Антихрупкость: Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб
Нассим Николас Талеб начинает свое фундаментальное исследование с простой и мощной метафоры: ветер гасит свечу, но раздувает огонь. Эта двойственность лежит в основе всей книги. Для Талеба случайность, неопределенность, хаос и стресс — это не враги, которых следует избегать, а силы, которые можно и нужно использовать. Цель — не просто выжить в условиях неопределенности, а стать огнем, который жаждет ветра. Книга представляет собой манифест агрессивного стоицизма, миссия которого — приручить, подчинить и даже завоевать невидимое, непрозрачное и необъяснимое. Центральный вопрос, который ставит автор: как этого добиться?
Ответом становится концепция, для которой до Талеба не существовало слова в большинстве языков мира — антихрупкость. Это свойство систем, которые не просто сопротивляются шокам, но и становятся лучше под их воздействием. Антихрупкость — это нечто большее, чем устойчивость или прочность. Устойчивый объект, подобно мифической птице Феникс, возрождается из пепла в прежнем виде, он просто сопротивляется разрушению. Антихрупкий же объект, подобно Лернейской гидре, у которой на месте отрубленной головы вырастают две новые, от ударов и вреда становится сильнее. Именно это свойство, по утверждению Талеба, лежит в основе всего, что меняется и развивается со временем: эволюции, культуры, идей, революций, политических систем, технологических инноваций и даже нашего собственного существования как вида.
Антихрупкость определяет границу между живым, органическим, сложным (человеческое тело) и инертным, механическим (степлер на вашем столе). Антихрупкое любит случайность и неопределенность, а значит — и ошибки определенного рода. Эта любовь к ошибкам дает нам уникальную возможность действовать в условиях неполного знания, делать что-то, не понимая до конца, как оно работает, — и делать это хорошо. Талеб агрессивно заявляет, что мы гораздо лучше умеем делать, чем думать, и все благодаря антихрупкости. Он без колебаний предпочел бы быть «глупым и антихрупким, чем чрезвычайно умным и хрупким». Примеры антихрупкости повсюду: экономические системы, наше тело, питание (многие современные болезни связаны с отсутствием случайности в диете и отсутствием стрессора в виде периодического голодания), наша психика.
Ключевая идея книги — если антихрупкость является свойством всех выживших естественных и сложных систем, то лишение этих систем волатильности, случайности и стрессоров наносит им вред. Они слабеют, умирают или взрываются. Современный мир, по мнению Талеба, одержим идеей подавления случайности и волатильности, что делает нашу экономику, здоровье, политическую жизнь и образование хрупкими. Мы создаем «советско-гарвардские заблуждения» — структуры и политики, разработанные сверху вниз, которые, подобно гиперопекающим родителям, наносят наибольший вред, пытаясь помочь. Это трагедия современности. Все, что создается сверху вниз, делает системы хрупкими, в то время как все, что растет снизу вверх, процветает при правильной дозе стресса и беспорядка. Процесс открытий и инноваций сам по себе зависит от антихрупкого метода проб и ошибок, агрессивного риска, а не от формального образования.
Это подводит нас к главному фактору хрупкости в обществе — отсутствию «шкуры на кону» (skin in the game). Некоторые становятся антихрупкими за счет других, получая выгоды от волатильности и беспорядка, но перекладывая риски потерь на других. Эта асимметрия, которую Талеб называет «антихрупкость за счет хрупкости других», часто остается незамеченной. Финансовый кризис 2008 года показал, как легко скрывать такие риски в сложных современных институтах. В прошлом рисковали люди высокого ранга, сегодня же мы наблюдаем подъем нового класса «обратных героев»: бюрократов, банкиров, ученых с чрезмерной властью, но без какой-либо ответственности за свои действия. Они манипулируют системой, а расплачиваются за это обычные граждане. Главное этическое правило Талеба гласит: «Не обретай антихрупкости за счет хрупкости других».
Антихрупкость также является противоядием от проблемы «Черного лебедя» — масштабных, непредсказуемых и редких событий с огромными последствиями. Мы не можем предсказать Черных лебедей, но мы можем измерить хрупкость по отношению к ним. Гораздо проще определить, хрупок ли объект, чем предсказать событие, которое его разрушит. Хрупкость измерима, риск — нет. Вместо того чтобы пытаться предсказывать будущее, мы должны сосредоточиться на построении систем, которые выигрывают от ошибок прогнозирования. Прочность недостаточна. В долгосрочной перспективе все, что имеет малейшую уязвимость, ломается. Нашей планете четыре миллиарда лет, и одной прочности было бы мало для выживания. Нужен механизм, который позволяет системе постоянно регенерировать себя, используя случайные события, а не страдая от них.
Талеб вводит образ «фрагилисты» — человека, который вызывает хрупкость, потому что думает, будто понимает, что происходит. Обычно он одет в костюм, серьезен и склонен к наивному рационализму, ошибочно полагая, что причины всего происходящего ему доступны. Он путает неизвестное с несуществующим. Именно благодаря фрагилистам современная культура слепнет к таинственному, непроницаемому, к тому, что Ницше называл дионисийским началом жизни. Проще говоря, фрагилиста — это тот, кто вовлекает вас в действия, выгоды от которых малы и очевидны, а побочные эффекты потенциально серьезны и невидимы. Книга предлагает дорожную карту для модификации наших рукотворных систем, чтобы позволить простому и естественному идти своим чередом. «Меньше — значит больше» — вот главный принцип.
