Московская Одиссея: путешествие одного американца. Из российского оптимиста в государственного узника - Майкл Калви
Четверг, 14 февраля 2019 года, Москва. Близился рассвет, когда Майкл Калви, недавно прибывший из Лондона, сквозь беруши и туман полусна услышал глухие удары. Стук. Стук. СТУК. Он предположил, что это соседи, но вскоре понял: звук шел от его входной двери. Тревога нарастала. Заглянув в глазок, он увидел, что обзор заблокирован. Новая серия ударов сотрясла дверь, послышались приглушенные мужские голоса. «Черт возьми, они пришли за мной», – пронеслось в голове. В панике он бросился в спальню одеться, но не успел. Дверь распахнулась, и в квартиру ворвались десять или двенадцать человек, некоторые с оружием наизготовку, крича «Стоять, руки вверх!». Потрясенный и дезориентированный, Калви поднял дрожащие от адреналина руки.
Еще несколько часов назад, ложась спать в своей съемной квартире недалеко от Тверской, его единственной заботой была предстоящая встреча. Шел затяжной деловой спор, и он надеялся на возможность договориться о каком-то решении. Теперь же он смотрел в дула нескольких пистолетов. Люди с оружием, как он понял, были оперативниками ФСБ – преемницы советского КГБ – и Следственного комитета, российского аналога ФБР. Калви схватил вчерашнюю одежду – джинсы и рубашку – и попытался одеться, пока один из ворвавшихся кричал, чтобы он держал руки на виду. Его пистолет был направлен в пол. В растерянности Калви неправильно застегнул рубашку. Убедившись, что он не собирается ни драться, ни бежать, оперативники убрали оружие, но держали руки наготове. Их мускулистые фигуры и резкие команды выдавали в них закаленных бойцов. Двое встали по бокам от него, один схватил за руку, остальные рассредоточились по квартире. Его подтолкнули к дивану.
Когда обыск был в самом разгаре, один из следователей, мужчина лет тридцати пяти – сорока, единственный без оружия и в другой форме, начал с ним разговор. Пассивно-агрессивный и настороженно-уверенный, он редко смотрел в глаза, осматривая квартиру и обдумывая следующие шаги. Он предъявил Калви бумагу с уголовными обвинениями. Они касались того самого делового разногласия, которое Калви приехал улаживать. Его компания, Baring Vostok, владела долей в банке «Восточный». «Восточный» недавно приобрел акции группы перспективных финтех-компаний в счет долга, но двое миноритарных акционеров «Восточного» – Артем Аветисян и Шерзод Юсупов – поставили сделку под сомнение. Калви сразу понял, что обыск инициирован ими. Он знал, что их обвинения беспочвенны. Юсупов даже признавался несколькими месяцами ранее, что поднял вопросы по сделке только из-за более широкого акционерного конфликта, в котором расследовались его собственные действия. Переговоры по урегулированию спора были напряженными и зашли в тупик. Калви надеялся, что запланированная на вечер встреча поможет найти выход. Теперь эта надежда казалась призрачной.
Первым импульсом Калви, пока его квартиру обыскивали, было попытаться успокоить бешено колотящееся сердце. Логика подсказывала, что это не начало настоящего уголовного расследования, ведь преступления не было. Он заключил, что это просто тактика ведения бизнеса – жестоко поданное послание от Аветисяна и Юсупова, чтобы запугать его и склонить переговоры в свою пользу. Он старался сохранять стоицизм и «покерфейс», не показывая страха, грызущего его изнутри. Обыск длился около четырех часов. Конфисковали телефон, iPad, ноутбук и старые личные бумаги. Калви не представлял, что они надеются найти. Они даже тщательно перебирали визитки и старые фотографии доцифровой эпохи, словно искали улики шпионажа. «Мистер Пассивно-Агрессивный» остановился на одной фотографии – его первого ребенка, Мишуты, четырехлетнего, с синяком под глазом от детской шалости. Следователь указал на фото с обвиняющим видом и рявкнул по-русски что-то вроде: «Вы еще и в жестоком обращении с детьми виновны?». Калви был так ошарашен, что не мог понять, шутка ли это. «Вы серьезно?!» – потребовал он ответа. Следователь в итоге решил не изымать фото, но забрал несколько других старых семейных снимков и фотографий со свадьбы друга – вероятно, для проверки его связей с американскими чиновниками или российскими оппозиционерами.
Примерно на середине обыска прибыл адвокат Дмитрий Клеочкин. Калви не был с ним знаком, но фирма Клеочкина ранее работала с Baring Vostok, и его срочно вызвали на подмогу. Калви запретили пользоваться телефоном, но, как оказалось, в его офисе тоже шел обыск, так что новость быстро дошла до коллег, и они немедленно наняли Дмитрия. Прожив в Москве с 90-х, Калви свободно говорил по-русски и мог общаться со следователями, но Дмитрий говорил по-английски. Одной из первых вещей, которые сделал Дмитрий, было отвести Калви в сторону для частного разговора. «Представьте, что это как внезапная атака на Перл-Харбор, – сказал он. – Сейчас это кажется разрушительным, и мы очевидно в невыгодном положении, так как не были готовы. Но есть система, чтобы дать отпор, и в конце концов мы можем победить». Эта аналогия показалась Калви уместной и придала ему некоторую уверенность. После обыска главный следователь уселся за кухонный стол Калви писать отчет. Это заняло пару часов, в течение которых оставшиеся шесть или семь оперативников ФСБ в основном развалились на диванах и дремали, пока Калви нервно расхаживал по кухне. Когда отчет был распечатан и подписан, все надели теплые куртки, и его вывели вниз мимо ошеломленной консьержки, типичной 70-летней русской бабушки, которая все еще не оправилась от шока утреннего рейда. Она смотрела, как его затолкали в немаркированную машину с несколькими оперативниками ФСБ по бокам. Машина рванула с места и повезла его в штаб-квартиру Следственного комитета России – примерно пятнадцатиэтажное здание среди преимущественно советских жилых домов в Басманном районе, недалеко от Садового кольца. За несколько сюрреалистических, ужасающих часов он превратился из одного из самых успешных западных бизнесменов в России в государственного узника. Подобно Одиссею, отправляющемуся домой в Итаку после долгой Троянской войны, он не представлял, что ждет его впереди. И когда он вернется домой.
ПРЕДИСЛОВИЕ И ГЛАВА 1: ОБВИНЯЕМЫЙ
Четверг, 14 февраля 2019 года, Москва. Рассвет едва брезжил, когда Майкл Калви, недавно прилетевший из Лондона, сквозь беруши и пелену полудремы различил глухие, настойчивые удары. Стук. Стук. СТУК. Первой мыслью было – соседи. Но звук был слишком отчетливым, шел от его входной двери. Нарастающая тревога заставила вскочить. Взгляд в глазок ничего не дал – кто-то или что-то блокировало обзор. Новая серия ударов сотрясла дверь с такой силой, что Калви услышал приглушенные мужские голоса прямо за ней. «Черт возьми, они пришли за мной», – пронзила мысль. В панике он метнулся в спальню одеться, но не успел. Дверь с треском распахнулась, и в квартиру хлынули десять-двенадцать человек, некоторые с оружием наизготовку, с криками «Стоять, руки вверх!». Потрясенный и дезориентированный, Калви поднял дрожащие от адреналина руки. Еще несколько часов назад его единственной заботой была предстоящая деловая встреча, на которой он надеялся разрешить затянувшийся корпоративный спор. Теперь он смотрел в несколько оружейных дул. Люди с огнестрельным оружием, как он быстро понял, были оперативниками ФСБ, преемницы КГБ, и Следственного комитета. Калви лихорадочно натягивал вчерашние джинсы и рубашку, пока один из налетчиков рявкал, чтобы руки были на виду, его пистолет был напряженно направлен в пол. В суматохе Калви неправильно застегнул пуговицы. Убедившись, что он не собирается сопротивляться, оперативники убрали оружие, но держали руки наготове. Их атлетическое сложение и резкие команды выдавали опытных силовиков. Двое встали по бокам, один схватил за руку, остальные рассредоточились по квартире, занимая позиции. Его грубо подтолкнули к дивану.
