Время жить и время умирать – Эрих Мария Ремарк

ВВЕДЕНИЕ: МЕЖДУ ФРОНТОМ И ТЫЛОМ

Война на Восточном фронте дошла до той стадии, когда смерть стала обыденностью, а жизнь – случайным проблеском в бесконечной череде потерь и отступлений. Эрнст Гребер, солдат германской армии, уже давно утратил всякие иллюзии относительно целей этой войны и героизма. Годы, проведенные в окопах, среди грязи, крови и постоянного страха, вытравили из него юношеский пыл, оставив лишь глухую усталость и желание выжить. Он видел слишком много смертей, слишком много бессмысленной жестокости, чтобы верить в высокие идеалы, которыми их когда-то пичкала пропаганда. Теперь главным было дотянуть до следующего дня, найти укрытие от очередного артобстрела, раздобыть скудную еду.

Каждый солдат жил ожиданием – ожиданием конца войны, ожиданием письма из дома, ожиданием отпуска. Для Гребера это ожидание тянулось мучительно долго. Фронт откатывался на запад, оставляя за собой выжженную землю и трупы товарищей. Надежда на скорое возвращение домой таяла с каждым новым приказом о передислокации, с каждым сообщением о бомбежках немецких городов. Он помнил свой дом, своих родителей, ту мирную жизнь, которая теперь казалась сном, почти нереальной фантазией. Война исказила все, превратила знакомый мир в чужой и враждебный.

И вот, когда отчаяние почти полностью овладело им, пришла неожиданная новость – трехнедельный отпуск. Три недели! Целая вечность по меркам фронтовой жизни. Это известие ошеломило Гребера, вызвало бурю противоречивых чувств. С одной стороны, это был шанс вырваться из ада, увидеть родных, почувствовать себя человеком, а не мишенью. С другой – страх. Что он увидит дома? Долетели ли письма, сообщавшие, что он жив? Живы ли его родители? Город, который он помнил, наверняка изменился до неузнаваемости под ударами авиации союзников. Фронтовые слухи рисовали апокалиптические картины разрушенных городов, голода и отчаяния в тылу.

Гребер пытался представить себе возвращение, но воображение рисовало лишь смутные образы. Он так долго был частью войны, что мирная жизнь казалась чем-то далеким и почти забытым. Сможет ли он снова стать тем, кем был до войны? Или фронт оставил на нем неизгладимый отпечаток, клеймо, которое уже не смыть? Эти мысли терзали его во время долгой дороги домой, сквозь разоренные земли, мимо эшелонов с ранеными и колонн беженцев. Война была повсюду, она не отпускала, даже когда он удалялся от линии фронта. Предвкушение встречи с домом смешивалось с тревогой, надежда – с предчувствием новых, возможно, еще более тяжелых испытаний. Он ехал не просто в отпуск, он ехал в неизвестность, в разрушенный тыл, который мог оказаться страшнее самого фронта.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: РАЗРУШЕННЫЙ ДОМ И ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО

Прибытие в родной город Верден было подобно удару. То, что Гребер помнил как уютный, полный жизни город, теперь представляло собой дымящиеся руины. Улицы, по которым он когда-то бегал мальчишкой, были завалены обломками зданий, искореженным металлом, битым стеклом. Воздух был пропитан запахом гари, пыли и чего-то еще, неуловимо-зловещего – запахом смерти и разрушения. Вместо знакомых фасадов домов зияли черные провалы окон, а некоторые здания были срезаны бомбами до самого основания, обнажая жалкие остатки былого быта: кусок обоев на уцелевшей стене, одиноко висящая люстра, детская игрушка среди обломков.

Гребер с трудом ориентировался в этом хаосе. Знакомые ориентиры исчезли, карты улиц в его памяти не совпадали с реальностью. Он шел, спотыкаясь о камни, перешагивая через завалы, и с каждым шагом его сердце сжималось все сильнее. Дом его родителей… Он боялся даже думать о том, что мог его там ждать. Улица, где он вырос, была почти неузнаваема. На месте их дома громоздилась груда кирпичей и обугленных балок. Не осталось ничего, только пустота и следы чудовищного насилия. Стоя перед руинами, Гребер ощутил ледяное оцепенение. Все его надежды на встречу, на то, что хотя бы здесь, в тылу, сохранился островок прежней жизни, рухнули в одночасье.

