Волчица и Ветер с моря. Дальше.
Между нами и морем был приличный кусок прерии и лесная полоса крымских сосен вперемешку с лиственными деревьями километр шириной. В принципе, можно было и по наитию дойти, но я все же взяла фонарик - ежи, навоз и просто колючки в пьяном виде опасны. Да еще и в темноте. Поддерживая друг друга и глупо хихикая, мы протиснулись в калитку и я включила фонарь.
- Ого, хорошо бьет, но мой… ой… луччшее! - сказала Парижская Коммуна и стала шарить у плеча площадку с прожектором. Не нашла.
- Збыла.. дома, вот!
- Совсем, ты, голуба, берега потеряла…
- Нет. Не совсем! Я, если хочешь знать, и так прекрасно все вижу… Дьявол!
- Что ещё?
- Мягкое что-то…
- Оно. Под ноги смотри.
- Не привыкла я под ноги смотреть, знаешь ли, ик… их у меня и не было никогда, кто ж знал… что надо под них смотреть…
- Мдэ, оботри о травку хоть.
- Сейчас… о, дьявол!!
- Ну что опять...
- Там кто-то есть!!
Я посветила в траву, и среди сухих стеблей обнаружила ежа. Матерый экземпляр, упитанный. Парижская,Коммуна немедленно забыла про навоз и с детской непосредственностью схватила ежа за бока. Смеясь, она поднесла его к свету. Ёж бухтел, брыкался, пытался свернуться, но куда там. Болевой порог линкора был настолько низким, что нечего было и надеяться на иголки и простое спасение.
- Смотри какой ё-ё-ёжик... ик!
- Вижу. Пусти его уже, они и так нервные.
- Не-пу-щу. - настырно ответила Парижская коммуна, отвернувшись.
- Если есть его не будешь, отпускай, нечего скотину мучить!
- А ты что, адмирал что ли, что командуешь?
- Я вообще сухопутный офицер, куда уж мне… - я сунула руки ей под футболку и пощекотала живот
- Ой, хоххоооо, не надо-а-ао! - подскочила она, взмахнула руками и еж брякнулся в траву. Парижская Коммуна вздохнула и одернула футболку.
- Ну что ты за зверь, а?
- Я Волчица Крымская. Пошли, а то еще чапать до моря…
- Пшли, угу.
Мы без приключений миновали лес и вышли к морю, которое тихо шелестело, поддаваясь пальцам бриза. Я погасила фонарь и звезды обрушились на нас сверху, как искры далекого салюта. Стоило посмотреть вверх, как чувство бесконечного одиночества странным образом исчезало, уступая место ожиданию невероятных событий. Звездное небо всегда так на меня действует, дарит надежду. Невнятную, как шепот прилива, как свет этих звезд, многих из которых уже давно нет в живых.
Оступаясь в намытом за день ракушечнике, мы разделись и упали в прохладные нежные волны. Вселенная качнулась, горизонт исчез и только звезды перемешивались с водой и канителью пузырьков воздуха. Мы долго качались на волнах, лежа в чистой, темной воде. Знаете, оказывается, если долго так лежать, небо начинает казаться дном колодца, в который ты падаешь, падаешь, падаешь…
- Очнись, ну очнись же ты!! Эй! Ты меня слышишь? - сильные ладони её терли мне щеки, обжигая.
- Слышу, прекрати! - ответила я, но получилось только “флыввбллкхаа”. Вода полилась из носа, я закашлялась и села на песке. Ночь. Море. Звезды. Голая девченка какая-то пытается зажечь мой фонарик.
- Кнопка на торце, нажми. Кхахх.Кхх.
Свет вспыхнул, резанул меня по глазам, и тут же уперся в песок. А она ничего, стройная, но без приступа аскетичного насилия диет, отметила я про себя. Темные длинные волосы запутались у белоснежной шеи, глаза смотрели тревожно, с толикой жалости.
- Ты отрубилась и начала тонуть, я не сразу заметила это. Мы болтали, помнишь? - она присела на корточки и накинула мне на плечи футболку.
- Спасибо… а кто ты, можно узнать… и как мы тут…
- Я лин… так… как-бы тебе это объяснить…
- Да говори, как есть, я не кусаюсь.
- Ты щекочешься, ещё неизвестно, что хуже. В общем, для тех, кто пьёт до беспамятства, я линкор “Парижская коммуна”! И… мы целовались. Потом пили. Много. Потом тут вот… купались. Вспомнила?
- Верю на слово, только не кричи. Я может и выпила лишнего, но от этого не оглохла. Где пистолет?
- Ааа, значит, пистолет ты помнишь!
- Конечно. Он уже в долговременную память перешел. А вот ты…
Она влепила мне пощечину и вместе с набатом в моей голове вспыхнули вольфрамовой проволокой нейронные связи. Они образовали замкнутую цепь, заполняя пробелы ассоциативными рядами.
