Волчица о том, как гибнет романтика, или что общего у коммунистов и хрестьян. Чьясть вторая.

Я удачненько вернулась, гарпии только разворачивались в цепь, намечая направление удара. Я беззаботно плюхнулась поперек них на койку хромого парня, подвернув с краю постель. Честно сказать, после обеда я малость подобрела, но вот стоило увидеть их лоснящиеся одухотворенные морды, как накатило с новой силой. Тетки застыли в позе египетских скороходов, подняв зады, а я отвинтила пробочку у стального флакона с курвуазье, основательно глотнула и вынула последнее яблоко. Хрустнула. В нашем закутке разлилась наконец-то атмосфера здорового питания.

Что, говорю я этому трио, лечить надумали агнца сего заблудшего, наложением рук да молитвою? Отличная идея, браво!  Я завинтила пробку, убрала в карман кителя флакон и похлопала в ладоши, вернее по запястью руки с яблоком.

Вот только, говорю, нифига у вас не выйдет, болезные. И причин тому я за время нашего продолжительного интеллектуально-кулинарного знакомства насчитала порядочно. Во-первых, мой подзащитный, как вы видите, явный мусульманин, горец. Я права? Обернулась к забившемуся в угол парню. Тот кивнул, улыбнувшись. Тетки опустились на задние точки, глядя на меня с нескрываемым сарказмом и даже уничижительно. Они уже были готовы явить вагону чудеса веры и тут вышла заминка. Во-вторых, говорю, сказано же - исцелися сам и тогда сможешь исцелять страждущих. А из вашего громкого общения я поняла, что вы серьезно больны, причем все трое. Разве не так, дорогие присяжные заседатели? Так.

Далее. И это наверное самое главное. За пять часов моей с вами поездки вы ни разу не заткнулись, даже жрали под разговор, чем меня изрядно утомили. А уж как сами утомились, думаю, что стократ сильнее. В конце концов до меня долетало лишь эхо. Сейчас, говорю, в порыве всплеска доброты, вы кидаетесь спасать человека, а до этого в течении пяти часов вы долбили мой мозг своим трепом в полный голос, как-будто вокруг вас аравийская пустыня, а не другие люди. Вы так же насиловали мозги парня и его почтенной матери своими ханжескими сентенциями о всеобщей любви, добре и жратве, которой надо делиться.

Скажите мне, разве можно одновременно сверлить мозги живому существу и заявлять о всемерном человеколюбии и братской любви? Нет, господа присяжные заседатели, нет, граждане судьи, это невозможно, ибо лживо.

Я куснула яблоко, давая возможность им переварить. Они еще не поняли, что это - наезд или провокация. Хохол тревожно замолк и засербал чаем.

Я, говорю им, в сравнении с вами, псевдоверцами, есть вершина человеколюбия и светоч гуманизма, хоть и не таскаю в кармане евангелие. Я терпела 5 долбаных часов, а могла бы свернуть ваш бесстыжий балаган уже на первом. Но вот я вижу перед собой людей, разменявших (по вашим же разговорам) пятый десяток. Людей, коих мне полагалось бы уважать по старшинству и опыту. Но являетесь ли вы достойными уважения окружающих? Вы, эгоистично отнимающие у соседей сон, кислород и покой взамен на сопливые пересказы ваших тупых и невзрачных жизней и скорбных судеб ваших домашних животных, вы достойны уважения? Вместо благочестивых бесед, подобающих вашему возрасту, вы вытряхиваете перед свидетелями свое ничтожество и мелкие стремления. Достойны ли вы уважения нас, людей, кого с вами свела превратность дороги? Нет.

Заседание объявляется закрытым, господа присяжные, ввиду неоспоримости улик. Я не жду от вас извинений за прошедшие пять часов, ведь всем очевидно, что у вам нет совести. Я жду лишь молчания, полагаю, мы все - я обвела руками себя, хромого юношу и его мать - его совершеннейше заслужили. Честь имею.

Я вспорхнула на полку и захрустела оставшейся частью яблока. Парень переводил матери смысл моей речи, осетинка сдержано улыбалась. Хохол встал, одернулся и пошел курить. Тетка из шахтинска промычала извините и полезла в свою боковую нишу. Россошанка зарылась в вещи и извлекла кроссворд. И до самой Рязани я не слышала ничего, кроме благословенного стука колес.

Что же общего у хрестиян и коммунистов? Обе стороны греются мифом, под который подтягивают мало-мальски подходящие части пазла жизни, отметая неподходящие. Обе стороны, когда входят в раж, перестают уважать и ценить человеческое существо, хотя сами ими являются. Обе стороны подгребают под себя убогих, нищих духом, слабых, калечных, обиженных, ибо другим им просто нечего предложить. Посему так естественной выглядит сейчас смычка хрестиянства и коммунизма, они имеют разные корни, но дают одни плоды. Скоро их симбиоз породит новый наркотик, по сравнению с которым опиум покажется сахарной пудрой.