КНИГА I: АНТИХРУПКОСТЬ. ВВЕДЕНИЕ
Первая книга закладывает фундамент для всей концепции, вводя триаду «хрупкое — прочное — антихрупкое» и иллюстрируя ее на ярких мифологических и исторических примерах. Талеб утверждает, что половина жизни, самая интересная ее половина, до сих пор не имела названия. Мы привыкли считать антонимом «хрупкого» — «прочное» или «устойчивое». Но это ошибка. Прочное, как мифическая птица Феникс, просто возвращается в исходное состояние после удара. Истинная противоположность хрупкому — это то, что от ударов и хаоса становится лучше. Это свойство Лернейской гидры, у которой на месте отрубленной головы вырастают две. Это и есть антихрупкость.
Чтобы проиллюстрировать триаду, Талеб обращается к мифам. Дамоклов меч, висящий на конском волосе над головой пирующего придворного, — это идеальный образ хрупкости. Система кажется стабильной, но скрытый и неумолимый риск однажды приведет к катастрофе. Феникс, возрождающийся из пепла, символизирует прочность. Он не становится лучше или хуже, он просто восстанавливается. Гидра же, становясь сильнее от каждого удара, воплощает антихрупкость. Талеб настаивает, что для выживания в сложном мире прочности недостаточно. Любая система с малейшей уязвимостью со временем сломается. Нужен механизм, который не просто сопротивляется стрессу, но и использует его для самосовершенствования.
Автор вводит два предвестника антихрупкости из медицинской сферы: митридатизацию и гормезис. Митридатизация, названная в честь понтийского царя Митридата, — это процесс выработки иммунитета путем приема малых, постепенно увеличивающихся доз яда. Это шаг к прочности. Гормезис — это явление, при котором малая доза вредного вещества оказывается полезной для организма, вызывая избыточную реакцию и укрепляя его. Например, небольшое количество яда в растениях может стимулировать наш организм. Талеб подчеркивает, что это еще не полноценная антихрупкость, а лишь ее мягкие, ограниченные формы. Но они уже намекают на главный принцип: лишение систем стрессоров не только не делает их лучше, но и вредит им.
Одной из центральных проблем, мешающих нам понять антихрупкость, является «доменная зависимость» нашего мышления. Мы не способны переносить знания из одной области в другую. Врач может советовать физические упражнения для «закалки» организма, но при этом прописывать антибиотики при малейшей инфекции, чтобы «не заболеть». Банкир в спортзале поднимает тяжести, имитируя перенос чемодана, но в аэропорту нанимает носильщика. Мы видим и понимаем идею в одной сфере (например, в медицине), но полностью игнорируем ее в другой (скажем, в социально-экономической жизни). Эта ментальная ограниченность — серьезное препятствие на пути к мудрости.
Вторая глава углубляется в механизм «сверхкомпенсации» — основы антихрупкости. Талеб утверждает, что инновации и усложнение рождаются из необходимости и трудностей. Латинская поговорка гласит: «Нужда научила искусствам». Вопреки современным представлениям, что прогресс — результат планового финансирования и гарвардских бизнес-школ, Талеб показывает, что избыточная энергия, высвобождаемая в ответ на неудачи, является главным двигателем инноваций. Комфорт, особенно в его избытке, ведет к ослаблению и упадку, как опасался еще Катон Цензор. Чрезмерная автоматизация делает пилотов менее внимательными, что приводит к авиакатастрофам. Информационная антихрупкость — еще один пример. Попытки запретить книгу или идею только подогревают к ней интерес. Критика — это знак внимания, а молчание — худшее, что может случиться с произведением. Любовь и ненависть также антихрупки: препятствия, такие как расстояние или неодобрение семьи, лишь усиливают страсть.
В третьей главе Талеб проводит фундаментальное различие между органическим (кошка) и механическим (стиральная машина). Живое, органическое, сложное по своей природе антихрупко. Оно самовосстанавливается и извлекает пользу из стрессоров. Механическое, неживое, со временем лишь изнашивается. Старение, по мнению автора, — это во многом результат «несоответствия», болезни цивилизации, вызванной избытком комфорта и недостатком естественных стрессоров. Мы стареем, потому что лишаем наши внутренние антихрупкие механизмы работы. Ключевая идея здесь в том, что для сложных систем стрессоры — это информация. Наше тело получает информацию об окружающей среде не через логику, а через стресс: гравитацию, голод, боль. Попытки устранить случайность из жизни, которые Талеб называет «туристификацией», превращают жизнь в мертвый сценарий и лишают нас естественного развития. Мы испытываем тайную жажду случайности, потому что она делает нас живыми.
Четвертая глава раскрывает парадокс: антихрупкость системы часто зависит от хрупкости ее частей. Это многоуровневая, иерархическая структура. Эволюция — главный пример. Отдельные организмы хрупки и смертны, но именно их гибель позволяет генофонду — информации — становиться сильнее и адаптироваться. Экономика антихрупка, потому что отдельные предприятия, особенно стартапы, хрупки и часто терпят неудачу. Их провал — это жертва, необходимая для общего блага и прогресса. Точно так же процветание ресторанного бизнеса в целом обязано тому, что каждый отдельный ресторан уязвим и может обанкротиться. Талеб развенчивает знаменитую фразу Ницше «Что не убивает меня, делает меня сильнее». Он предлагает иную, более жесткую трактовку: то, что не убило меня, возможно, убило других, более слабых, и теперь средняя сила выжившей группы возроsla. Это эффект отбора, а не просто гормезис. Здесь возникает конфликт между интересами индивида и коллектива. Современность превозносит индивида, но для выживания системы необходимы рискующие герои, такие как предприниматели. Талеб предлагает учредить Национальный день предпринимателя, чтобы почтить тех, кто рискует и терпит неудачи ради общего блага.