Пока шел обыск, один из следователей, мужчина лет тридцати восьми, единственный без оружия и в другой форме, начал с ним разговор. Он был пассивно-агрессивен, самоуверен, но избегал прямого взгляда, осматривая квартиру и обдумывая следующие шаги. Он предъявил Калви ордер и постановление о возбуждении уголовного дела. Обвинения касались того самого корпоративного спора, который Калви приехал урегулировать. Его компания, Baring Vostok, через свой портфельный банк «Восточный» приобрела акции группы финтех-компаний в счет долга. Однако двое миноритарных акционеров «Восточного», Артем Аветисян и Шерзод Юсупов, поставили сделку под сомнение. Калви мгновенно понял, что обыск инициирован ими. Он был уверен в беспочвенности их обвинений; Юсупов сам несколькими месяцами ранее признавался, что вопросы по сделке были лишь частью более широкого акционерного конфликта, где расследовались его собственные действия. Переговоры зашли в тупик, и вечерняя встреча должна была стать попыткой найти выход. Теперь эта надежда казалась призрачной.
Первым порывом Калви было совладать с учащенным сердцебиением. Логика отвергала мысль о настоящем уголовном расследовании – преступления не было. Он решил, что это жесткая бизнес-тактика Аветисяна и Юсупова, способ запугать и склонить чашу весов на переговорах в свою пользу. Он старался сохранять стоическое выражение лица, пряча глубоко внутри грызущий страх. Обыск продолжался около четырех часов. Изъяли телефон, iPad, ноутбук, старые личные бумаги. Калви не понимал, что они надеются найти. Оперативники тщательно перебирали визитки и старые, доцифровой эпохи, фотографии, будто искали улики шпионажа. «Мистер Пассивно-Агрессивный» задержался над фотографией его старшего сына, Мишуты, четырехлетнего, с синяком под глазом – результат обычной детской резвости. Следователь с обвинительным видом указал на фото и прорычал по-русски что-то вроде: «Вы еще и детей избиваете?». Калви был ошеломлен. «Вы серьезно?!» – потребовал он ответа. Фотографию оставили, но несколько других семейных снимков и фото со свадьбы друга изъяли «для дальнейшего расследования» – вероятно, для проверки связей с американскими официальными лицами или российской оппозицией.
В середине обыска прибыл адвокат Дмитрий Клеочкин. Калви не был с ним знаком, но его фирма ранее сотрудничала с Baring Vostok. Клеочкина вызвали в срочном порядке. Калви запретили пользоваться телефоном, но, как выяснилось, в его офисе также проходил обыск, и коллеги оперативно наняли Дмитрия. Калви, проживший в Москве с 90-х, свободно говорил по-русски, но Клеочкин говорил по-английски. Дмитрий отвел Калви в сторону и сравнил ситуацию с внезапной атакой на Перл-Харбор: «Сейчас кажется разрушительным, но есть система, чтобы дать отпор, и в конце концов мы можем победить». Эта аналогия приободрила Калви. По окончании обыска главный следователь уселся за кухонный стол Калви составлять протокол. Это заняло пару часов. Оставшиеся оперативники ФСБ дремали на диванах, пока Калви нервно мерил шагами кухню. Когда протокол был подписан, все надели куртки, и его вывели вниз мимо ошеломленной пожилой консьержки. Его затолкали в немаркированную машину и повезли в штаб-квартиру Следственного комитета в Басманном районе. За несколько сюрреалистических часов он из успешного западного бизнесмена превратился в узника государства, не зная, что ждет его впереди.
Штаб-квартира СК РФ оказалась дешевым строением 90-х. Прежде чем войти, пришлось пройти через тесный, душный КПП, набитый людьми. Внутри – унылые коридоры, напоминающие Министерство Правды из Оруэлла, атмосфера безнадежности. Было около трех часов дня, когда Калви с адвокатами оставили в кабинете майора, того самого, что обыскивал квартиру. Майор ушел на долгий обед. Кабинет был захламлен бумагами, среди которых выделялись миниатюрные гномы. Дмитрий сообщил, что коллег Калви – Абгаряна, Дельпаля, Зюзина, а также Владимирова (ПКБ) и Кордичева (экс-«Восточный») – тоже допрашивают здесь. Вернувшись, майор приступил к допросу. Калви заявил, что лично не участвовал в сделке с IFTG, но знал о ее выгодности для «Восточного». Он подчеркнул, что Юсупов сам вел переговоры и одобрил ее, назвав свидетелей и компании, способные подтвердить отсутствие преступления. К семи вечера показания были подписаны. Ему разрешили короткий звонок жене Юлии в Великобританию. По ее голосу он понял: она в курсе. Она была его опорой, призвала быть сильным. Они обсудили, как объяснить все детям, решив пока подождать. Оставалось неясным, серьезное ли это дело или тактический ход.
Позже, ожидая отправки в ИВС, к Калви подошел молодой следователь в штатском, говоривший по-английски. Он завел непринужденную беседу, интересуясь, как Калви себя чувствует, и расспрашивая о зарплатах американских следователей, намекая на свою скромную зарплату. Калви уклонился от прямого ответа. Вскоре на Калви надели наручники и поместили в клетку автозака. Несколько часов его возили по Москве, в душной, темной клетке, с другими заключенными, которых он не видел, но слышал. Мучительное чередование жары от перегретого салона и леденящего воздуха при остановках казалось еще одной пыткой. Наконец, далеко за полночь, его доставили в изолятор временного содержания. После унизительного обыска и конфискации шнурков и ремня, его отвели в маленькую камеру размером 3x4 метра с тремя кроватями и дырой в полу вместо туалета. Там уже было двое: Саша, общительный русский «медведь» лет сорока, и Ильдар, молчаливый молодой чеченец. Саша, узнав, что Калви американец, был поражен. На традиционный тюремный вопрос «Какая у тебя беда?» Калви ответил, что его обвиняют по статье 159.4, «мошенничество в особо крупном размере», значительно преуменьшив сумму до 2,5 миллионов рублей ($33,000), что было в тысячу раз меньше реальной. Саша, тем не менее, многозначительно кивнул. Он оказался бывалым сидельцем, арестованным в этот раз за кражу телефона, и с гордостью делился своим тюремным опытом, назвав Лефортово лучшей тюрьмой, где ему доводилось бывать. Ильдар, в отличие от Саши, был замкнут и все время отжимался. Калви рассказал ему об американском бестселлере «Тренировка заключенного», что вызвало его живой интерес. Ночь прошла без сна, в атмосфере духоты, смрада от туалетной дыры, под неугасимым светом ламп и постоянный лязг тюремных ворот в коридоре. Калви не мог отделаться от мыслей о несправедливости обвинений, о судьбе своих коллег из Baring Vostok, о репутационном ущербе для России как места для инвестиций. Он все еще цеплялся за мысль, что все это – чудовищное недоразумение, которое разрешится завтра, и его отпустят домой.
