Волчица и Утренний чай
Когда дедушка умер, я приехала в его квартиру на следующий день после похорон и пока родственники деловито паковали саксонский фарфор, гобеленчики из дрезденской галереи, какие-то облигации и ассигнации, прочий набор диковинок, я сидела на стуле, покрытом белым чехлом, на котором висел дедов мундир со всеми орденами. И смотрела на шкаф. Меня словно зажало между стулом и массивом шкафных дверей чешского дерева, в зеркалах которых я пол-детства провертелась в бабушкиных кружевах и фетровых шляпках с фазаньими перьями. Теперь эти зеркала подернуло патиной царапин, кое-где лопнувшая амальгама дала странный узор, похожий на карты неоткрытых еще материков. Полки бокового отделения обрушились под тяжестью томов Ленина и БСЭ. На книги никто из родственников отца внимания не обратил, не котировались. Когда я встала со стула, медали тихо звякнули в тишине прихожей. Звуки суеты из зала сюда не долетали почти, только октябрьский ветер тихо подвывал в щель рассохшейся у петель двери, обитой дермантином.
Фанера занозила мне пальцы, но я вытянула рухнувшие полки и прислонила их к стене прихожей. Тома были похожи на кирпичи обвалившейся стены, серые БСЭ, темно-бардовые сочинений Ленина, мемуары умерших полководцев в разных обложках. Почему-то мне стало ясно, что нужно разобрать этот завал, и там, за увесистыми этими книгами меня ждут... кто-то. Или что-то очень важное. Я вынимала пыльные книги, пахнущие временем и людьми, которые давно ушли, но я еще помнила их запах. Я прикасалась к оголенной истории их и это вызывало головокружение. Советской Энциклопедии было не менее 15 томов в полном формате, на глянцевой, цвета слоновой кости, толстой бумаге, иллюстрации переложены калькой. Под одной из кальковых вкладок оказалась заложена фотография - бабушка и дед после награждения орденами Красной звезды, сдержанные улыбки, глаженая наспех полевая форма и у бабушки, совсем еще молодой, на щеках ямочки. Вьющиеся черные волосы под пилоткой. Это фото стало первой моей добычей за этот день. Чем ближе я подбиралась к дну шкафа, тем яснее мне казалось, что там что-то есть, кроме книг. Но было темно, сороковаттка коридора давала едва-едва света, чтобы не потеряться.
Последние книги легли в стопку, и я увидела, что фактически отгородила коридор от зала и других комнат. На полу шкафа стояла посылочная коробка, знаете, раньше ящики для посылок сколачивали из фанеры и реек и обшивали полотном, капали сургучные печати, карандашем писали адрес на ткани... Вот такая коробка. Она была довольно тяжелой и я не сразу ее вынесла под лампочку. Дед был очень запасливым человеком. Думаю, об этой его закладке не знала даже бабуля, Или знала, но забыла. В ящике было десять пачек грузинского чая, спрессованного до состояния топливных брикетов, почти в камень, 53 год, спички, медная пепельница ввиде раковины наутилуса, инкрустированная лепестками потрескавшегося перламутра, на маленьких ножках. А на дне коробки - ржавая плоская банка из-под монпансье, с чеканкой - Красным кремлем. В банке была земля... Эта земля, книги, чай и два отреза с медалями - вот все наследство, перешедшее мне от деда с бабушкой. Ах, да. Еще кортик и жизнь. Согласитесь - уже не мало. А чай, все десять пачек, оказались удивительно превосходными как по крепости, так и по вкусу. Не думала, что чай столько хранится, но, видимо, условия были подходящие, что ли.
Мы продолжаем заходить в дома жителей деревни, разносим еду, дрова, просто оказываем помощь. И кое-где на стенах висят портреты молодых мужчин в шинелях ремесленных училищ и строгих усталых женщин в ситцевых платьях.