КНИГА II: СОВРЕМЕННОСТЬ И ОТРИЦАНИЕ АНТИХРУПКОСТИ
Эта часть книги посвящена тому, как современный мир, одержимый идеей контроля, порядка и предсказуемости, систематически подавляет антихрупкость, загоняя живые системы в прокрустово ложе. Талеб утверждает, что, лишая системы естественной волатильности, мы делаем их хрупкими и уязвимыми для катастрофических «Черных лебедей».
В пятой главе, «Базар и офисное здание», Талеб противопоставляет два типа случайности и два типа профессий через образы братьев-близнецов: Джона, банковского клерка, и Джорджа, таксиста. Доход Джона предсказуем и стабилен, но его карьера хрупка — один «Черный лебедь» в виде увольнения может обрушить всю его жизнь. Доход Джорджа, напротив, волатилен — он колеблется изо дня в день. Но именно эта постоянная доза стресса и неопределенности делает его антихрупким. Он постоянно адаптируется, учится на ошибках, и его бизнес в целом устойчив к крупным шокам. Это различие Талеб проецирует на политические системы. Централизованное государство, подобное доходу Джона, стремится к гладкости и стабильности, но накапливает скрытые риски. Децентрализованная система, такая как Швейцария, похожа на доход Джорджа. Швейцария — самая стабильная страна в мире не вопреки, а благодаря отсутствию сильного центрального правительства. Она представляет собой конфедерацию мелких, почти суверенных кантонов, где политическая волатильность происходит на локальном, «шумовом» уровне, что обеспечивает стабильность на макроуровне.
Талеб вводит ключевое различие между двумя областями случайности: Медиокристаном и Экстремистаном. Медиокристан — это область, где доминирует среднее, а отдельные события не имеют большого влияния (например, вес людей). Экстремистан — это область, где правит исключение, а одно-единственное событие может изменить все (например, доходы писателей или финансовые рынки). Современные интервенционисты, по Талебу, совершают роковую ошибку: они пытаются сгладить естественную, здоровую волатильность Медиокристана (как у таксиста Джорджа), что неизбежно переводит систему в Экстремистан, где редкие, но разрушительные события становятся нормой. Это «проблема индюшки»: тысячу дней мясник кормит индюшку, и с каждым днем ее уверенность в дружелюбии мясника растет. Эта уверенность достигает пика накануне Дня благодарения, после чего следует катастрофический сюрприз. Сглаживание волатильности создает иллюзию безопасности, которая делает систему слепой к надвигающемуся «Черному лебедю».
Шестая глава, «Скажите им, что я люблю (некоторую) случайность», развивает идею о том, что системы нуждаются в определенной дозе хаоса для своего здоровья. Талеб использует метафору отжига из металлургии: чтобы сделать металл прочнее, его нагревают, позволяя атомам случайным образом перемещаться и находить более стабильные конфигурации, а затем медленно охлаждают. Точно так же и сложные системы — политические, экономические — нуждаются в «политическом отжиге». Небольшие, локальные конфликты и стрессоры позволяют системе сбрасывать напряжение и адаптироваться, предотвращая накопление взрывоопасного материала. Попытки создать искусственную, тотальную стабильность, как это делают США во внешней политике, поддерживая диктаторские режимы ради «порядка», приводят к катастрофическим последствиям. Талеб называет это «бомбой замедленного действия под названием стабильность». Он прямо задает провокационный вопрос: спасают ли (малые) войны жизни? И отвечает, что вынужденный, неестественный мир может быть гораздо более смертоносным в долгосрочной перспективе, как показала Великая война, начавшаяся после почти столетнего относительного мира в Европе.
Седьмая и восьмая главы посвящены двум главным порождениям современности: наивному интервенционизму и одержимости прогнозированием. Наивный интервенционизм — это стремление «что-то делать», вмешиваться в сложные системы, которые мы не понимаем. Главный продукт такого вмешательства — ятрогения, вред, причиненный лекарем. Талеб показывает, что ятрогения — это не просто медицинский феномен. Она пронизывает экономику (ярчайший пример — Алан Гринспен, пытавшийся «сгладить» бизнес-циклы и в итоге взорвавший мировую финансовую систему), политику и образование. Принцип «сначала не навреди» (primum non nocere) должен применяться ко всем областям жизни. Вмешательство оправдано только тогда, когда выгоды огромны и очевидно перевешивают потенциальный вред. Во всех остальных случаях лучшее действие — это бездействие, или, как называли это римляне, стратегия Фабия Кунктатора («Медлителя»).
Прогнозирование — это дитя современности и главный инструмент фрагилистов. Талеб яростно утверждает, что наша способность предсказывать значимые редкие события в сложных системах равна нулю. Однако предоставление прогнозов, даже заведомо случайных, делает людей более склонными к риску. Это ятрогения прогнозирования. Вместо того чтобы пытаться предсказать событие, мы должны сосредоточиться на оценке хрупкости системы. Мы не можем знать, будет ли цунами, но мы можем построить города, устойчивые к цунами. Проблема не в том, чтобы увидеть надвигающееся событие, а в том, чтобы признать, что мы построили нечто хрупкое. Вместо того чтобы вкладываться в предсказательные модели, нужно строить системы, обладающие избыточностью и прочностью, или, еще лучше, антихрупкостью. Талеб подводит итог: современность — это эпоха, отмеченная наивным рационализмом, идеей, что общество можно понять и спроектировать, и, как следствие, — отрицанием антихрупкости.