Утром его ждал первый тюремный завтрак: черный чай, кусок хлеба и клейкая овсянка, напомнившая еду из «Матрицы». Саша на прощание дал ему пряников и обнял по-медвежьи, сказав «С Богом!». Это напомнило Калви о душевности простых русских людей. Снова автозак, на этот раз в Басманный районный суд – печально известный тем, что почти всегда становится на сторону Следственного комитета. В ожидании слушания его держали в подвальной камере, где он перестукивался с соседями по несчастью. Через несколько часов его вывели в зал суда. Вспышки десятков камер, крики журналистов. Он услышал ободряющий возглас своего старого водителя Валеры: «Мы с тобой, Майк!». Слушание касалось исключительно меры пресечения – останется ли он в СИЗО, будет переведен под домашний арест или освобожден под залог. Судьей был Артур Карпов, известный по делу Магнитского, в ходе которого юрист умер в заключении. Калви поместили в стеклянную «клетку». Его адвокаты представили множество положительных характеристик от известных российских друзей и бизнесменов, включая космонавта Алексея Леонова, предпринимателя Олега Тинькова, и даже от легендарного борца Александра Карелина, с которым Калви никогда не встречался. Это давало слабую надежду, что его не бросили. Затем следователь зачитал официальные обвинения: Калви и его коллеги якобы обманули банк «Восточный», урегулировав задолженность ПКБ перед банком на сумму 2,5 миллиарда рублей ($33 миллиона) акциями компании IFTG, которые, по утверждению обвинения, стоили всего 3,500.
Адвокаты Калви указали на многочисленные процессуальные нарушения. Наконец, слово дали Калви. «Почти все, что вы слышали от следователя и моего обвинителя, – ложь», – начал он. Он кратко изложил, что реальной причиной ареста является акционерный конфликт в «Восточном», где его оппонентам, Аветисяну и Юсупову, грозят потенциальные иски на 17,5 миллиардов ($231 миллион) в Лондонском международном арбитражном суде. Он подчеркнул, что его невиновность подтверждается аудиторским отчетом Центрального Банка России и что обвинения сфабрикованы с целью захвата контроля над банком «Восточный» и ухода от ответственности. Аргументы Калви, казалось, произвели впечатление на судью Карпова, который выглядел утомленным и явно осознавал сложность ситуации. Судья объявил перерыв до следующего дня. Калви воспринял это как обнадеживающий знак. Пока пресса покидала зал, он успел обменяться «кулачком» через стекло со своей ассистенткой Сашей.
Его снова погрузили в автозак. Новый изолятор, новая камера, на этот раз лишь с одним сокамерником – Митей, высоким, бритым мужчиной, арестованным за кражу, который с гордостью вспоминал свои «подвиги» 90-х. Позже к ним присоединился Александр, состоятельный бизнесмен, обвиняемый в продаже секретных технологий иностранцам; он выглядел совершенно подавленным. Митя, напротив, был оживлен и просил Калви передать привет Трампу и попросить его отменить санкции. Еще одна бессонная ночь под звон тюремного телефона в коридоре. Утром все повторилось: завтрак, наручники, автозак, Басманный суд. На этот раз, после вчерашнего выступления Калви, журналистов с видеокамерами в зал суда не пустили по требованию обвинения. Адвокаты представили еще порцию характеристик. Однако все надежды рухнули, когда адвокаты сообщили, что его арестованным коллегам уже продлили содержание в СИЗО на два месяца. Шансов на иной исход для Калви практически не оставалось. Он вспомнил слова Черчилля о советской политике как о схватке бульдогов под ковром: результат становится ясен, только когда из-под ковра вылетают кости. ФСБ, очевидно, была на стороне его оппонентов. Судья Карпов, сегодня выглядевший раздраженным, быстро огласил решение: Калви отправляется в СИЗО на два месяца. Один из «свидетелей» обвинения, начальник службы безопасности «Восточного» и приспешник Юсупова, дождался ухода журналистов и с садистской усмешкой начал снимать Калви в клетке на свой телефон, вероятно, транслируя это своим хозяевам. Калви старался сохранять невозмутимость.
Последняя поездка в автозаке. Мысли о предательстве, о годах, посвященных России, о вере в ее потенциал. Его привезли в Следственный изолятор №1, печально известную «Матросскую тишину» – его новый дом на неопределенный срок.
Акклиматизируясь к жизни в камере 604, Калви все еще цеплялся за мечту о скором освобождении. К этому времени российская пресса была переполнена статьями о его деле, и любой здравомыслящий человек, прочитав их, пришел бы к выводу о его невиновности. Было очевидно, что дело мотивировано акционерным конфликтом в банке «Восточный», а не реальной заботой о предполагаемых мошеннических транзакциях. Важнее того, десятки влиятельных россиян выступали в его защиту – не только известные бизнесмены, но даже некоторые правительственные министры и главы госкомпаний. Если такие заявления появлялись не только в оппозиционных газетах, но и в основной российской прессе, известной своей лояльностью и подконтрольностью Кремлю, это должно было означать, что поддержка Калви распространяется даже на администрацию президента. Это давало проблеск надежды.
Однако в России «система безопасности» никогда не признает ошибок, опасаясь цепной реакции, которая поставит под угрозу всю ее легитимность. Калви регулярно напоминали, что расследование против него и попытки доказать его вину продолжаются. Однажды его доставили в комнату для допросов на встречу с адвокатом Дмитрием Клеочкиным. Рядом с ним сидел тот самый пассивно-агрессивный майор, который проводил обыск в его квартире. Майор принес с собой ноутбук и портативный принтер, чтобы распечатать и подписать важное предварительное процессуальное заявление, необходимое для продвижения расследования. Тем не менее, по поведению майора Калви мог сказать, что тот теперь иначе относится к нему и его ситуации. Майор все еще должен был «делать вид», как верный солдат, независимо от правды и фактов. Российские следователи в целом считают, что все бизнесмены виновны в каком-либо преступлении, поэтому Калви сомневался, что майор считает его абсолютно невиновным. Но он чувствовал, что майор больше не верит в конкретные обвинения, выдвинутые против него.
