Воспоминания о будущем. Революционный взгляд на историю и механизмы экономики - Михаил Хазин
Михаил Хазин в своей книге «Воспоминания о будущем» предлагает радикально переосмыслить устоявшиеся представления об экономике, ее истории и движущих силах. Автор, опираясь на свой многолетний опыт работы в государственных структурах и консалтинге, а также на глубокое изучение экономической теории, утверждает, что современная экономическая наука, особенно ее мейнстримная «экономикс», оказалась неспособной адекватно описать и предсказать текущие глобальные кризисные явления. Он объясняет это глубокой идеологической ангажированностью и оторванностью от реальных процессов, что приводит к игнорированию фундаментальных закономерностей и манипуляции статистическими данными.
Основной целью книги Хазин ставит создание целостной, логически последовательной и доступной для широкого читателя теории экономики, которая объясняла бы ее развитие от зарождения капитализма (XVI век) до наших дней. Центральное место в его концепции занимает идея углубления разделения труда как ключевого двигателя экономического роста. Однако этот процесс, по мнению автора, не является безусловным благом и влечет за собой неизбежные риски, которые требуют специфических механизмов компенсации.
Хазин начинает свою критику с того, что «экономикс» игнорирует такие масштабные события, как кризис 2008 года, и не может предложить убедительного объяснения его причин и последствий. Он указывает на парадокс: несмотря на очевидность кризиса для любого обывателя, академическая наука демонстративно уклоняется от его публичного обсуждения и исследования. Это связано с тем, что признание истинных причин кризиса неизбежно подорвет базовые догмы либеральной экономической парадигмы, в частности, идею о бесконечном росте и саморегулировании рынков.
Автор подчеркивает, что экономика, будучи социальной наукой, тесно переплетена с политической идеологией. Доминирующая сегодня «праволиберальная» идеология, сформировавшаяся за последние 30-40 лет, фактически табуирует темы, противоречащие ее нарративу, включая «конец капитализма». Это создает ситуацию, когда научные исследования, не вписывающиеся в принятую парадигму, активно подавляются, а их авторы маргинализируются. Хазин сам столкнулся с этим, когда его работы, предсказавшие кризис 2008 года и описавшие механизмы «валютных войн», были проигнорированы или дискредитированы академическим сообществом.
Для построения своей теории Хазин предлагает вернуться к истокам политэкономии, используя идеи Адама Смита и Карла Маркса, но переосмысливая их с учетом современных реалий. Он избегает ссылок на конкретных авторов (кроме статистических данных), поскольку считает идеи объективными и принадлежащими всем, кто их развивает.
Экономические загадки Древнего Рима: Пример «богатство = сложность»
Одним из наиболее ярких примеров, используемых Хазиным для иллюстрации своей теории, является экономика Древнего Рима. Он задает вопросы, которые ставят в тупик традиционные экономические модели: почему в Риме были развитые мануфактуры и канализация задолго до их появления в Европе Средневековья? Откуда у римских граждан были деньги для массового потребления? Почему подушевой доход в I веке нашей эры был сравним с таковым в богатейших европейских странах начала XIX века? И почему эта развитая экономика рухнула, а не продолжила расти?
Хазин утверждает, что традиционные теории экономического роста, основанные на совокупной производственной функции (капитал и труд), не могут объяснить эти явления. Они предполагают постоянный рост и игнорируют возможность экономического спада такого масштаба.
Ключевым фактором развития римской экономики Хазин называет «углубление разделения труда», которое стало возможным благодаря сочетанию трех факторов:
1. Быстрый рост территорий и населения: Расширение Римской империи привело к значительному увеличению рынка сбыта. Территория увеличилась в десятки раз, и это были земли с отличной доступностью (побережье Средиземного моря) и отсутствием внутренних таможенных барьеров.
2. Высокая экономическая связность территорий: Единое государство и развитая инфраструктура (римские дороги, корабли) обеспечивали свободное движение товаров и людей, что способствовало дальнейшему углублению разделения труда.
3. Быстрый рост денежной массы (монетизация экономики): Приток серебра из иберийских рудников позволил государству стимулировать частный спрос, выпуская деньги и распределяя их среди граждан (включая военную добычу). Это обеспечило платежеспособность населения, что, в свою очередь, создало спрос на продукцию мануфактур и способствовало развитию специализации.