Он начал расспрашивать редких прохожих, таких же потерянных и измученных, как он сам. Никто ничего не знал о его родителях. Некоторые сочувственно качали головами, другие проходили мимо, погруженные в собственное горе. В списках эвакуированных их не оказалось. В бюро по розыску пропавших ему тоже не смогли помочь. Система, которая когда-то казалась всемогущей и всезнающей, теперь была парализована масштабами катастрофы. Люди были предоставлены сами себе, своим страхам и своей ничтожной надежде. Гребер бродил по развалинам, пытаясь отыскать хоть какой-то след, хоть малейшую зацепку. Он видел других, таких же, как он, копающихся в руинах в поисках близких или уцелевших пожитков. Это было зрелище абсолютного отчаяния, молчаливого горя, которое было страшнее любых криков.

В своих бесплодных поисках он случайно наткнулся на дом, где жила семья Крузе, их бывшие соседи. Сам дом был поврежден, но не разрушен полностью. Фрау Крузе, постаревшая и осунувшаяся, с трудом узнала его. От нее он узнал, что его родители, скорее всего, живы, но их дом был разбомблен несколько недель назад. Куда они могли податься – неизвестно. Может быть, в один из лагерей для бездомных, может быть, к дальним родственникам в другой город. Эта новость, хоть и не давала определенности, все же заронила в душу Гребера искру надежды. Они живы. Это было главным. Он почувствовал прилив сил, чтобы продолжать поиски. Фрау Крузе предложила ему временно остановиться у них, в уцелевшей комнате. Он был благодарен за это простое человеческое участие посреди всеобщего хаоса.

Жизнь в разрушенном городе была полна контрастов. С одной стороны – смерть, страдания, постоянный страх новых налетов. С другой – удивительная стойкость людей, их способность находить радость в мелочах, их отчаянное желание жить. Гребер видел, как люди расчищали завалы, как пытались наладить какой-то быт среди руин, как делились последним куском хлеба. Он видел детей, играющих среди обломков, не до конца понимающих весь ужас происходящего, но инстинктивно цепляющихся за жизнь. Эти картины вызывали в нем смешанные чувства: восхищение человеческим духом и одновременно горькое осознание того, во что превратила их страна эта безумная война. Он, солдат, привыкший к лишениям фронта, теперь видел страдания тыла, и эти страдания были, пожалуй, еще более тягостными, потому что они были лишены даже иллюзии смысла и цели, которые пыталась навязать фронтовая пропаганда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ЛЮБОВЬ ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ

В один из дней своих бесплодных поисков родителей, бродя по разрушенным улицам, Гребер встретил Элизабет Крузе, дочь той самой фрау Крузе, у которой он временно остановился. Он помнил ее еще девочкой, до войны. Теперь перед ним стояла молодая женщина, в глазах которой, несмотря на пережитые ужасы, светилась какая-то внутренняя сила и нерастраченная нежность. Их встреча была случайной, но она стала поворотным моментом в его коротком отпуске. Элизабет тоже многое пережила: ее отец был на фронте, а сама она работала на фабрике, ежедневно рискуя жизнью под бомбежками.

Между Эрнстом и Элизабет почти сразу возникло чувство глубокой симпатии, переросшее в любовь. Это была любовь, рожденная на руинах, хрупкая и отчаянная, как цветок, пробившийся сквозь асфальт. В мире, где смерть была нормой, а будущее – туманным и пугающим, их чувства стали для них единственным убежищем, единственным смыслом. Они проводили вместе все свободное время, гуляя по разрушенному городу, который парадоксальным образом становился свидетелем их зарождающегося счастья. Они находили уединенные уголки среди развалин, где могли забыть о войне, о страхе, о потерях, и просто быть вместе. Их разговоры были полны нежности и одновременно горечи от осознания краткости их счастья.

Эрнст видел в Элизабет не просто красивую женщину, но родственную душу, человека, который понимал его без слов. Она не задавала лишних вопросов о фронте, не пыталась выведать подробности боев. Она просто была рядом, даря ему тепло и утешение, которых ему так не хватало. Для Элизабет Эрнст стал олицетворением надежды, живым напоминанием о том, что даже в самые темные времена возможны человеческие чувства. Их любовь была вызовом войне, утверждением жизни перед лицом смерти. Они крали у войны эти драгоценные дни, часы, минуты, зная, что их время ограничено.