Когда заявление было распечатано и подписано, они втроем остались в комнате и болтали еще минут пятнадцать. Майор вздохнул, откинулся на спинку стула и заговорил. Оказалось, он фанат НБА. «Думаю, теперь я никогда не попаду в Америку и не посмотрю игру «Милуоки Бакс», – сказал он с сожалением. Калви заверил его, что еще есть время для счастливого конца для всех, если дело закроют и все продолжат жить своей жизнью. Он даже в шутку пообещал купить ему билеты на «Бакс». Но и майор, и Клеочкин пожали плечами, указав на потолок – классический русский жест, означающий, что судьба его дела зависит от сил, находящихся вне их контроля. Калви был достаточно прагматичен, чтобы это понимать, поэтому решил, что лучше поддерживать разумные, если не дружеские, рабочие отношения с ними. Свою ярость и энергию он направит в другое русло, где это действительно может что-то изменить. Они продолжали болтать, делясь детскими историями, что было забавно, учитывая различия в их советском и американском воспитании. Это немного напоминало скетч «Четыре йоркширца» из «Монти Пайтона», где каждый хвастался какой-нибудь трудной летней работой, которую он выполнял в 15 лет: «Расскажи это нынешним детям, они никогда не поверят». Когда они наконец собрались уходить, следователь полез в карман, достал конфету и протянул ее Калви, как бы говоря: «Мне очень жаль, что я испортил вам жизнь, но, надеюсь, вы понимаете, что это ничего личного». Калви пожал ему руку и ушел, не в силах забыть, каким безжалостным и черствым этот человек был по отношению к нему всего неделю или около того назад. Это была шокирующе циничная система, даже если вина не лежала главным образом на нем или любом другом солдате низшего звена в ней.
Через несколько дней Калви посетил Борис Титов. Он знал его, хотя и не близко, несколько лет, поскольку компания Титова, «Абрау-Дюрсо Шампанское», была хорошо известна и успешна на российском рынке. Но сегодня Титов пришел в своем официальном качестве – омбудсмена, назначенного президентом России для защиты интересов предпринимателей. Он имел право посещать тюрьмы, проверять условия и встречаться с заключенными. Он сказал Калви, что пытается помочь ему и другим задержанным по делу Baring Vostok. Их поддерживает все российское бизнес-сообщество, сказал он, и существует широкое понимание, что их обвинители лгут. Когда он упомянул некоторых конкретных людей, пытающихся помочь Калви, тот воодушевился и почувствовал, что, возможно, у них есть шанс. Конечно, их встреча проходила в одной из обычных комнат для встреч с адвокатами, где все записывалось и отслеживалось, поэтому они оба были осторожны в своих высказываниях. Титов спросил о его здоровье и условиях содержания в тюрьме. Калви ответил, что ребята в 604-й на удивление поддерживают и что они хорошо ладят. Когда Титов настоял на жалобах, Калви упомянул проблему со спиной и просьбу о втором матрасе, в которой было отказано. В остальном охранники до сих пор тщательно соблюдали правила. Его настоящая обида была вызвана возмущением тем, что он вообще здесь находится, и он предпочел бы, чтобы его сторонники сосредоточились на его освобождении, а не на работе по незначительному улучшению условий его содержания.
Оказалось, что Титов посетил камеру 604 прямо перед их встречей, когда Калви был на встрече с одним из своих адвокатов. Он узнал, что Титов опросил его сокамерников, спрашивая, может ли он полноценно общаться с ними по-русски (что так и было), и как он себя чувствует психологически. Он также нашел время, чтобы спросить каждого из них, за что они «сидят». Калви понял, что обычно они не получают столько прямого внимания от омбудсмена, и они воспользовались возможностью, чтобы пожаловаться на свои различные проблемы со здоровьем. Его сокамерники были впечатлены тем, что Титов уделяет такое личное внимание его делу – и, следовательно, им – и он чувствовал, как его авторитет (не говоря уже о полезности) в команде 604-й растет. Вскоре после визита Титова произошли две вещи. Во-первых, в тот же вечер ему доставили второй матрас. Затем Мишу (КоКо) перевели в другую камеру. Так Калви узнал, что Мишу обвиняют в продаже наркотиков – другой категории преступлений по сравнению с остальными в 604-й, обвиняемыми в «экономических преступлениях». Он не забудет дружелюбия и щедрости Миши, когда он прибыл, и его бодрого чувства юмора. Но, видимо, кто-то решил, что для американского бизнесмена, такого как он, было бы плохим пиаром находиться в одной камере с наркоторговцем, поэтому его перевели.
У Калви была еще одна встреча, на следующий день после встречи с Титовым. Старший консульский сотрудник посольства США приехал встретиться с ним, явившись с переводчиком. Калви не был уверен, зачем нужен переводчик, учитывая, что и консульский сотрудник, и он сам вполне способны общаться на английском, но он понял, что это необходимый протокол. Они встретились в той части Матросской тишины, где он еще не был, – в секции небольших закрытых комнат на первом этаже, где заключенные могли разговаривать с посетителями с воли. Компактная, без окон комната на самом деле была просто кабинкой, разделенной звуконепроницаемой стеклянной панелью и достаточно большой, чтобы не более двух человек могли сидеть с каждой стороны. Единственный способ услышать друг друга через стекло – по телефону. Прямо за консульским сотрудником и переводчиком все время стоял высокий, бывалый охранник Матросской тишины, которого ребята из 604-й уже указали ему как человека из ФСБ. Консульского сотрудника в основном интересовало его здоровье и самочувствие. Калви повторил то же сообщение, что и Титову: что он чувствует себя хорошо (за исключением позвоночника) и что охранники до сих пор соблюдают правила. Он воспользовался возможностью, чтобы вновь подчеркнуть свою невиновность и то, что его друзья и коллеги активно работают над его стратегией защиты. Тот сказал ему, что посол Хантсман, которого он хорошо знал, полностью поддерживает его и готов оказать любую необходимую помощь. Калви ответил, что публичные комментарии поддержки от посла очень ценятся, как и другие усилия правительства США по его освобождению, но он настоятельно просил его воздержаться от каких-либо ультиматумов своим российским коллегам. Учитывая нынешнее плачевное состояние американо-российских отношений, он опасался, что такая стратегия даст обратный эффект. Россия менее восприимчива к давлению американского правительства, чем многие более мелкие страны, еще не находящиеся под санкциями, поэтому любой ультиматум, скорее всего, приведет лишь к ужесточению позиций сил, выступающих против него. Он боялся, что станет разменной монетой.
Было еще два важных соображения, требовавших тщательно выверенного дипломатического подхода: у фондов Baring Vostok было много других российских инвестиций, и у него также было несколько российских коллег, находящихся под арестом. Его главный приоритет – выйти из тюрьмы, конечно, но если это произойдет исключительно в рамках политической сделки с США, это потенциально поставит под угрозу весь российский портфель Baring Vostok. Еще более насущной была тревога, что его арестованные российские коллеги столкнутся с еще более суровым обращением, чем то, которое они уже испытали. Они все фактически были заложниками и нуждались во всеобъемлющем соглашении, которое вытащит их всех из этой ямы вместе. Тем не менее, было утешительно знать, что существуют мощные потенциальные «кнуты», которые правительства США и Европы могли бы применить, если бы их в конечном итоге осудили. Мысль о том, что его обвинители будут веселиться на своих итальянских виллах на деньги, взятые из их совместно принадлежащего Банка, пока он сидит в исправительной колонии в Сибири, была невыносима. Когда он вернулся в камеру 604, ребята, как обычно, спросили, как прошла встреча. «БИ», – ответил он. В русской тюрьме это сокращение от «без изменений». Фраза, которую часто слышишь, когда кто-то возвращается в камеру из суда или со встречи с адвокатами.