КНИГА III: НЕПРЕДСКАЗУЮЩИЙ ВЗГЛЯД НА МИР
В этой части Нассим Талеб предлагает практическую философию жизни в мире, который мы не можем предсказать. Он переходит от критики современности к изложению конкретных стратегий, позволяющих не только защититься от хрупкости, но и извлечь выгоду из неопределенности. Центральными фигурами здесь становятся уже знакомый нам Толстый Тони и римский философ-стоик Сенека, а главным инструментом — стратегия «штанги».
Девятая глава, «Толстый Тони и фрагилисты», знакомит нас с альтернативным способом познания мира. Толстый Тони, необразованный, но уличный мудрец из Нью-Джерси, обладает интуитивным, почти обонятельным чутьем на хрупкость. Он не читает книг и не строит сложных теорий, но мгновенно определяет «лохов» — тех, кто хрупок, но не осознает этого. Его дружба с эрудитом Нероном Тюлипом — это союз двух противоположностей, которые, однако, сошлись в одном: в предчувствии великого финансового кризиса, основанного на хрупкости системы. Талеб противопоставляет «пустые костюмы», которые оперируют сложными, но бесполезными деталями, и таких, как Тони, кто ухватывает суть. Для Тони мир делится не на истинное и ложное, а на «лохов» и «не-лохов». Он делает ставку против хрупкости, выигрывает и затем идет обедать. Это образ непредсказующего предсказателя: он не предсказывает события, он предсказывает, что те, кто полагается на прогнозы, потерпят крах.
Десятая глава, «Плюсы и минусы Сенеки», обращается к античной мудрости стоицизма как к ключу к антихрупкости. Сенека, богатейший человек Римской империи и одновременно философ-стоик, представляет собой парадокс. Традиционно стоицизм понимают как безразличие к судьбе, как стремление к прочности через отказ от земных благ. Однако Талеб предлагает более глубокую трактовку. Сенека не просто проповедовал устойчивость, он практиковал асимметричную стратегию. Он осознавал, что успех и богатство делают человека хрупким: ему есть что терять. Боль от потери состояния превышает радость от его приобретения. Поэтому Сенека практиковал ментальные упражнения: он мысленно «списывал» свое имущество, представляя, что уже потерял его. Все, что оставалось, становилось бонусом. Это позволяло ему избавиться от эмоциональной зависимости от обстоятельств.
Но Талеб идет дальше и утверждает, что Сенека не просто стремился к прочности. Он сохранял потенциал для выгоды. Его знаменитая фраза из трактата «О благодеяниях» раскрывает суть: «Бухгалтерия благодеяний проста: это все расходы; если что-то вернется, это чистая прибыль; если не вернется, это не потеря, я давал ради того, чтобы давать». Сенека отсекал негативные последствия (эмоциональный вред от потерь), но оставлял себе позитивные (возможную прибыль или благодарность). Он играл с судьбой по асимметричным правилам: ограничить убытки, но оставить возможности для выигрыша. Это и есть антихрупкость в чистом виде. Эта фундаментальная асимметрия — больше потенциальной выгоды, чем потерь — и есть универсальный определитель антихрупкости. Все, что обладает таким свойством, любит волатильность и со временем выигрывает.
Одиннадцатая глава, «Никогда не женись на рок-звезде», вводит практический метод реализации этой асимметрии — стратегию «штанги» (barbell strategy). Штанга, с тяжелыми дисками на концах и пустым грифом посередине, — это метафора бимодальной стратегии, комбинации двух крайностей с избеганием рискованной и неопределенной «золотой середины». Вместо того чтобы вкладывать все средства в активы «среднего риска», где ошибки в расчетах могут быть фатальными, стратегия штанги предлагает, например, вложить 90% капитала в максимально безопасные инструменты (скажем, наличные) и 10% — в максимально рискованные, спекулятивные активы. При таком подходе максимальный убыток ограничен 10%, в то время как потенциальная прибыль от спекулятивной части ничем не ограничена.
Эта стратегия применима ко всем сферам жизни. Вместо того чтобы вести умеренно здоровый образ жизни, можно быть параноидально осторожным в одних вещах (не курить, не есть сахар, не ездить на мотоцикле) и агрессивно рисковать в других, где риск не является терминальным. В социальной политике это означает защиту самых слабых и предоставление сильным возможности рисковать и конкурировать, вместо того чтобы поддерживать средний класс. В карьере это может быть стабильная, но не требующая интеллектуального напряжения работа (синекура), оставляющая свободное время для высокоспекулятивной творческой деятельности, как это делали многие писатели-дипломаты или госслужащие. Талеб приводит пример из животного мира: самки некоторых моногамных видов птиц «выходят замуж» за надежного «бухгалтера», обеспечивающего стабильность, но иногда «изменяют» ему с «рок-звездой» ради получения качественных генов для потомства. Они получают стабильность и генетический апсайд одновременно. Стратегия штанги — это способ приручить неопределенность, отсекая риск краха и оставляя открытой дверь для положительных «Черных лебедей». Это не устранение неопределенности, а ее одомашнивание.
КНИГА IV: ОПЦИОНАЛЬНОСТЬ, ТЕХНОЛОГИИ И ИНТЕЛЛЕКТ АНТИХРУПКОСТИ
Эта книга является кульминацией рассуждений Талеба, где он связывает антихрупкость с понятием опциональности и доказывает, что технологический и культурный прогресс — это результат не столько направленного научного поиска и «интеллекта», сколько слепого стохастического перебора (tinkering), ведомого опциональностью. Он развенчивает «советско-гарвардскую иллюзию» о линейном пути от теории к практике и показывает, что история пишется проигравшими.