Решение пожениться пришло к ним неожиданно, но оно было естественным продолжением их чувств. В мире, где все рушилось, где не было никаких гарантий на завтрашний день, брак казался им единственным способом закрепить свое хрупкое счастье, создать свой маленький островок стабильности. Церемония была скромной, почти тайной. Не было пышного торжества, белого платья и многочисленных гостей. Были только они, несколько близких людей и слова клятвы, произнесенные в полуразрушенной церкви. Но для Эрнста и Элизабет это был самый важный день в их жизни. Они были вместе, и это было главным. Их брачная ночь прошла в комнате Гребера, под аккомпанемент далеких разрывов зенитных снарядов. Но даже это не могло омрачить их счастья.

Их короткая семейная жизнь была наполнена простыми радостями, которые в условиях войны приобретали особую ценность. Совместные завтраки, прогулки, разговоры ни о чем и обо всем. Они пытались создать иллюзию нормальной жизни, хотя оба понимали, что это лишь временная передышка. Гребер знал, что скоро ему предстоит вернуться на фронт, и эта мысль постоянно висела над ними дамокловым мечом. Он старался не говорить об этом, не омрачать их короткое счастье, но Элизабет все понимала. Она видела это в его глазах, в его внезапных приступах задумчивости. Их любовь была окрашена трагизмом неизбежной разлуки, но от этого она становилась еще более пронзительной и глубокой. Они жили каждым днем, каждым мгновением, пытаясь впитать в себя как можно больше тепла и нежности, чтобы хватило на долгую разлуку, а может быть, и на вечность.

В эти дни Гребер часто думал о бессмысленности войны, которая отнимала у людей самое дорогое – жизнь, любовь, надежду. Он видел, как рушатся не только города, но и человеческие судьбы. И на фоне этого всеобщего разрушения их любовь с Элизабет казалась ему чудом, драгоценным даром, который нужно беречь и ценить. Он понимал, что война не пощадит и их, что рано или поздно она потребует свою жертву. Но пока они были вместе, они были сильнее войны. Их любовь была их тихим протестом, их маленькой победой над хаосом и смертью.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ТЕНЬ ГЕСТАПО И МОРАЛЬНЫЙ ВЫБОР

Мирная жизнь в тылу, даже такая искалеченная и хрупкая, не была лишена своих опасностей, и главной из них была вездесущая тень гестапо. Тоталитарный режим, даже находясь на грани краха, продолжал держать население в страхе, подавляя любое инакомыслие и жестоко расправляясь с теми, кто осмеливался сомневаться в официальной пропаганде или помогать «врагам рейха». Гребер, как фронтовик, пользующийся относительным доверием, не сразу ощутил на себе это давление, но атмосфера всеобщего подозрения и доносительства витала в воздухе.

Одним из таких мрачных персонажей, олицетворявших репрессивную машину нацизма, был бывший одноклассник Гребера, Альфонс Биндинг. До войны Биндинг был ничем не примечательным, даже забитым юношей, но с приходом нацистов к власти он сделал головокружительную карьеру в партийных структурах, став крейслейтером – районным партийным функционером. Теперь он упивался своей властью, своей причастностью к сильным мира сего. Встреча с Биндингом была для Гребера неприятной и тягостной. Биндинг хвастался своим положением, своей роскошной квартирой, полной конфискованных у евреев вещей, своей безнаказанностью. Он пытался втянуть Гребера в свои пьяные оргии, предлагал «помощь» в решении бытовых проблем, явно рассчитывая на ответные услуги или, как минимум, на лояльность.

Гребер чувствовал отвращение к Биндингу и всему, что он олицетворял. Контраст между этим сытым, самодовольным функционером и измученными, голодающими жителями города был слишком разительным. Биндинг был символом той лжи и лицемерия, на которых держался режим. Он говорил о патриотизме и самопожертвовании, но сам при этом жил в роскоши, наживаясь на чужом горе. Гребер старался держаться от него подальше, но полностью избежать контактов было невозможно. Биндинг был вездесущ, его осведомители были повсюду.

Ситуация обострилась, когда Гребер узнал, что гестапо разыскивает их старого учителя Польмана, человека честного и принципиального, который не скрывал своих антинацистских взглядов и помогал евреям. Польман скрывался, и Гребер, несмотря на огромный риск, решил помочь ему. Это был его моральный выбор, его тихий бунт против системы. Он понимал, что, помогая Польману, он ставит под удар не только себя, но и Элизабет. Но он не мог поступить иначе. Совесть не позволяла ему оставаться в стороне, когда преследовали невинного человека.