В четверг утром, через девять дней после того, как он попал в камеру, его вызвали на апелляционное слушание по поводу его двухмесячного содержания под стражей. Собирая бумаги и готовясь идти, ребята все похлопали его по плечу и сказали: «С Богом!». Андрей, которому в любой момент могли назначить собственное слушание по приговору, спросил, не нужен ли ему какой-нибудь совет или помощь. Калви был поражен его самоотверженностью и вдумчивостью, учитывая тот огромный стресс, под которым он сам должен был находиться. Последствия его незначительного апелляционного слушания меркли по сравнению с потенциальной серьезностью приговора, который грозил Андрею. Он сказал, что все будет в порядке, и пожелал ему успешного исхода по его делу. На самом деле он не покидал Матросскую тишину для своей апелляции. Вместо этого он присоединился к залу Московского городского суда (МосГорСуд) по видеосвязи. Телекамерам разрешили ненадолго поснимать перед началом слушания, но запретили освещать какие-либо фактические разбирательства. Он узнал несколько лиц, наблюдавших за происходящим, включая Александра Браниса из Prosperity Capital, известного активиста в области корпоративного управления и проницательного инвестора. Он поднял кулак в воздух, когда телекамеры повернулись, чтобы показать, что он в порядке и готов бороться, чтобы доказать свою невиновность. Он был доволен тем, как его адвокаты решительно излагали свои аргументы, касающиеся в основном технических вопросов права. Это слушание было не о доказательстве его невиновности, а скорее об определении, есть ли надлежащие основания для его содержания под стражей на время следствия. Тем не менее, он выступил с речью, подчеркнув, что невиновен, объяснив, почему его обвинители действуют из собственных корыстных побуждений. Он знал, что его аргументы мало повлияют на судью, хотя любая справедливая система правосудия немедленно прекратила бы дело из-за неправомерных мотивов его оппонентов. На самом деле, он говорил, чтобы привлечь внимание присутствующих журналистов, зная, что они, скорее всего, сообщат о его словах, и это, возможно, в конечном итоге поможет сдвинуть дело в их направлении.
В итоге ни его аргументы, ни аргументы его адвокатов даже не рассматривались. Судья взяла перерыв всего на пять-десять минут, чтобы решить, что она подтвердит предыдущее решение Басманного суда. Его должны были содержать под стражей как минимум до 13 апреля. Она зачитала десятистраничное постановление, казалось бы, не обращая внимания на тот факт, что объем решения доказывал, что оно было принято до сегодняшнего слушания. Она читала вслух четким, отрывистым слогом, который он стал узнавать как характерный стиль российских судей. Это напомнило ему бойкую интонацию американских и британских аукционистов, произносимую с одинаковым энтузиазмом, продают ли они старого мастера на Sotheby’s или коров на ярмарке штата Оклахома. Когда он подавленно вернулся в камеру 604, это было со стопроцентной уверенностью – а не только с 99-процентной, как когда он уходил на слушание – что это будет его дом на обозримое будущее. Сначала он несколько часов сидел один, чувствуя себя подавленным и бессильным. Ему не хотелось разговаривать с остальными. Но в конце концов он решил, что ему нужно извлечь максимум из плохой ситуации и использовать время с максимальной пользой. Иначе это было бы равносильно тому, чтобы позволить этим ублюдкам победить его. Как минимум, думал он, он сможет использовать время в изоляции, чтобы закончить несколько замечательных книг, которые он давно хотел прочитать.
ГЛАВА 14: ПЛОХАЯ СДЕЛКА И ГЛАВА 15: КРАСНЫЕ ФЛАЖКИ
Майкл Калви, находясь в заключении, посвящал много времени тщательному анализу инвестиции в банк «Восточный» и сложной цепочки событий, приведших его к аресту. Эта история, по его мнению, стала классическим российским примером того, как благие намерения оборачиваются серьезными проблемами. Несмотря на уверенность в своей невиновности, он осознавал, что эта сделка оказалась самой дорогостоящей ошибкой в его долгой карьере. Все началось в начале 2010-х годов, когда команда Baring Vostok (BV) выявила значительный потенциал роста в розничном банковском секторе России, который на тот момент был недостаточно развит. Конкурировать с государственными банками в корпоративном сегменте было невозможно, но потребительское кредитование представлялось перспективным направлением. Объемы розничных вкладов в России стабильно росли, и аналитики BV прогнозировали их пятикратное увеличение в течение следующего десятилетия – прогноз, который впоследствии оправдался. Стратегия заключалась в поддержке банков, ориентированных на физических лиц, по аналогии с успешной моделью Capital One в США. Это виделось почти гарантированным способом извлечь выгоду из расширения российского среднего класса и взросления поколения миллениалов, стремящихся к более современным банковским услугам.
В результате поисков BV инвестировал в три банка: Тинькофф и «Восточный» в России, а также Kaspi в Казахстане. Тинькофф и Kaspi стали оглушительным успехом, принеся фондам BV миллиардные прибыли и подтвердив правильность выбранной стратегии. Однако ключевую роль сыграли выдающиеся предприниматели и управленческие команды этих банков – Михаил Ломтадзе и Вячеслав Ким в Kaspi, Олег Тиньков и Оливер Хьюз в Тинькофф. Банк «Восточный» на начальном этапе также демонстрировал большой потенциал. Его возглавлял сильный генеральный директор и основной акционер Сергей Власов. Головной офис банка располагался в Хабаровске, на Дальнем Востоке России – регионе с доходами населения выше среднего и относительно низкой банковской конкуренцией. Бизнес-модель «Восточного» предполагала привлечение вкладов через общенациональную сеть отделений и кредитование преимущественно клиентов в Сибири и на Дальнем Востоке, где банк уже имел хорошую репутацию. В 2010-2012 годах фонды BV инвестировали в «Восточный» около 150 миллионов долларов. Первые результаты были обнадеживающими: чистая прибыль удвоилась, объемы вкладов росли. Однако это привело к излишнему оптимизму, и банк начал слишком быструю экспансию в европейскую часть России, где столкнулся с сильной конкуренцией и ухудшением качества кредитного портфеля. Гендиректор Власов, несмотря на решительность и знание сектора, был жестким микроменеджером, что мешало эффективной командной работе.
Дополнительной проблемой стала необходимость обратного выкупа части акций банка в 2010-2011 годах с планом их последующей перепродажи. Из-за неблагоприятной рыночной конъюнктуры продажа была отложена, и банк был вынужден прибегнуть к серии сделок РЕПО для поддержания капитала. К 2013 году экономическая ситуация ухудшилась, и Власов был уволен. Его сменил специалист по управлению рисками Алексей Кордичев. Банк нуждался в срочной докапитализации, и BV, как практически единственный готовый инвестор, в 2015 году стал мажоритарным акционером. Летом 2015 года изменение нормативов ЦБ РФ привело к тому, что «БрокерКредитСервис» (БКС), держатель последней сделки РЕПО, потребовал досрочного погашения 2,5 млрд рублей, угрожая в противном случае забрать залоговые еврооблигации на сумму 5 млрд рублей. Чтобы предотвратить банкротство «Восточного», BV согласился на сложную схему: «Восточный» выдал кредит своей портфельной компании ПКБ, которая этими средствами погасила долг перед БКС. Предполагалось, что кредит ПКБ будет возвращен при последующей продаже «Восточного» или привлечении нового капитала. Переговоры с потенциальными покупателями, такими как чешский J&T и российский Совкомбанк, затянулись. В этот момент на горизонте появился новый игрок – Юниаструм Банк (ЮНИ), принадлежавший молодому и влиятельному бизнесмену Артему Аветисяну и его партнеру Шерзоду Юсупову. BV предложил ЮНИ выкупить «Восточный», полностью раскрыв информацию о кредите ПКБ. Однако ЮНИ предложил другую схему – слияние двух банков с погашением кредита ПКБ акциями некой брокерской и управляющей компании. BV увидел в этом предложении возможность решить проблемы «Восточного» с капиталом и согласился на слияние на условиях 60% акций объединенного банка для акционеров «Восточного» и 40% для ЮНИ, с опционом для ЮНИ на дополнительные 10%. Аветисян также представил письмо президенту Путину с просьбой о поддержке создания нового банка для кредитования МСП, что вызвало у Калви смешанные чувства. Несмотря на опасения относительно качества кредитного портфеля ЮНИ, Аветисян дал письменные гарантии пересмотра условий слияния в случае возникновения проблем. Под давлением ЦБ и в отсутствие других реалистичных вариантов, Калви принял решение о слиянии, которое, как он позже признал, стало самым катастрофическим в его карьере.