Хазин называет это «богатство = сложность»: чем глубже уровень разделения труда (т.е. чем больше профессий и специализаций), тем больше добавленной стоимости создается в экономике, и тем она богаче. Однако эта система оказалась крайне уязвимой.
Крах Римской империи, по Хазину, объясняется именно нарушением этих фундаментальных факторов. Когда иберийские серебряные рудники истощились, денежная масса в реальном выражении (в граммах серебра) стала падать, несмотря на номинальный рост (порча монеты). Это привело к деградации монетизации экономики и, как следствие, невозможности поддерживать прежний уровень разделения труда. Провинции экономически и политически обособились, единое торговое пространство распалось. Отсутствие основного источника «капитала» (наличных металлических денег) привело к быстрому спаду и деградации, включая военную мощь.
Этот пример позволяет Хазину сделать важный вывод: экономика умеет не только расти, но и рушиться, и это падение может быть катастрофическим. Современная экономическая наука, игнорируя этот факт, не может адекватно объяснить текущие кризисы.
Проблемы Феодализма и рождение Капитализма: Разделение труда и риски.
Михаил Хазин продолжает развивать свою теорию, обращаясь к экономике Средневековья и процессу перехода к капитализму. Он использует вымышленный, но показательный пример феодального общества, чтобы объяснить фундаментальные принципы разделения труда и связанные с ним риски.
Представьте себе средневековый феод с тремя деревнями, в каждой из которых есть свой мастер по изготовлению телег. Каждый мастер делает телегу от начала до конца, производя, допустим, 3-5 телег в год. Их жизнь относительно стабильна, поскольку они работают в рамках натурального хозяйства, обменивая свою продукцию на зерно, овощи и мясо. Стоимость телеги выражается в натуральных единицах и остается стабильной на протяжении веков.
Однажды эти мастера договариваются специализироваться: один делает только кузова, другой — только колеса, третий — только передки. В результате их общая производительность возрастает с 12 до 13-14 телег в год. Это и есть углубление разделения труда, которое ведет к повышению производительности.
Однако у мастеров сразу возникают новые проблемы и риски:
1. Проблемы с кооперацией: Мастер, делающий кузова, теперь зависит от мастера, делающего колеса. Если у последнего возникнут проблемы (пожар, болезнь, внезапная смерть) или он продаст свои колеса кому-то другому по более высокой цене, первый не сможет собрать телегу. В условиях натурального хозяйства нет денежных обязательств и гарантий.
2. Проблемы со сбытом: Если произведено 13-14 телег, а спрос в пределах трех деревень остался на уровне 12 телег, куда девать «лишнюю» телегу? Феодал (или церковь) потребует свою долю налога, но ему не нужна лишняя телега, а денег в деревне мало. Мастерам невыгодно производить лишнее, они могут бездельничать, что опасно для социальной стабильности.
3. Конкуренция извне: В соседнем городке цех по производству телег мог стать мануфактурой, производящей больше и дешевле. Эти городские телеги или их части могли вытеснить продукцию деревенских мастеров.
Этот пример позволяет Хазину сформулировать универсальную закономерность: чем больше экономическая система (деревня, страна), тем глубже в ней может зайти разделение труда, тем больше профессий и тем богаче система в целом. Однако рост производительности труда всей системы при углублении разделения труда всегда влечет за собой увеличение рисков для каждого конкретного производителя. При этом выигрыш производителя от роста производительности оказывается меньше, чем рост его личных рисков. Если нет механизмов снижения этих рисков, углубление разделения труда становится невозможным, и система входит в глубокий кризис.
Переход от Феодализма к Капитализму:
В средние века цеховая система обеспечивала социальную стабильность, ограничивая внутриотраслевую конкуренцию, гарантируя рынки сбыта и качество. Однако она тормозила углубление разделения труда и рост производительности. Ситуация изменилась в XVI веке, когда «малый ледниковый период» вызвал резкое ухудшение условий жизни в Северной Европе. Необходимость найти новые способы выживания (покупка еды с юга в обмен на произведенные активы) и увеличить производство активов (чего не давала традиционная система) стала вопросом жизни и смерти.