Глава двенадцатая, «Сладкий виноград Фалеса», начинается с истории древнегреческого философа Фалеса Милетского. Устав от упреков в бедности, Фалес, используя свои знания в астрономии, предсказал богатый урожай оливок. Он заранее задешево арендовал все маслодавильни в округе. Когда урожай созрел и спрос на давильни резко возрос, он сдал их в субаренду по высокой цене, заработав состояние, после чего вернулся к философии. Аристотель, рассказывая эту историю, видел в ней доказательство превосходства знания. Талеб переворачивает эту интерпретацию с ног на голову. Сила Фалеса была не в знании, а в том, что он купил опцион. Он заплатил небольшую сумму за право (но не обязательство) использовать давильни. Если бы урожай был плохим, он потерял бы лишь арендную плату. Если хорошим — его прибыль была бы огромной. Это классический пример асимметричного, выпуклого выигрыша. Ему не нужно было быть уверенным в прогнозе, ему нужно было лишь, чтобы выгода от правоты была значительно больше, чем ущерб от ошибки. Опцион — это агент антихрупкости.
Опциональность позволяет нам быть «глупыми» и все равно выигрывать. Нам не нужно понимать сложную систему, чтобы извлечь из нее выгоду, если у нас есть опцион. Все, что нужно, — это способность распознать благоприятный исход, когда он наступает, и воспользоваться им. Это то, что Талеб называет «философским камнем»: способность получать больше выгоды, чем вреда, от случайности и неопределенности. Эволюция, по сути, и есть такой механизм: она не «думает», а просто перебирает варианты, сохраняя те, что работают, благодаря встроенной опциональности и фильтру отбора.
Глава тринадцатая, «Читая лекции птицам о том, как летать», разоблачает один из главных мифов современности — линейную модель инноваций: «академическая наука → прикладная наука → технологии → практика». Талеб называет это «советско-гарвардским заблуждением» или эффектом «чтения лекций птицам». Мы видим, что в развитых странах много ученых, и делаем вывод, что ученые создают богатство. На самом деле, утверждает Талеб, причинно-следственная связь обратная: богатство позволяет странам содержать большое количество ученых. История технологий — это история практиков, ремесленников, дилетантов, которые методом проб и ошибок создавали инновации. Теория приходила позже, чтобы объяснить то, что уже работало. Вращающееся колесо было известно за тысячи лет до появления колеса на чемодане. Паровой двигатель был изобретен еще в Древней Греции как игрушка. Только когда практика создала потребность, эти изобретения были внедрены. Практические инновации создают свое теоретическое происхождение задним числом.
Глава четырнадцатая, «Когда две вещи — это не одно и то же», вводит «ошибку зеленого лесоматериала». История о трейдере, который успешно торговал «зеленым лесоматериалом», думая, что это лесоматериал, покрашенный в зеленый цвет (на самом деле это свежесрубленная, невысушенная древесина), иллюстрирует фундаментальное различие между двумя типами знания. Есть знание вербальное, теоретическое, «знание что» (episteme), и есть знание практическое, невербальное, «знание как» (techne). Успешный трейдер обладал вторым, но не первым. Он понимал динамику рынка, но не номенклатуру. Современная культура переоценивает первое в ущерб второму. Толстый Тони разбогател на войне в Персидском заливе, поставив против роста цен на нефть. Все «умные» аналитики предсказывали рост, но они спутали два разных понятия: «война» и «цена на нефть». Тони понял, что ожидание войны уже заложено в цену, и сделал ставку на асимметрию. Он не знал, где находится Ирак, но он знал, где находятся лохи.
Глава пятнадцатая, «История, написанная проигравшими», утверждает, что историю технологий, медицины и других областей пишут теоретики, а не практики. Это приводит к систематическому искажению, при котором роль случайного перебора, опциональности и практического опыта преуменьшается, а роль формальной науки преувеличивается. Талеб приводит примеры из истории медицины, где случайные открытия (например, пенициллин) и практические эвристики играли гораздо большую роль, чем целенаправленные исследования, основанные на теории. Более того, рост теоретических знаний в медицине в последние десятилетия совпал с замедлением темпов открытия новых эффективных лекарств. Талеб предполагает, что избыток «знания» в сложных областях может быть вреден, так как он мешает естественному процессу антихрупкого перебора.
Глава шестнадцатая, «Урок беспорядка», переносит эти идеи в сферу образования и воспитания. Талеб критикует «туристификацию» детства, которую устраивают «мамы-футболистки» (soccer moms), пытающиеся полностью исключить из жизни детей риск, случайность и беспорядок. Такое стерильное воспитание лишает детей возможности развивать антихрупкость, делая их неспособными справляться с неопределенностью реального мира. Талеб противопоставляет этому образование фланёра — человека, который бродит без цели, открыт для случайностей и учится на собственном опыте, в библиотеке и на улице, а не в классе.
Глава семнадцатая, «Толстый Тони спорит с Сократом», ставит под сомнение саму основу западной философии — сократовский императив «познай самого себя» через рациональное определение понятий. Толстому Тони не нужно определение «благочестия», чтобы действовать благочестиво, точно так же, как ребенку не нужно определение материнского молока, чтобы его пить. Талеб утверждает, что требование все вербализовать и рационализировать — это нападение на дионисийское, интуитивное, невыразимое знание, которое является источником нашей силы и творчества. Мы должны доверять традициям и эвристикам, которые выдержали проверку временем, даже если мы не можем их до конца объяснить. В жизни важен не вопрос «Истинно/Ложно», а вопрос «выигрыш/проигрыш», то есть асимметрия последствий. Решения должны приниматься на основе хрупкости, а не вероятности.