Бездействие не было вариантом для спасения банка. BV рассчитывал, что «Восточный» сможет восстановиться, если бизнес ЮНИ не принесет немедленных и крупных убытков. Они знали о переоцененности земельного участка ЮНИ в Ступино, но считали этот риск управляемым. Алексей Кордичев стал генеральным директором объединенного банка. BV курировал розничный бизнес, а «Финвижн», холдинговая компания Аветисяна, – корпоративный и малый бизнес. Несколько месяцев прошли относительно спокойно. Однако летом 2017 года вскрылись серьезные проблемы в корпоративном кредитном портфеле ЮНИ, значительно превышавшие ранее раскрытую информацию. Многие кредиты были связаны с конфликтами интересов в пользу Аветисяна и его аффилированных структур. Переговоры о компенсации ущерба фондам BV зашли в тупик. Юсупов настаивал на высоком качестве кредитов ЮНИ, обвиняя «Восточный» в прекращении финансирования проблемных заемщиков. В конце концов, было достигнуто принципиальное соглашение о выплате BV 2-4 млрд рублей из средств от будущей продажи банка. В октябре 2017 года Калви отпраздновал свое 50-летие, на котором присутствовал и Аветисян. Тем временем «Финвижн» несколько раз заявлял и отзывал свой опцион на 10% акций банка, вероятно, из-за трудностей с получением одобрения ЦБ. В январе 2018 года ЦБ РФ инициировал процедуру отзыва лицензии у «Восточного» из-за убытков, связанных с портфелем ЮНИ. Аветисян и Юсупов обратились к BV с просьбой направить в ЦБ письмо о готовности внести 5 млрд рублей нового капитала. BV согласился, и ЦБ приостановил отзыв лицензии, но потребовал проведения детального аудита объединенного банка.
Как только угроза отзыва лицензии миновала, Аветисян вновь изменил свою позицию, заявив, что обещанная докапитализация была лишь «пиаром», и подал новое уведомление об исполнении опциона на 10% акций. BV настаивал на фундаментальном пересмотре условий слияния. В марте 2018 года на заседании правления «Восточного» Калви окончательно убедился в масштабах обмана: около 50% корпоративного портфеля ЮНИ были безнадежно обесценены, причем многие проблемные кредиты были выданы непосредственно перед слиянием, что указывало на преднамеренный вывод активов. Терпение Калви лопнуло, и он дал указание подать иск в Лондонский международный арбитражный суд (LCIA) с требованием аннулировать опцион «Финвижн» и взыскать убытки. В ответ команда Аветисяна подала встречный иск на 9 млрд рублей, ссылаясь на убытки от увольнения сотрудников ЮНИ (хотя увольнения коснулись только розничного подразделения, а проблемный корпоративный блок остался нетронутым). Они также «внезапно» оспорили сделку по урегулированию ПКБ-ИФТГ, которую ранее сам Юсупов и предлагал. Летом конфликт продолжался в скрытой форме. «Финвижн» пытался проводить собрания без участия BV, а Юсупов безуспешно пытался инициировать уголовное преследование по сделке ИФТГ через МВД. Глава службы безопасности BV, бывший полковник ФСО, уверял Калви, что в современной России арест иностранного инвестора такого уровня без предварительного разбирательства немыслим. Тем не менее, Калви согласился на еще одну встречу с Аветисяном и Юсуповым в ресторане Selfie. Непосредственно перед встречей в его московской квартире произошел сильный пожар на крыше, а рабочие, проводившие ремонт, скрылись. На встрече Юсупов сразу же заявил о непричастности к инциденту. Аветисян настаивал на получении контроля над банком или полном выходе из него, предложив процедуру «развода в двух конвертах». Калви выразил сомнение в платежеспособности Аветисяна. Дискуссия накалилась, и Аветисян в ярости пригрозил уничтожить весь фонд BV. Калви спокойно ответил, что как только правительственные друзья Аветисяна узнают правду о его махинациях в ЮНИ, они перестанут его поддерживать. Попытка Вагана Абгаряна найти компромисс привела к тому, что Аветисян демонстративно вылил свой виски в стакан Калви, чтобы не пить за предложенный тост.
Аудит ЦБ, завершенный в августе, подтвердил правоту BV: банк должен был сформировать дополнительные резервы на 19,5 млрд рублей, из которых 17 млрд приходились на бывшие кредиты и инвестиции ЮНИ. Некоторые из этих кредитов были классифицированы как «схемы по выводу активов». Чтобы спасти банк, BV договорился с ЦБ о поэтапном формировании резервов при условии немедленной докапитализации на 5 млрд рублей акционерами. В сентябре было подписано «мирное соглашение». Однако уже в ноябре Аветисян снова попытался пересмотреть условия, ссылаясь на задержку с продажей своего Модульбанка и прося отсрочить свою долю докапитализации (2,5 млрд рублей) до апреля 2019 года. Калви скрепя сердце согласился. На встрече с главой ЦБ Эльвирой Набиуллиной BV предложил внести все 5 млрд рублей сразу, которые были бы автоматически зачислены в капитал «Восточного» в апреле, если Аветисян не выполнит свои обязательства. Аветисян подтвердил свое согласие на возможное размытие его доли. Через два дня после этого Аветисян и Юсупов вновь потребовали пересмотра цены размещения акций, желая уменьшить размытие своей доли. Терпение Калви иссякло окончательно, и он покинул встречу, назвав их самыми ненадежными партнерами за всю свою карьеру. Прямых контактов больше не было до конца января 2019 года. После заседания правления «Восточного» Юсупов неохотно согласился на короткую беседу с Калви. Он выглядел нервным и сообщил, что Аветисян вернется в Москву 14 февраля. Юсупов предложил организовать ужин в этот день. Калви скорректировал свои планы и прилетел в Москву. 12 февраля Юсупов связался с ним, чтобы уточнить его прибытие, и подтвердил встречу. Калви и не подозревал, какое предательство ждет его буквально через сутки.