Решение нашлось в разрушении цехового хозяйства и переходе к новой экономической модели. Это совпало с Реформацией (1517 год), которая, по Хазину, не только позволила разграбить богатства католических монастырей (источник капитала), но и привела к «ценностной революции», легализовавшей ссудный процент.
Христианская церковь традиционно осуждала ростовщичество, что препятствовало формированию легальных банков и кредитной системы. Однако в условиях острой необходимости и под влиянием новых религиозных доктрин (протестантизма) произошел отказ от этого библейского догмата в хозяйственной практике. Ссудный процент стал законным инструментом.
Продолжение: Роль кредита и конечного спроса.
Хазин утверждает, что именно появление легального кредита как инструмента снижения рисков для производителей стало ключевым для запуска Капиталистического проекта и перехода к технологическому (индустриальному) обществу. Кредит позволял производителям брать деньги до продажи товара, перераспределяя риски на кредитора. Это стимулировало инвестиции в новые технологии и углубление разделения труда.
Важным понятием здесь является «конечный спрос». Хазин объясняет, что любой товар или услуга производятся для дальнейшей перепродажи (промежуточный спрос) или для самостоятельного использования без цели извлечения прибыли (конечный спрос). Конечный спрос формируется домашними хозяйствами (покупка товаров для потребления) и государством (закупка товаров для своих нужд, например, оборонных). Общий объем производства ограничен объемом конечного спроса. Если конечного спроса нет или он сокращается, то сокращается и промежуточный спрос, и вся экономическая система.
Взаимосвязь стоимости и рынка:
В условиях развитого разделения труда стоимость и цена товара определяются в рамках всего воспроизводственного контура. Хазин критикует представление о «невидимой руке рынка» как о справедливом распределении прибыли. Он утверждает, что в сложной производственной цепочке прибыль распределяется неравномерно, и главный выигрыш получает тот, кто может агрегировать прибыль от всех остальных, то есть, по сути, банк или финансовый сектор. Финансовый сектор, предоставляя кредиты, перераспределяет риски в свою пользу, увеличивая свою долю в общей прибыли. Это приводит к росту его влияния и искажению ценовых пропорций.
Структурные диспропорции и кризисы:
Хазин вводит понятие «ПЭК-кризисы» (кризисы падения эффективности капитала), отличая их от обычных циклических кризисов. ПЭК-кризисы возникают, когда потенциал углубления разделения труда в замкнутой системе исчерпан, а новые рынки не найдены. В такой ситуации инновации перестают окупаться, и научно-технический прогресс замедляется или останавливается. Выход из ПЭК-кризисов возможен только за счет внешних источников ресурсов или расширения рынков.
Исторический обзор ПЭК-кризисов:
1. Первый ПЭК-кризис (конец XIX – начало XX века): Исчерпание рынков сбыта в рамках существующих технологических зон (Британской, Германской, Американской) привело к резкому росту рисков для производителей. Банковская система, пытавшаяся компенсировать эти риски через кредитование, столкнулась с проблемами ликвидности. Это привело к созданию Федеральной резервной системы США (ФРС) в 1913 году, которая стала механизмом перераспределения рисков за счет эмиссии денег. Кризис был разрешен за счет Первой мировой войны, которая стала переделом рынков между технологическими зонами.
2. Второй ПЭК-кризис (1927-1932 гг. – Великая депрессия): Характеризовался возникновением и обвалом масштабных финансовых пузырей (фондовый рынок, недвижимость), которые стимулировали частный спрос за счет «несистемного дохода» (эмиссии, не подкрепленной реальным производством). Обвал этих пузырей привел к резкому падению частного спроса и дефляционному шоку. Выход из этого кризиса был связан с Второй мировой войной, которая уничтожила конкурирующие технологические зоны (Германскую, Японскую, часть Британской) и позволила Американской технологической зоне (под контролем Западного ГП) расширить свои рынки.