КНИГА V: НЕЛИНЕЙНОЕ И НЕЛИНЕЙНОЕ
Эта книга является техническим сердцем «Антихрупкости». Если предыдущие части были в основном философскими и описательными, то здесь Талеб представляет математический аппарат для обнаружения и измерения хрупкости и антихрупкости. Он объясняет, почему хрупкость — это свойство нелинейности, и вводит понятие «выпуклости» (convexity) как универсальный инструмент для работы с неопределенностью. Эта часть, по признанию самого автора, может быть пропущена читателем, которому достаточно интуитивного понимания, но она необходима для тех, кто хочет овладеть «философским камнем» на практике.
Глава восемнадцатая, «О разнице между большим камнем и тысячей камешков», начинается с древней притчи. Царь, разгневавшись на сына, поклялся раздавить его большим камнем. Остыв, он понял, что нарушить клятву не может. Мудрец посоветовал ему разбить камень на тысячу маленьких камешков и бросить их в сына. Вред от тысячи мелких ударов несопоставимо меньше, чем от одного большого той же общей массы. Этот пример иллюстрирует фундаментальное свойство хрупкости: она нелинейна. Для хрупкого объекта вред ускоряется с ростом интенсивности стрессора. Падение с высоты десяти метров причиняет гораздо больше, чем в десять раз больший вред, чем падение с высоты одного метра. Выпить семь бутылок вина за вечер гораздо вреднее, чем пить по одной бутылке каждый день в течение недели.
Эта нелинейность позволяет сформулировать простое правило для обнаружения хрупкости: если для некой системы удвоение интенсивности стрессора приводит к более чем удвоенному вреду, эта система хрупка. И наоборот, если удвоение интенсивности стрессора приносит более чем удвоенную выгоду, система антихрупка. Талеб вводит графические метафоры: вогнутая кривая («грустный смайлик») соответствует хрупкости (ускоряющийся вред), а выпуклая кривая («улыбка») — антихрупкости (ускоряющаяся выгода). Это и есть «эффекты выпуклости». Все, что хрупко, страдает от волатильности и больших отклонений («Черных лебедей»). Все, что антихрупко (выпукло), выигрывает от них.
Талеб применяет этот принцип к различным областям. Пробки на дорогах — классический пример нелинейности. Добавление небольшого числа машин на почти пустую дорогу почти не меняет время в пути. Но по мере приближения к точке насыщения каждая дополнительная машина вызывает непропорционально большое увеличение задержки. То же самое относится к проектам: чем сложнее и взаимозависимее система (например, с использованием IT), тем более нелинейно растут задержки и издержки от непредвиденных проблем. Малое становится не просто красивым, а определенно менее хрупким. Крупные корпорации, большие животные, большие проекты — все они более уязвимы для шоков, чем их малые аналоги. Клетка Micro-Kerviel нанесла бы в десятки раз меньше ущерба, чем один большой Kerviel в банке Société Générale.
Глава девятнадцатая, «Философский камень и его инверсия», углубляется в математику выпуклости и ее последствий. Талеб объясняет, как этот инструмент позволил ему еще в 2003 году предсказать крах ипотечного гиганта Fannie Mae. Анализ их отчетов показал чудовищную вогнутость: небольшие позитивные изменения в экономике приносили им мизерную прибыль, в то время как небольшие негативные изменения вели к огромным, ускоряющимся убыткам. Их гибель была предрешена, это был лишь вопрос времени. Этот метод — эвристика обнаружения хрупкости — универсален и не требует сложных моделей прогнозирования. Достаточно проверить реакцию системы на небольшие изменения «вверх» и «вниз» и посмотреть на асимметрию.
Центральной идеей здесь становится неравенство Йенсена — математическое свойство, которое Талеб называет «философским камнем». Оно гласит: для выпуклой функции среднее значение функции всегда больше или равно значению функции от среднего. А для вогнутой — наоборот. Простой пример с вашей бабушкой: она гораздо лучше себя чувствует при стабильной температуре 20°C, чем если проведет час при 0°C и час при 40°C, хотя средняя температура в обоих случаях одинакова. Ее здоровье — вогнутая функция от температуры. Напротив, если ваш доход — выпуклая функция от рыночной волатильности (как у Фалеса с его опционом), то вы предпочтете большие колебания, чем стабильность, потому что средний доход от колебаний будет выше, чем доход от среднего значения рынка.
Этот «эффект выпуклости» объясняет, почему можно быть «глупым» (т.е. ошибаться в прогнозах чаще, чем угадывать) и все равно быть в выигрыше, если ваши выигрыши от правоты (благодаря выпуклости) значительно превышают убытки от ошибок. Эволюция работает именно так, создавая сложные и «умные» организмы без всякого интеллекта, лишь за счет опциональности и отбора. Инверсия философского камня — это превращение золота в грязь. Это происходит, когда мы имеем дело с вогнутостью (хрупкостью). В этом случае, чтобы оставаться в плюсе, нужно быть правым гораздо чаще, чем ошибаться, что в сложном мире практически невозможно. Таким образом, неравенство Йенсена дает нам универсальный, свободный от моделей ключ к пониманию того, почему одни системы процветают в условиях неопределенности, а другие — рушатся.
Шестая книга представляет собой практическое руководство по применению идей антихрупкости, основанное на принципе, который Талеб считает наиболее мощным и надежным, — Via Negativa, или «путь через отрицание». Если предыдущие книги диагностировали проблему, то эта предлагает лекарство, и лекарство это заключается в вычитании, а не в сложении.