1 апреля, в День дурака, находясь в камере 604, Калви узнал, что его оппоненты через суд в Благовещенске пытаются заблокировать допэмиссию акций «Восточного» и арестовать спорные опционные акции. Это было прямым нарушением всех предыдущих договоренностей, включая обязательства перед ЦБ. Калви, следуя инструкциям адвокатов, заполнил формы для голосования на предстоящем совете директоров «Восточного», хотя и сомневался, что его голос будет учтен. Основная надежда оставалась на Лондонский арбитраж и возможное решение Высокого суда Великобритании, которое могло бы создать проблемы для Аветисяна и Юсупова из-за риска европейских ордеров на арест. На следующий день адвокат сообщил Калви о слухах, что на предстоящем слушании о продлении срока содержания под стражей его могут перевести под домашний арест. Калви отнесся к этой новости с большой осторожностью, опасаясь, что это может быть частью психологической игры. Однако письмо поддержки от его давнего друга, Олега Тинькова, основателя одноименного банка, придало ему столь необходимый заряд энергии. Тиньков, по словам Калви, был уникальной личностью – эксцентричным, блестящим, эмоциональным и полным жизненной силы. Вскоре произошел любопытный инцидент: когда заключенных из камеры 604 вели из бани, один из конвоиров уронил связку ключей. Большой Саша, один из сокамерников Калви, воспринял это как старую тюремную примету, предвещающую скорое освобождение. Это совпадение со слухами от адвоката заставило Калви серьезно задуматься. Вечером того же дня в камере возникла шутливая идея открыть в Москве ресторан в тюремной тематике под названием «Хата». Саныч, другой сокамерник, вызвался быть шеф-поваром. День завершился получением пяти писем, в том числе трогательного письма от старшего сына Мишуты, который назвал отца своим героем. Это растрогало Калви до слез. За день до слушания по мере пресечения адвокат официально подтвердил, что Следственный комитет действительно рекомендует перевести Калви под домашний арест. Однако для его коллег из Baring Vostok такой перспективы не предвиделось. Калви испытывал смешанные чувства: огромную радость от возможности снова увидеть семью и одновременно подозрения и беспокойство за судьбу товарищей. Сокамерники, несмотря на собственные мрачные перспективы, искренне радовались за него.
РАЗДЕЛ 4: 13 АПРЕЛЯ 2019 – 14 ЯНВАРЯ 2022
Жизнь под домашним арестом быстро оказалась для Калви чем-то вроде Чистилища – промежуточного состояния, не являющегося ни раем, ни адом. Рай свободы был виден на горизонте, но всегда оставался недосягаемым. Безусловно, были и плюсы по сравнению с тюрьмой. Его квартира, двухуровневый лофт с высокими потолками, предлагала просторные виды на центр Москвы. Длинный узкий балкон позволял дышать воздухом – не совсем свежим городским, но все же бодрящим. По сравнению с заключением в российском СИЗО, где оставались четверо его измученных коллег из Baring Vostok, это было невообразимым раем. Но внешность бывала обманчива. Он предполагал, что выход из тюрьмы откроет дверь к настоящей свободе, что вся эта печальная история скоро закончится. Однако, несмотря на все усилия – убедительные новые доказательства, опровержение клеветнических обвинений, свидетельства поддержки от видных деятелей российского общества – ничто, казалось, не приближало их к освобождению. Перспектива суда и осуждения дамокловым мечом висела не только над ним, но и над его коллегами. Правда, факты и справедливость казались лишь помехами «процессу». Он больше не был в камере 604, но был далек от свободы, подобно золотой рыбке в маленьком аквариуме, вынужденной плавать по крошечным, повторяющимся кругам под постоянным наблюдением.
Ограничения домашнего ареста по российскому законодательству были строже, чем во многих других странах. Чувство изоляции подавляло. Его чрезвычайно расстраивало отсутствие доступа в интернет, он тосковал по возможности общаться с друзьями через FaceTime или даже просто по обычным телефонным звонкам. Ему не разрешалось выходить даже в супермаркет одному, а устройства слежения ФСБ вызывали чувство незащищенности и паранойи. Лучшей частью домашнего ареста, безусловно, стало воссоединение с семьей. Они приезжали волнами, как кавалерия, усиливающая осажденный гарнизон. Сначала Юлия, прямо с поездки по колледжам США со старшим сыном, и младший Никоша, который чуть не сломал ему ребра от крепких и долгих объятий. Через пару дней – Саша и Мишка. Переполненные эмоциями, они долго обнимались, а затем вели глубокие, чудесные беседы, не только восстанавливая связь, но и пытаясь осмыслить, усвоить и извлечь уроки из всего произошедшего. Через несколько недель совместного пребывания они решили, что детям лучше вернуться в свои школы и колледжи в Великобритании и США, приезжая только на каникулы. Юлия оставалась в основном с ними, так как Калви не хотел, чтобы его ситуация кардинально повлияла на их последние годы перед университетом. В результате половину времени под домашним арестом он проводил один, чувствуя себя персонажем Билла Мюррея из «Дня сурка». Каждый день начинался и заканчивался одинаково: пробуждение, взгляд на неизменный московский пейзаж, медленные смены времен года. Каждый вечер перед сном – несколько минут в тишине у окна, глядя на мерцающие огни старого центра Москвы, вспоминая мутные окна камеры 604, открывавшиеся лишь на несколько дюймов.
Виды из его квартиры давали некоторую психологическую стабильность, но тишина этих моментов также заставляла его чувствовать себя одиноким, напоминая о драгоценном времени, теряемом в изоляции. Одним из самых болезненных моментов стало отсутствие на выпускном вечере старшего сына Мишки в США. Хотя он радовался фотографиям с вечеринок, горечь от невозможности поздравить его лично была глубокой. Примерно в это же время Мишка взял себе ник в Твиттере «@Telemachus», сын Одиссея, защищавший семью во время долгого отсутствия отца. Это тронуло Калви до слез. Несмотря на все трудности, он понимал, что домашний арест – это новый этап дела, признание на высшем уровне, что дело против них – это «беспорядок». Это было молчаливым признанием того, что команда Baring Vostok – «полезные люди», сделавшие много хорошего для российской экономики, а обвинения против них явно несправедливы. Тем не менее, следователи, очевидно, все еще твердо верили, что они виновны хоть в чем-то, и продолжали упорно искать хоть какие-то улики, которые позволили бы им заявить, что аресты были оправданы. Калви решил нанять нового адвоката, Тимофея Гриднева, одного из ведущих российских адвокатов по уголовным делам. В июне, пока Калви готовил показания, в России проходил Петербургский международный экономический форум (ПМЭФ). Его имя оказалось в списке приглашенных (он зарегистрировался задолго до ареста), что вызвало сенсацию. Пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков сказал, что будет рад его видеть. На самом ПМЭФ сотни участников, включая видных бизнесменов и министров, носили значки «Baring Vostok 25 лет» в знак поддержки. Путин, отвечая на вопрос о его возможном участии, заявил: «Пока нет обвинительного приговора, все считаются невиновными, включая господина Калви», а затем раскритиковал силовые структуры за «необоснованное и иногда просто незаконное вмешательство в работу бизнеса».