Греберу удалось связаться с Польманом и организовать его побег из города. Это была рискованная операция, требовавшая осторожности и хладнокровия. Любая ошибка могла привести к аресту и неминуемой гибели. Элизабет знала о его планах и поддерживала его, хотя и очень боялась за него. Их любовь прошла еще одно испытание, и это испытание сделало их еще ближе друг к другу. Они действовали сообща, как единое целое, понимая, что на кону не только жизнь Польмана, но и их собственное будущее.

Встречи с Польманом в его убежище были для Гребера глотком свежего воздуха. Старый учитель, несмотря на преследования и опасность, сохранил ясность ума и твердость духа. Он говорил о важности сохранения человеческого достоинства в нечеловеческих условиях, о необходимости сопротивляться злу, даже если это сопротивление кажется безнадежным. Эти разговоры укрепляли Гребера в его решении, помогали ему не сломаться под гнетом страха и отчаяния. Польман был для него живым примером того, что даже в самые темные времена можно оставаться человеком.

Тем временем Биндинг, подозревая что-то неладное, начал проявлять к Греберу повышенное внимание. Он задавал каверзные вопросы, пытался выведать информацию, следил за его передвижениями. Гребер понимал, что кольцо сжимается. Ему нужно было действовать быстро и решительно. Побег Польмана удался, но Гребер знал, что гестапо не оставит это дело просто так. Он и Элизабет жили в постоянном напряжении, ожидая ареста. Но даже в этой атмосфере страха они находили утешение друг в друге. Их любовь была их единственной опорой, их единственным светом в окружающей тьме.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ: КРАТКИЕ МГНОВЕНИЯ СЧАСТЬЯ И НЕИЗБЕЖНОСТЬ РАЗЛУКИ

Несмотря на нависшую угрозу со стороны гестапо и неумолимо приближающийся конец отпуска, Эрнст и Элизабет старались использовать каждую минуту, чтобы побыть вместе, чтобы продлить свое хрупкое счастье. Они жили одним днем, не строя планов на будущее, потому что будущее было слишком неопределенным и пугающим. Их любовь была их единственной реальностью, их единственным спасением от ужасов войны. Они находили радость в самых простых вещах: в совместных прогулках по развалинам, которые для них были полны особого, трагического очарования; в тихих вечерах, проведенных вдвоем; в нежных прикосновениях и словах любви, которые звучали особенно пронзительно на фоне грохота зениток и воя сирен воздушной тревоги.

Они часто вспоминали прошлое, довоенную жизнь, которая теперь казалась почти нереальной, как прекрасный сон. Элизабет рассказывала о своем детстве, о своих мечтах и надеждах, которые были разрушены войной. Эрнст делился с ней своими фронтовыми воспоминаниями, но старался щадить ее, не рассказывая о самых страшных моментах. Он хотел, чтобы она видела в нем не только солдата, закаленного в боях, но и простого человека, способного любить и страдать. Их откровенность и доверие друг к другу были поразительны. Они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

В один из таких дней они наткнулись на полуразрушенный дом, в саду которого, среди обломков и ворон от бомб, чудом уцелел куст цветущих роз. Эти розы, яркие и благоухающие, стали для них символом неугасимой жизни, символом надежды на то, что даже после самых страшных разрушений красота и любовь возродятся. Эрнст сорвал несколько роз и подарил их Элизабет. Этот простой жест был для них дороже самых изысканных подарков. Он говорил о том, что даже в мире, охваченном войной, есть место для нежности и красоты.

Они пытались создать свой маленький мир, в котором не было бы места войне и страданиям. Они мечтали о будущем, о том, как будут жить после войны, как родят детей, как будут строить новый дом на месте разрушенного. Эти мечты были наивными и несбыточными, но они давали им силы жить, надеяться, любить. Они знали, что их счастье недолговечно, что скоро им предстоит расстаться, но они гнали от себя эти мысли, стараясь наслаждаться каждым мгновением, проведенным вместе.

Однако реальность неумолимо вторгалась в их идиллию. Повестка о возвращении на фронт пришла слишком быстро. Три недели, которые вначале казались вечностью, пролетели как один день. Известие о скорой разлуке обрушилось на них как удар грома. Они оба понимали, что это расставание может стать последним. Фронт был мясорубкой, и шансы выжить там были ничтожно малы. Горечь разлуки смешивалась с отчаянием и страхом перед будущим.