В основе Via Negativa лежит идея, заимствованная из апофатического богословия: мы гораздо лучше понимаем, чем что-то не является, чем то, чем оно является. Мы не можем дать исчерпывающее определение Богу, но мы можем с уверенностью сказать, чем Он не является. Точно так же мы больше знаем о том, что неверно, чем о том, что верно; что не работает, чем то, что работает. Знание, полученное путем вычитания (удаления ложного), гораздо более надежно, чем знание, полученное путем сложения (добавления гипотез). Как говорил Микеланджело о создании статуи Давида: «Я просто отсекаю все, что не является Давидом». Вычитание — это путь к совершенству и прочности.
Глава двадцатая, «Время и хрупкость», вводит самый мощный инструмент Via Negativa — эффект Линди. Этот принцип гласит: для скоропортящихся вещей (людей, животных) каждый прожитый день сокращает ожидаемую продолжительность жизни; для непортящихся (идей, технологий, книг) каждый прожитый день увеличивает ее. Книга, которая находится в печати 40 лет, с большой вероятностью просуществует еще 40. Технология, которой 100 лет, скорее всего, переживет технологию, которой 10 лет. Время — это великий фильтр, который безжалостно отсеивает хрупкое. То, что выживает, доказывает свою приспособленность и прочность.
Эффект Линди — это прямое опровержение неомании — слепой любви ко всему новому, которая является болезнью современности. Неоман одержим последними гаджетами, модными теориями и новейшими исследованиями, не понимая, что большинство из них хрупки и обречены на забвение. Мудрость, по Талебу, заключается в том, чтобы доверять тому, что выдержало испытание временем: классической литературе, а не современным бестселлерам; проверенным веками технологиям (вино, нож, стул), а не мимолетным «инновациям». Via Negativa в прогнозировании означает не предсказывать, что появится в будущем, а определять, что из существующего хрупко и, следовательно, исчезнет.
Главы двадцать первая и двадцать вторая, «Медицина, выпуклость и непрозрачность» и «Жить долго, но не слишком долго», применяют принцип Via Negativa к самой важной для нас области — здоровью. Талеб утверждает, что главный источник ятрогении (вреда от лечения) — это наивный интервенционизм, основанный на сложении (via positiva). Мы постоянно ищем, что бы такое добавить в нашу жизнь, чтобы стать здоровее: новые лекарства, витамины, диеты. Однако самый эффективный путь к здоровью — это вычитание.
Первый и главный шаг — убрать из своей жизни то, что не является естественным и не прошло проверку временем. Талеб приводит в пример транжиры, которые были созданы из благих намерений, но оказались смертельно опасными. То же самое касается курения, сахара, современных злаков, сидячего образа жизни. Принцип предосторожности должен быть асимметричным: бремя доказательства безопасности лежит на том, кто предлагает новое и неестественное вмешательство, а не на том, кто его отвергает. Природа — лучший врач, и мы должны вмешиваться в ее работу только в крайних случаях, когда выгода огромна и очевидна (например, при спасении жизни), то есть когда отдача имеет положительную выпуклость.
Талеб также применяет эффекты выпуклости к питанию. Идея «сбалансированного» трехразового питания — это современное заблуждение. Наш организм, сформированный в условиях случайного доступа к пище, антихruпок к голоду. Периодическое голодание (как в религиозных постах, например, в православии) является мощным стрессором, который запускает полезные процессы самоочищения (аутофагия) и делает организм сильнее. Стабильность и регулярность в питании делают нас хрупкими. Исследователи, восхищающиеся «средиземноморской диетой», часто упускают из виду, что в культуре этих народов заложены сотни дней строгого поста в году. Именно эта случайная волатильность, а не просто оливковое масло, может быть ключом к их здоровью.
В конечном счете, Via Negativa — это философия жизни, основанная на мудрости того, чего следует избегать. Вместо того чтобы гоняться за сложными рецептами счастья, лучше сосредоточиться на устранении источников несчастья. Вместо того чтобы пытаться найти идеальную инвестиционную стратегию, лучше сначала исключить все стратегии, ведущие к разорению. Это и есть применение стратегии «штанги» через вычитание: мы отсекаем катастрофический риск (хрупкость) и остаемся открытыми для положительных случайностей.
КНИГА VII: ЭТИКА ХРУПКОСТИ И АНТИХРУПКОСТИ
Последняя книга — это этический манифест Талеба, в котором он выносит окончательный приговор современному обществу. Он утверждает, что самая серьезная проблема современности — это злокачественная передача хрупкости от одних людей другим. В мире, полном непрозрачности и сложности, где причинно-следственные связи скрыты, а закон бессилен, единственным истинным регулятором морали является принцип «шкуры на кону» (skin in the game).
Глава двадцать третья, «Шкура на кону: Антихрупкость и опциональность за счет других», вскрывает главную асимметрию нашего времени. В традиционных обществах уважение и власть принадлежали тем, кто принимал на себя риски ради коллектива: воинам, рыцарям, героям. Героизм — это антитеза агентской проблемы: человек добровольно принимает на себя негативные последствия ради блага других. Сегодня мы наблюдаем обратное: власть переходит к тем, кто крадет опциональность у общества. Банкиры, корпоративные менеджеры, политики, журналисты — все они получают выгоду (антихрупкость) от волатильности и своих действий, в то время как риски и убытки (хрупкость) перекладываются на плечи налогоплательщиков и обычных граждан.