Третий ПЭК-кризис и «Рейганомика»:
Михаил Хазин подробно анализирует третий ПЭК-кризис, который, по его мнению, начался в 1970-е годы и был временно «заморожен» с помощью политики «рейганомики» и «информационной революции». Этот кризис, как и предыдущие, был вызван исчерпанием ресурсов для дальнейшего углубления разделения труда и расширения рынков.
Стагфляция 1970-х годов:
В 1970-е годы в США проявился эффект стагфляции — одновременного экономического спада и высокой инфляции. Это было необычно для предыдущих кризисов и, по мнению Хазина, объясняется тем, что в условиях жесткой геополитической конкуренции с СССР (Красным проектом) правительство США было вынуждето финансировать военные и социальные расходы за счет эмиссии, даже если это приводило к инфляции. При этом, поскольку возможности для расширения воспроизводственного контура были ограничены, эмиссия не приводила к реальному росту экономики, а скорее к ее вялотекущему спаду.
«Рейганомика» как решение:
В конце 1970-х – начале 1980-х годов руководство США, столкнувшись с экономическим застоем и растущим влиянием СССР, разработало новую стратегию, названную «рейганомикой». Суть ее заключалась в имитации расширения рынков за счет резкого увеличения покупательной способности существующих потребителей (домашних хозяйств). Поскольку реальные доходы населения не могли быть увеличены (потенциал воспроизводственного контура был исчерпан), это достигалось за счет массового кредитования потребителей (рост частного долга) и выноса производства товаров народного потребления в страны с дешевой рабочей силой (прежде всего, Китай).
1. Потребительское кредитование: Банки начали выдавать кредиты населению на покупку товаров и услуг, существенно увеличивая их расходы, даже если их реальные доходы не росли. Это создавало иллюзию экономического роста. Хазин приводит аллегорию с «домохозяйством, берущим кредит на стиральную машину», чтобы показать, как эта система приводит к постоянному росту долга при снижении реальной стоимости кредита (за счет снижения процентных ставок до нуля).
2. Аутсорсинг производства: Перенос производства (например, джинсов) из США в Китай, где себестоимость была значительно ниже. Продукт, произведенный за рубежом за 4 доллара, продавался в США оптом за 20 долларов, принося огромную прибыль американским посредникам (Walmart). Это позволяло увеличивать ВВП США (за счет добавленной стоимости от торговли и посредничества), сохранять рабочие места в торговле и услугах, и высвобождать деньги для новых потребительских кредитов. При этом простые потребительские товары резко падали в цене, что также способствовало иллюзии роста благосостояния.
Последствия и структурные диспропорции:
· Иллюзия роста производительности: Официальная статистика США демонстрировала рост производительности труда в 1990-е годы, что связывалось с внедрением информационных технологий. Однако исследование McKinsey (на которое ссылается Хазин) показало, что этот рост был сконцентрирован всего в шести отраслях (розничная и оптовая торговля, ценные бумаги, полупроводники, компьютеры, телекоммуникации) и был обусловлен не столько IT, сколько изменениями в регулировании, конкуренцией и циклическими факторами спроса. Большая часть инвестиций в IT оказалась неэффективной для традиционных отраслей.
· Переток прибыли в финансовый сектор: Финансовый сектор, являясь мультипликатором инвестиционного роста, получал огромные прибыли за счет эмиссии и перераспределения капитала. Его доля в общей прибыли корпораций выросла с 10% в 1950 году до 50% к 2000 году. Это создавало «паразитический нарост» (финансовый галл), который вытягивал ресурсы из реального сектора и искажал систему ценообразования и распределения труда.
· «Мыльные пузыри»: Рост частного долга и постоянная эмиссия привели к надуванию финансовых пузырей (например, на рынке недвижимости – subprime ипотека). Домохозяйства тратили значительно больше, чем их реальные доходы, за счет заемных средств.
Итоги третьего кризиса:
«Рейганомика» позволила США выиграть «холодную войну» и разрушить Советскую технологическую зону, обеспечив доступ к новым рынкам сбыта (территория бывшего СССР). Это был последний шанс для Западного проекта расширить рынки на всю Землю. Однако, по мнению Хазина, это произошло ценой создания колоссальных структурных диспропорций в американской экономике и чрезмерного роста финансового сектора.
Четвертый ПЭК-кризис и феномен Трампа.