Последние дни перед отъездом Эрнста были наполнены особой нежностью и грустью. Они старались не плакать, не показывать друг другу свою боль, но их глаза говорили о многом. Они бродили по городу, прощаясь с местами, которые стали свидетелями их любви. Они вспоминали каждую минуту, проведенную вместе, каждое слово, каждый взгляд. Эрнст пытался запомнить Элизабет такой, какой она была сейчас – молодой, красивой, любящей. Он хотел унести с собой ее образ, чтобы он согревал его в холодные фронтовые ночи, чтобы он давал ему силы жить и бороться.

Прощание на вокзале было мучительным. Не было громких слов и обещаний. Были только слезы, которые они больше не могли сдерживать, и долгий, отчаянный поцелуй. Эрнст сел в поезд, увозивший его на восток, в неизвестность. Элизабет осталась на перроне, маленькая и хрупкая, машущая ему вслед. Он смотрел на нее, пока ее фигура не скрылась из виду. В его душе была пустота и боль. Он уезжал, оставляя в этом разрушенном городе свое сердце, свою любовь, свою единственную надежду на счастье. Война снова забирала его, и он не знал, суждено ли ему когда-нибудь вернуться.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ: ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ФРОНТ И ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

Возвращение на Восточный фронт было для Гребера возвращением в ад, из которого он ненадолго вырвался. Контраст между хрупким счастьем, обретенным в тылу с Элизабет, и жестокой реальностью войны был невыносим. Здесь, на передовой, снова царили смерть, грязь, голод и отчаяние. Германская армия продолжала отступать, неся огромные потери. Солдаты были измотаны, деморализованы, лишены всякой надежды на победу. Они воевали уже не за идеалы, не за фюрера и отечество, а просто за то, чтобы выжить еще один день.

Гребер снова окунулся в привычную фронтовую рутину: рытье окопов, артобстрелы, атаки и контратаки, смерть товарищей. Но теперь все это воспринималось им иначе. Воспоминания об Элизабет, о тех коротких неделях счастья, не давали ему покоя. Он постоянно думал о ней, писал ей письма, полные любви и нежности, хотя и не был уверен, что они дойдут до нее. Образ Элизабет стал для него тем светом, который помогал ему не сойти с ума в этом кровавом хаосе. Он жил надеждой на новую встречу, хотя и понимал, насколько призрачна эта надежда.

На фронте Гребер встретил своего старого товарища Штайнбреннера, циничного и разочаровавшегося солдата, который давно утратил всякие иллюзии относительно войны. Штайнбреннер был полной противоположностью Гребера. Он не верил ни во что, кроме силы и выживания. Его разговоры были полны черного юмора и сарказма. Он издевался над пропагандой, над офицерами, над самой идеей героизма. Для него война была просто бессмысленной бойней, в которой выживает сильнейший или самый удачливый.

Несмотря на разницу во взглядах, Гребер и Штайнбреннер были товарищами по несчастью. Они делили друг с другом скудный паек, прикрывали друг друга в бою, поддерживали в минуты отчаяния. В их отношениях не было сентиментальности, но была суровая фронтовая дружба, проверенная огнем и смертью. Гребер видел в Штайнбреннере отражение той части своей души, которая была искалечена войной, которая устала верить и надеяться.

Обстановка на фронте становилась все более напряженной. Русские наступали, тесня немцев к границам Германии. Бои становились все ожесточеннее, потери – все больше. Гребер видел, как гибнут его товарищи, как рушатся последние остатки дисциплины и порядка. Солдаты все чаще задумывались о смысле этой войны, о том, за что они умирают. Пропаганда уже не действовала. Они видели своими глазами, что война проиграна, что их жертвы напрасны.

В одном из боев Гребер совершил поступок, который стал кульминацией его внутреннего перерождения. Во время атаки он увидел, как один из немецких солдат собирается расстрелять пленных русских. В этот момент в нем что-то переключилось. Он вспомнил Элизабет, вспомнил Польмана, вспомнил все то человеческое, что пыталась уничтожить война. Он не мог допустить этого бессмысленного убийства. Он застрелил своего соотечественника, спасая жизнь пленным. Это был акт отчаяния, акт протеста против жестокости и бесчеловечности войны. Он понимал, что этот поступок может стоить ему жизни, но он не мог поступить иначе.