Талеб приводит в пример Кодекс Хаммурапи, которому почти четыре тысячи лет. Если строитель построил дом, который обрушился и убил владельца, строителя казнят. Если погиб сын владельца, казнят сына строителя. Этот жестокий, но симметричный закон заставлял строителя нести полную ответственность за скрытые риски, которые он понимал лучше любого инспектора. Это идеальный пример «шкуры на кону». Сегодня же финансовые инженеры, создающие токсичные продукты, не только не несут ответственности, но и получают огромные бонусы.
Талеб формулирует две эвристики от Толстого Тони. Первая: «Никогда не садись в самолет, если пилот не на борту». Вторая: «Убедись, что есть второй пилот». Это принципы ответственности и избыточности. Проблема современного общества — это «свободный опцион болтуна». Люди, особенно интеллектуалы и комментаторы, могут высказывать мнения и давать советы, которые вредят другим, не неся при этом никакого риска для себя. Это глубоко неэтично. Если у тебя есть мнение, ты должен быть готов заплатить за него.
В этой же главе Талеб вводит «синдром Стиглица», названный в честь экономиста Джозефа Стиглица. Это ситуация, когда эксперт не просто не замечает хрупкости системы, но и способствует ее созданию (например, заявляя, что риск дефолта «эффективно равен нулю»), а после неизбежного краха он заявляет, что предсказывал его, и становится главным авторитетом по выходу из кризиса. Это возможно только в системе, где отсутствует наказание за ошибки и нет «шкуры на кону». Такие люди становятся антихрупкими за счет общества.
Глава двадцать четвертая, «Подгонка этики под профессию», исследует, как профессиональная деятельность деформирует этику человека. Человек, работающий на табачную компанию, начинает верить, что его работа не так уж и вредна, ведь «каждому нужно зарабатывать на жизнь». Происходит этическая инверсия: не этика формирует профессию, а профессия формирует этику. Это особенно опасно, когда речь идет о людях, принимающих решения, влияющие на общество. Талеб критикует «шампанских социалистов» — людей, которые проповедуют равенство и ограничения для других, а сами ведут роскошный образ жизни. Единственный способ доверять человеку — это убедиться в отсутствии разрыва между его словами и его личными рисками и действиями.
Талеб также затрагивает проблему «Больших данных» и «опциона исследователя». В мире, переполненном данными, исследователь может, подобно банкиру с опционом, выискивать (cherry-picking) только те корреляции, которые подтверждают его гипотезу, игнорируя остальные. Это создает иллюзию знания и ведет к катастрофическим ошибкам, когда на основе этих «научных» выводов принимаются реальные решения. Обилие данных делает науку более хрупкой, если нет строгой этики и «шкуры на кону» у исследователя. Коллективные ошибки («все так делают») становятся нормой в академической среде, где наказание за неправоту отсутствует.
В конечном счете, вся этика, по Талебу, сводится к симметрии. Вы не должны перекладывать свои риски на других. Вы не должны получать выгоду, если другие от этого страдают. Простое правило: никогда не спрашивайте у человека его мнение или прогноз. Спросите, что лежит в его портфеле. Действия, а не слова, показывают истинные убеждения и истинную этику.
Нассим Талеб завершает свой труд, возвращаясь к исходной точке, но уже с полным арсеналом понятий и доказательств. В конце пути он сводит все многообразие идей книги к одному генеративному принципу, который, подобно первой фразе в великом романе, порождает все остальное содержание. Этот принцип звучит так: «Все либо выигрывает, либо проигрывает от волатильности. Хрупкость — это то, что проигрывает от волатильности и неопределенности».
Стекло на столе хрупко. Живые существа, напротив, любят определенную дозу вариативности. Лучший способ проверить, живы ли вы, — это спросить себя, любите ли вы перемены. Еда не имела бы вкуса без голода, радость — без печали, а этичная жизнь невозможна без личного риска. Этот центральный афоризм объясняет, почему мы лжем детям (чтобы защитить их от хрупкости, превышающей их силы) и почему современный мир, стремящийся к порядку, зашел так далеко в отрицании собственной природы.
Вся книга — это развертывание этой простой максимы. Триада «хрупкое — прочное — антихрупкое» классифицирует мир по его отношению к случайности. Нелинейность и эффекты выпуклости («улыбки» и «грустные смайлики») дают нам инструмент для обнаружения скрытой хрупкости. Стратегия «штанги» предлагает практический способ построения антихрупкости путем комбинирования крайностей и избегания опасной середины. Via Negativa, путь вычитания, учит нас, что знание растет за счет удаления ложного, а здоровье улучшается за счет устранения неестественного. Эффект Линди показывает, что время — это лучший судья, отсеивающий хрупкое. И, наконец, принцип «шкуры на кону» устанавливает нерушимую этическую связь между знанием и риском, действием и ответственностью.
В эпилоге Талеб рассказывает о смерти Толстого Тони. Его уход, как и его жизнь, лишен хрупкости. Он оставляет безупречное, свободное от долгов наследство и делает последний, самый элегантный жест. Он завещает своему другу Нерону двадцать миллионов долларов на секретную, благородную, но расплывчатую и опасную миссию. Это высший комплимент: Тони доверяет Нерону не инструкции, а его способность ориентироваться в неопределенности, его антихрупкость. Он дарит ему не цель, а чистую опциональность. Это идеальное завершение книги, которая учит нас не бояться мира, который мы не понимаем, а учиться извлекать из этого непонимания силу, мудрость и саму жизнь.
Summarizator — это Telegram-канал, где мы собираем саммари самых актуальных и захватывающих книг об ИИ, технологиях, саморазвитии и культовой фантастике. Мы экономим ваше время, помогая быстро погружаться в новые идеи и находить инсайты, которые могут изменить ваш взгляд на мир. 📢 Присоединяйтесь: https://t.me/summarizator