- Если ты линкор, аххахаа, прости, только не дерись больше, аххахаа, то где твой эскорт…?
- Спит у тебя в комнате, напившись какао. Один эсминец. “Бойкая”.
- Уже веселее.
Она дернула плечами и стала одеваться. Покачнулась на песке, все-таки ногами она владела еще не очень хорошо. Я поймала ее за талию и удержала.
- Так ты не шутила насчет памяти, пистолета и всё такое?
В ее голосе слышалась озабоченность, не свойственная боевым машинам из стали и сплавов.
- Блин, я что, вам все разболтала??
- Мне, не “вам”. Бойкая уже спала, но это она нашла пистолет в платке, когда лазила за банкой шоколада.
- Кажется, я не шутила. Пойдем баиньки?
- Ты бы оделась хоть, Волчица Крымская… а то все село перевозбудишь.
- Два часа ночи, все спят давно…
- И только в каюте замполита горел свет!
Мы засмеялись, хором, и наш смех полетел над пустынным пляжем, как выпорхнувшая из-под колес птица.
В лесу, полном ночных звуков и странных теней, мы целовались снова, но словно бы впервые, склероз великая вещь. Второй шанс. Убивая комаров на разгоряченных лицах, мы подошли к задней калитке, протиснулись в нее и накинули проволочную петлю. В траве вспыхнул свет фонаря и луч уперся в нас откуда-то сбоку, со стороны хозяйских грядок.
- Брандвахта. Застопорите ход и назовитесь!
Голос был вроде бы детский, но отдавал металлом в тишине двора.
- Бойкая, это ты?
- Я… уфф, не спалось что-то, комары, как собаки… вышла вот размяться, а вас нет…
- Хвалю за бдительность. - линкор подошла к ней, обняла за плечи и подтолкнула к дому, но Бойкая обогнула её и приблизилась ко мне. Даже просто стоя рядом с ней, можно было ощущать горячее тепло, исходящее от этого небольшого создания. Глаза Бойкой, как стеклышки дальномеров, чуть блестели сами собой.
- Зачем вы ушли? Мне страшно было…
Я взяла ее за руку и мы прошли в наше патио. И тут я заметила, что она нацепила все свои снасти, даже зенитные автоматы из коробочки, как заколки, закрепила по бокам пилотки. Карманы куртки оттягивали глубинночки, на запястьях вертелись из стороны в сторону орудийные башенки.
Хмель мой сняло, как рукой, я присела на корточки и Бойкая обняла меня за шею.
- Я слышала самолёты, пролетевшие к морю, подумала, мало ли что, а вы там. Одни.
- Спасибо, дорогая, но мы, зная, что ты спишь, пошли освежиться. Прости, что напугали.
- Ничего. У меня работа такая, я гончая моря, должна всегда быть начеку.
Она широко зевнула, прижавшись ко мне, и ее острый подбородочек кольнул мне в ключицу.
- Гончая моря… - и тут я всё вспомнила. Ну или почти всё.
Через полчаса мы повалились на кровать, кто в чем, и заснули, не смотря ни на что. Ни комары, ни гремящие в кухне ежи нам не помешали. Долгий был день. Странный. Утром корабли никуда не делись. Сопела чутким сном Бойкая, Парижская Коммуна замоталась в одеяло по самый нос и изящным шелкопрядом протянулась по диагонали кровати. Мне пришлось довольствоваться одной третьей ложа, что обычно совершенно неприемлемо. Но рука, вернее, нога не поднялась разрушить их сон. Переступая в наваленных на полу одеждах и неудержимо зевая, я добралась до вешалки с полотенцами и оглянулась. Мой флот. Сквозь щели двери било резвое, но уже совсем нежгучее августовское утро. Потягиваясь и ловя полотенце, норовящее соскользнуть на ветерке, я нашла в кухне на столе запотевшую соленой морской влагой початую бутылку вина и пошла в душ. Где-то звенел ленивый коровий колокольчик, хлопали какие-то двери, урчал генератор и вся эта нестройная утренняя кантата странным образом навевала гармонию, справедливость происходящего. В этот раз я насладилась душем в полной мере и в полном одиночестве. Корабли проснулись часом позже, когда на сковороде уже шкворчала вчерашняя скумбрия с жареной картошкой. Согласна, завтрак не диетический вовсе, но тут такие места, что калории сгорают тоннами и без остатка. В десять завтракаешь, а к часу дня голоден, как узник замка Ив. Наскоро помывшись все уселись за стол и день начался.
Потом еще, и еще, и еще день, сменяя друг друга, пролетели в кутерьме поездок, троп, перевалов, придорожных харчевен, литров сухого, полусухого и десертного, перемен погоды, ветра, и настроения. Мы наматывали километры дорог, появляясь в разных местах полуострова, неизменно везде находя какое-то отчаянное вдохновение, которое отлично пьянило, но имело привкус полыни. Как абсент.