Михаил Хазин переходит к анализу четвертого ПЭК-кризиса, который начался в 2008 году и продолжается по сей день. Он утверждает, что этот кризис является не просто очередным циклическим или даже ПЭК-кризисом, а «последним» кризисом капитализма в его нынешней форме, поскольку исчерпаны все объективные возможности для дальнейшего углубления разделения труда и расширения рынков.
Начало кризиса 2008 года:
Кризис начался, когда стало невозможно рефинансировать накопившийся частный долг за счет снижения процентных ставок, поскольку они уже достигли нуля. Ситуация напоминала Великую депрессию 1930-х годов, но с существенным отличием: ФРС США начала массовую денежную эмиссию (Quantitative Easing, QE). С 2008 по 2014 год денежная база выросла в 4 раза, но кредитный мультипликатор упал, что означает, что эмиссионные деньги не попадали в реальный сектор, а оставались в финансовой системе, предотвращая гиперинфляцию, но не стимулируя реальный рост.
Проблема «матрешки» и масштаб кризиса:
Хазин называет текущий кризис «кризисом-матрешкой»: под видимым циклическим кризисом скрывается ПЭК-кризис, а под ним – кризис конца капитализма. Структурный разрыв между расходами и реальными доходами домохозяйств в США к 2008 году достиг колоссальных размеров (около 25% превышения расходов над реальными доходами). Это означает, что для возвращения экономики к равновесному состоянию ВВП США должен упасть как минимум в два раза, а уровень жизни населения – более чем на 60%. Это подтверждается сравнением с Великой депрессией, когда ВВП упал на 30-35%.
Политическое решение и борьба элит:
В 2014 году, когда стало ясно, что потенциал QE исчерпан и эмиссия должна быть остановлена (чтобы избежать гиперинфляции издержек), перед финансовой элитой Западного проекта встал вопрос о сохранении контроля над мировой долларовой системой. Идея создания «центробанка центробанков» (на базе МВФ) была отвергнута, что показало, что национальные элиты США не полностью подконтрольны финансистам.
Хазин утверждает, что конфликт между финансовой элитой (стремящейся сохранить глобальный контроль над долларом) и национальными элитами США (желающими восстановить реальный сектор экономики) стал очевиден. Феномен Дональда Трампа – это проявление этого конфликта. Трамп, представляя интересы «капиталистического глобального проекта» (возврат к промышленному производству, защита внутреннего рынка, снижение налогов), открыто выступил против принципов ВТО и «рейганомики», что противоречило интересам финансовой элиты. Его политика направлена на деглобализацию и восстановление национального воспроизводственного контура США, но это неизбежно приведет к значительному падению уровня жизни.
Проблемы среднего класса и социальная стабильность:
Хазин анализирует понятие «среднего класса» как «химеру», созданную на Западе за счет избыточных финансовых ресурсов. Этот класс, потреблявший за счет кредитов и несистемных доходов, привык к определенному уровню жизни. Его исчезновение (фактически, превращение в «новых бедных») в результате кризиса приведет к серьезным социальным потрясениям, поскольку эти люди, в отличие от традиционно бедных, обладают образованием и знанием законов, что делает их более опасными для существующей системы. Разрушение традиционных социальных институтов (например, семьи, продвигаемое либеральной идеологией) усугубляет проблему социальной стабильности.
Глобальные проекты и будущее мира.
Михаил Хазин углубляет свою теорию глобальных проектов (ГП), объясняя их роль в формировании мировой истории и конкуренции между цивилизациями. Он утверждает, что ГП – это наднациональные идеи, которые определяют системы ценностей и влияют на экономические, политические и культурные процессы.
Основные Глобальные Проекты в истории человечества:
Хазин выделяет несколько ключевых ГП, которые доминировали или до сих пор влияют на мир:
1. Иудейский (Ветхозаветный): Первый проект, предложивший систему ценностей вместо силы оружия. Характеризуется строгими ритуалами и ограниченным числом последователей. В нем запрет на ростовщичество действовал только внутри общины.