К этому времени Калви наконец получил доступ ко всем материалам дела и смог подготовить исчерпывающие показания. Гора доказательств подтверждала их невиновность. Однако следователи не прекращали попыток получить преимущество. Однажды его вызвали на очную ставку с Шерзодом Юсуповым. Юсупов, одетый в модный итальянский пиджак, с самодовольной улыбкой повторял свои обвинения о недостатках в уставных документах IFTG. Калви парировал, указывая, что Юсупов сам предложил и одобрил сделку. Через несколько недель в материалах дела обнаружилась «бомба»: аудиозапись встречи октября 2018 года, на которой Юсупов признавался коллеге Калви, что поднял вопросы по IFTG «только из-за акционерного конфликта» и что «глубокий юридический анализ подтвердил отсутствие проблем с акциями». Это было ошеломляющее признание беспочвенности обвинений. Затем последовал еще один прорыв: «независимый оценщик», Светлана Табакова, глава Российской ассоциации независимых оценщиков, пришла к выводу, что акции IFTG стоили более чем в два раза дороже суммы, необходимой для урегулирования кредита, то есть банк получил огромную прибыль. Газета «Коммерсантъ» вышла с фотографией улыбающегося Калви на первой полосе и заголовком: «Невиновность Калви доказана». После очередного допроса один из следователей тихо признался Калви, что они знают, что он говорит правду, и пытались добиться от начальства переквалификации обвинения на менее тяжкое, но им отказали, так как нельзя держать людей в СИЗО по таким обвинениям. Система не могла признать ошибку. В итоге обвинение было изменено с мошенничества на «растрату», а дата «преступления» перенесена на 2015 год, за два года до того, как Юсупов и Аветисян вообще стали акционерами банка, что должно было лишить их статуса потерпевших. Текст обвинения был просто скопирован из первоначальных заявлений Юсупова. 24 декабря 2019 года, в канун Рождества, Калви вызвали для официального предъявления обвинения. Переводчица, не знавшая даже слова «обвинение», с трудом, с помощью словаря, часами зачитывала документ. Следователи скучали, а Калви ждал возвращения домой к семье, которая готовила рождественский ужин. Наконец, в 10:30 вечера измученный следователь прервал процедуру до следующего дня. Вернувшись домой, Калви был встречен радостными криками «С Рождеством!». Юлия, как всегда, организовала праздник. Старший сын протянул ему бутылку шампанского, и они с сыновьями с возгласами «Урааа!!! С Рождеством!» и неприличными жестами в сторону коробки с аппаратурой ФСБ отпраздновали маленький семейный бунт.
В начале нового, 2020 года, пришли хорошие новости: суд решил освободить коллег Калви – Вагана Абгаряна, Ивана Зюзина и Максима Владимирова – под домашний арест. Они провели целый мучительный год в СИЗО. Но всего через несколько недель Калви столкнулся с неожиданным ударом. Во время давно откладывавшегося медосмотра врач обнаружил на его ноге подозрительную опухоль, которая за последние месяцы увеличилась. УЗИ были неубедительными, а МРТ сделать не удалось – следователь отказался разрешить снять электронный браслет. Биопсия подтвердила злокачественную липосаркому. Стресс, как объяснил врач, мог спровоцировать перерождение доброкачественной опухоли. К счастью, это была первая стадия, и операция по удалению прошла успешно. Ткани вокруг опухоли были чистыми. Тем не менее, онкологи рекомендовали десятидневный курс лучевой терапии. Лежа на холодном столе под гудящим и вращающимся аппаратом, Калви размышлял о причудливых поворотах судьбы. Теперь он сражался на два фронта: против рака и против российских властей. К этому добавился COVID-19, перевернувший мир с ног на голову. Миллиарды людей оказались в изоляции, но их тяготы были несравнимы с тюремным заключением.
Периодические судебные слушания об условиях содержания превратились в ритуальный цирк. Обвиняемые и их адвокаты представляли доказательства невиновности, указывали на корыстные мотивы обвинителей, но следователи и прокуроры безучастно смотрели в свои телефоны, повторяя одну и ту же мантру: «Подсудимые виновны и должны быть изолированы». Презумпции невиновности не существовало. Решения судей часто были готовы заранее. Посещения американских послов – сначала Джона Хантсмена, затем Джона Салливана – были разрешены. Оба понимали, что дело сфабриковано, но в разговорах, зная о прослушке, были осторожны. Калви просил посольство избегать публичных ультиматумов, опасаясь, что это лишь усугубит ситуацию и сделает его разменной монетой в дипломатических играх, как это случилось с другими американцами, арестованными в России. Его случай обсуждался на высшем уровне, включая телефонный разговор Трампа и Путина, но не в контексте обмена заключенными, а в свете экономического сотрудничества. В октябре 2019 года Калви пережил еще один тяжелый момент – смерть Алексея Леонова, космонавта, национального героя и его близкого друга. Следователь отказал ему в разрешении посетить похороны. Несмотря на все, Калви продолжал много читать, смотреть фильмы и матчи по американскому футболу, которые присылали друзья. Он даже увлекся рисованием, найдя в этом способ снять стресс. Надежда на разрешение дела через помилование в честь 75-летия Победы не оправдалась – празднование было отменено из-за COVID-19. Поиски неопровержимых доказательств продолжались. Наконец, в 2021 году, после получения судебной повестки из федерального суда США, удалось получить документы от брокерской фирмы БКС, полностью подтверждающие законность и необходимость всех оспариваемых сделок. Однако следователи лишь отмахнулись: слишком поздно что-то менять, дело все равно пойдет в суд. Цинизм системы не переставал удивлять.
Покинув Россию, Калви первым делом воссоединился с семьей в Швейцарии. Последовали поездки в США для встреч с сыновьями, матерью и для благодарности тем, кто его поддерживал. Он оставался на связи с российской командой адвокатов. Решение Кассационного суда об отмене его ограничений стало прецедентом для его коллег, которым также сняли ограничения. Однако оставалось обязательство зарегистрироваться в ФСИН по условиям пробации. Несмотря на уговоры американских властей не возвращаться, беспокойство за российских коллег, которым могли ужесточить наказание в случае его неявки, заставило его планировать короткую поездку в Москву в конце февраля 2022 года. План сорвался из-за положительного теста на COVID. Через несколько дней после этого началось полномасштабное вторжение России в Украину.
Калви часто думал о своих сокамерниках из 604-й. Лишь один из них, Гриша, бывший замминистра культуры, был освобожден под домашний арест. Андрей и Саныч получили по 15 лет колонии. Война изменила все. Российские портфельные компании Baring Vostok стали токсичными, фонды – тоже. Последовал болезненный, но необходимый «развод» – продажа российских активов бывшим коллегам и уход с российского рынка. Параллельно адвокаты Калви продолжали оспаривать приговор. 5 апреля 2024 года его испытательный срок истек, судимость была автоматически снята и аннулирована. Вскоре аналогичные решения были приняты и по его коллегам. Через несколько недель была завершена и сделка по продаже российских активов Baring Vostok.
Освободившись от этого бремени, Калви переосмыслил свои взгляды на Россию. Оптимизм, основанный на успехах предпринимателей, сменился пониманием разрушительной силы «силовиков». Он понял, что ошибался, недооценивая геополитику и национализм. Его собственный случай показал, что даже аполитичный иностранный инвестор не застрахован от произвола системы. Однако он сохранил веру в молодое поколение россиян, которые, по его мнению, в долгосрочной перспективе смогут изменить страну. Опыт научил его параноидально относиться к телефонам в России. Лишь спустя месяцы после отъезда он постепенно избавился от этой привычки, осознав ценность свободы от страха перед прослушкой – бесценный дар, который на Западе принимают как должное. В апреле 2024 года, находясь в Мехико и инвестируя в новый финтех-стартап с участием молодых российских эмигрантов, он получил известие об аннулировании судимости. Это был символический финал его одиссеи.