Севастополь со своей якорной стоянкой привел оба корабля в шок и трепет. Парижская Коммуна долго из-под руки разглядывала силуэты ракетных фрегатов и корветов овр, потом глубоко вздохнула.
- Хороши, нечего сказать. Пушек-то почти и нет. А броня? Курам на смех… эхх.
- Ну, это все же корабли не твоего класса, у них все по-другому, да.
- А где… корабли моего… кхмм… класса?
- Видишь ли, как бы это сказать… доктрина поменялась, вот. Теперь тебе подобных уже не строят.
- Топка истории сработала, значит. Ну что же. Так тому и быть.
Она круто повернулась и пошла прочь от гавани. Бойкая пожала плечами и сунув руки в карманы куртки, двинулась за ней. Ветер гонял по улицам облетевшие листья платанов, темно-коричневые с черными краями, как старые обгорелые письма.
- Было бы от чего расстраиваться!
- Зато ты теперь культурное наследие, эхо войны, можно сказать - живое свидетельство минувших дел и дней.
- Я не живое. Ну, то есть не совсем. И я не расстраиваюсь. Просто, понимаешь… чем больше я тут с тобой, тем сильнее понимаю одну простую вещь. Чтобы это все было, мне позарез надо назад… Обратно. Под Новороссийск.
В музее Черноморского флота Бойкая на одном из стендов увидела фото, снятое явно авиационной камерой. Развернув все башни в сторону берега, линкор “Парижская Коммуна” вела беглый огонь по отступающим немецким войскам. С левого, мористого, борта линкора вставали два белых столба воды - перелет береговой артиллерии или неудачный заход пары “штук”. Бойкая долго изучала все стенды возле фото, потом подошла и потянула нас за собой.
- Смотрите. Вот тут. Видите?
- Прости, что именно? - я не совсем понимала, о чем она, но горячая ладошка эсминца сжала мне запястье так, что сустав болезненно щелкнул.
- Вот тут есть описание операции под Новороссийском. Она есть, Коммуна. А меня, Бойкой, нет…
- Ты, Бойкая, хороший корабль, но уж очень шебутной…
- Парижская Коммуна подняла эсминец на руки и поднесла повыше к стенду со списочным составом флота.
- Вот ты, смотри. Второй дивизион. Видишь?
- Ой, да! Вижу, вижу! Есть!
Мы медленно переходили из зала в зал, Бойкая дотошно изучала экспозицию, тревожа своей обстоятельностью даже видавших всякое пожилых смотрительниц. Мы с Коммуной отошли в угол зала, к старым знаменам.
- Понимаю, долг дело такое. Тебе надо вернуться, но как? Есть предположения?
- Тогда был сильный шторм, может дело в нём? Нам надо уехать с Азова и найти базу на Чёрном море. Ждать и быть готовыми выйти в море в любую минуту… Не знаю. Это слабая идея, но другой у меня нет все равно.
- Хорошо, завтра переедем на Южный берег. Только… есть нюансы. Жизнь там недешёвая, придется поджаться. Жрать поменьше и готовить самим. А так-то да, устроимся.
- Кстати, о пожрать… может, перекусим, а то так есть хочется, что даже переночевать негде! - линкор потянулась, одернула одежду и, отловив Бойкую, двинулась к выходу. Я поспешила за кораблями, в уме считая оставшиеся деньги. Экономить - тяжкий грех....
Пока корабли уминали дежурный обед в кафе артбухты, я обзванивала знакомые места на южном берегу, чтобы нам переехать с керченского. Но не тут то было. Хотя и шёл сезон к концу, мест нужного мне объёма не было ещё в наличии. Но удача все равно оказалась на стороне больших батальонов - через сутки мы высадились в крошечном поселке на нижней ялтинской дороге между Симеизом и дворцами, ближе к дворцам. Последние в сезоне клиенты, как и первые, всегда в почёте. Август медленно подошел к перрону и остановился под темно-синим небом, пропуская вперед виднеющийся в дымке сентябрь.
Старушка землевладелица схватилась за сердце, когда увидела, как Бойкая тащит из машины свой сидор и огромный баул Парижской Коммуны со снастями. Железо ладно погромыхивало внутри, распространяя запах рыбы и тавота.
- Не бойтесь, бабушка! - сказала из-под мешков Бойкая, заметив лицо женщины.
- Я у них самая сильная!
- Спортом, наверное, занимаешься, внученька?
- Ага! С детства. Плаванием!
- Вот молодец!
Парижская Коммуна прыснула в кулак, поправляя пляжную сумку на плече. Бабуля неодобрительно покосилась на нас, как на угнетателей рабочего класса. Но тут мы перешли к денежным вопросам и старушка разом потеплела.