Вскоре после этого их подразделение попало в окружение. Шансов вырваться не было. Гребер и оставшиеся в живых солдаты приготовились к последнему бою. Он не чувствовал страха, только какую-то глухую усталость и смирение. Он думал об Элизабет, о том, что больше никогда ее не увидит. Он достал ее фотографию, которую всегда носил с собой, и долго смотрел на нее. Ее лицо было для него последним напоминанием о том, что в мире есть любовь, красота и надежда.

Последний бой был коротким и яростным. Гребер сражался до последнего патрона, до последнего вздоха. Он погиб так же, как и тысячи других солдат на этой войне – бессмысленно и трагично. Его смерть была символом гибели целого поколения, искалеченного войной, лишенного будущего. Но в его смерти было и что-то еще – тихий подвиг человека, который до конца остался верен своим идеалам, своей любви, своей совести. Он умер, но он не проиграл войну внутри себя.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ЖИЗНЬ ПОБЕЖДАЕТ СМЕРТЬ

Смерть Эрнста Гребера на поле боя, казалось бы, ставит трагическую точку в этой истории любви и войны. Он погиб, как и миллионы других, став очередной безымянной жертвой бессмысленной бойни. Война продолжала собирать свою кровавую жатву, не щадя никого – ни виновных, ни правых. Рушились города, гибли люди, и казалось, что этому ужасу не будет конца. Однако финал романа Ремарка не так однозначен и оставляет место для надежды, для утверждения непреходящей силы жизни.

После смерти Гребера повествование возвращается к Элизабет. Она так и не получила его последних писем, но сердце подсказывало ей, что Эрнста больше нет в живых. Горечь утраты была невыносимой, но она нашла в себе силы жить дальше. Жить ради него, ради их короткой, но такой яркой любви. Элизабет осталась в разрушенном городе, помогая другим, пытаясь восстановить то, что было уничтожено войной. Она стала символом стойкости и несгибаемости человеческого духа.

Война закончилась. Наступил долгожданный мир, но он был горьким и тяжелым. Германия лежала в руинах, страна была разделена, будущее – туманно. Но люди, пережившие ужасы войны, начали понемногу возвращаться к жизни. Они расчищали завалы, строили новые дома, сажали деревья. Они оплакивали погибших, но не сдавались. Жизнь, вопреки всему, продолжалась.

В последних строках романа Ремарк дает нам понять, что Элизабет ждет ребенка от Эрнста. Этот ребенок, зачатый в любви посреди войны и разрухи, становится символом надежды, символом победы жизни над смертью. Он – продолжение Эрнста, его бессмертие. Он – залог того, что человечество, пройдя через все испытания, сможет возродиться, сможет построить новый, лучший мир.

«Время жить и время умирать» – это не просто роман о войне. Это глубокое философское размышление о смысле жизни и смерти, о любви и ненависти, о добре и зле. Ремарк показывает нам, что даже в самые темные времена, когда кажется, что все человеческое уничтожено, остаются ценности, которые невозможно отнять: любовь, сострадание, верность, совесть. Герои романа, Эрнст Гребер и Элизабет Крузе, проходят через тяжелейшие испытания, но сохраняют в себе эти качества. Их любовь, вспыхнувшая на руинах, становится гимном жизни, гимном человеческому духу.

Автор не идеализирует своих героев. Они обычные люди, со своими слабостями и недостатками. Но именно в их обыкновенности, в их способности любить и страдать, заключается их сила. Ремарк с беспощадной правдивостью показывает ужасы войны, ее разрушительное воздействие на человеческую психику. Он осуждает войну как абсолютное зло, как преступление против человечества. Но при этом он верит в человека, в его способность к добру, к самопожертвованию.

Финал романа, несмотря на трагическую гибель главного героя, оставляет светлое чувство. Жизнь побеждает смерть. Любовь оказывается сильнее ненависти. И пока существуют такие люди, как Эрнст и Элизабет, готовые любить и жертвовать собой ради других, у человечества есть надежда на будущее. Ребенок, которого ждет Элизабет, – это символ нового начала, символ веры в то, что ужасы войны никогда не повторятся. Это тихий, но мощный аккорд, завершающий эту пронзительную и мудрую книгу. Ремарк не дает простых ответов, но он заставляет задуматься о вечных вопросах бытия, о том, что действительно важно в этой короткой и хрупкой человеческой жизни.