2. Христианский (Православный/Католический): Развился из Иудейского, но с упрощенными ритуалами и более категоричным запретом на ростовщичество («Нет ни эллина, ни иудея»). Православный проект (Византийский) быстро стал имперским, тогда как Католический проект в Западной Европе дольше развивался в иерархической стадии из-за политической разобщенности.
3. Капиталистический: Появился в XVI веке в Западной Европе в ответ на «малый ледниковый период» и необходимость новых способов выживания. Его идейной базой стала Реформация и легализация ссудного процента, что принципиально изменило систему ценностей (корысть и нажива вместо справедливости). Этот проект позволил запустить модель ускоренной инновационной процедуры и перейти к индустриальному обществу.
4. Западный: Пришел на смену Капиталистическому проекту в XIX-XX веках, когда финансовый капитализм стал доминировать над промышленным производством. Его базовая ценность – либерализм (право человека на выбор произвольного набора ценностей, толерантность) – была направлена на оправдание ссудного процента и разрушение традиционных консервативных институтов (семья). Финансовая элита, контролирующая ФРС США, стала главным бенефициаром эмиссии денег и перераспределения активов. Этот проект стремится к глобализации под своим контролем.
5. Красный (Советский): Возник в XVIII веке на базе социалистических идей как ответ на «человеконенавистнические» аспекты капитализма. Главной его идеей был запрет на частное присвоение ссудного процента через обобществление средств производства. СССР, как базовая страна Красного проекта, сумел построить собственную технологическую зону и выиграть соревнование систем с Западом в 1970-е годы, но проиграл из-за отказа от идеологического противостояния и перехода к «мирному сосуществованию», что ослабило приверженность проектным ценностям.
6. Исламский: Возник в VII веке, имеет очень сильную идеологическую составляющую, но сталкивается с проблемой невозможности построения современной технологической структуры на собственной основе из-за категорического запрета на ссудный процент.
Конкуренция Глобальных Проектов:
Конкуренция между ГП происходит по трем направлениям: экономика, идеология и демография. Например, противостояние Западного и Красного проектов в XX веке было обусловлено тем, что Запад имел преимущество в экономике, Красный – в идеологии, а по демографии была ничья.
Хазин утверждает, что поражение Красного проекта в конце XX века было вызвано отказом советского руководства от концепции идеологической войны, что привело к ослаблению его демографической составляющей (приверженности ценностям нового поколения) и в конечном итоге к распаду СССР. Это дало Западу ресурсы и рынки для продолжения «рейганомики».
Будущее и «Социально-технический прогресс»:
Хазин считает, что текущий четвертый ПЭК-кризис – это «последний кризис капитализма». Поскольку возможности расширения рынков и стимулирования спроса за счет долга исчерпаны, мировая экономическая система вынуждена будет распасться на несколько новых технологических зон (валютных зон). Для выхода из кризиса необходима новая экономическая модель, которая откажется от принципов капиталистического развития.
Он предлагает модель «солидарной концентрации капитала». В этой модели капитал формируется за счет общих сбережений общества, без использования ссудного процента и без привязки к будущему спросу. Государство играет ключевую роль, направляя эти средства на развитие критически важных отраслей и формирование новых социальных структур. Эта модель, по мнению Хазина, свободна от проблем, которые ограничивают классический капитализм.
Возможно, будущий период развития человечества будет характеризоваться «социально-техническим прогрессом», где движущей силой инноваций станут не только технологии, но и социальные преобразования, а организаторы проектов будут активнее взаимодействовать с людьми, чьи ценности совпадают с их собственными. Это потребует создания новой системы ценностей, основанной на доверии, ответственности и справедливости, которая могла бы прийти на смену нынешней, истощенной либеральной парадигме.
Хазин завершает книгу, выражая надежду, что предложенная им теория поможет читателям глубже понять современный мир и выстроить свое будущее, а также послужит основой для дальнейших исследований по созданию новой хозяйственной модели для посткризисного мира.
Summarizator — это Telegram-канал, где мы собираем саммари самых актуальных и захватывающих книг об ИИ, технологиях, саморазвитии и культовой фантастике. Мы экономим ваше время, помогая быстро погружаться в новые идеи и находить инсайты, которые могут изменить ваш взгляд на мир. 📢 Присоединяйтесь: https://t.me/summarizator