Джазист обязан быть чем-то большим или меньшим, чем просто музыкант, и, значит, обычным музыкантом он быть не может

Ровно 30 лет назад, 19 марта 1994 года, во время теракта в метрополитене города Баку погиб выдающийся композитор и джазовый пианист Рафик Бабаев. Вместе со своим близким другом, ещё одним азербайджанским пианистом Вагифом Мустафазаде Бабаев стоял у истоков самобытного музыкального феномена джаз-мугам. Они оба фактически в одиночку разработали этот новаторский жанр, придумали правила его исполнения и воспитали несколько поколений последователей. Оба занимались синтезом музыкальных возможностей запада и востока. Бабаев, ко всему прочему, привнёс в азербайджанскую джазовую традицию элементы академической музыки — полифонический сонорный элемент и тембровый контрапункт. Он подчинил джазовую стихийность закономерностям композиционного мышления и формы.

Став в определённый момент национальными героями Азербайджана, Рафик и Вагиф ушли неожиданно — Мустафазаде скончался от сердечного приступа во время концерта в Ташкенте, Бабаев же стал жертвой теракта, прогремевшего в Баку накануне праздника Навруз.

Композитор и певец Муслима Магомаева так вспоминает тот чёрный день:

«Рафик никогда не ездил на метро — у него была машина. В тот свой последний день он торопился на радио, где была запланирована запись. Сел в машину — она не заводилась, стал ловить такси — никто не останавливался. Он чувствовал, что опаздывает, и решил спуститься в метро — в первый и в последний раз в жизни. И судьбе было угодно, чтобы именно в этот чёрный день и час, в эти минуты в бакинском метро прозвучал тот страшный взрыв, унёсший столько человеческих жизней. Рафик оказался одной из многочисленных жертв террористического акта...»

Столкновение джаза и мугама

Рафик Бабаев и Вагиф Мустафазаде часто упоминаются биографами параллельно — их влияние на джаз-мугам одинаково сильное, но разное в композиционном подходе и форме, языке импровизации и интонирования. Если Бабаев простраивал синтез жанров из джаза в мугам, то Мустафазаде наоборот — из мугама в джаз. Это легко объясняется тем, что самоучка Вагиф вырос в музыкальной семье, с детства окружённый мугамной традицией, то Рафик получил образование в консерватории, но ещё в ходе обучения старался разрушать академические оковы свободными джазовыми аккордами.

Здесь сразу же стоит отметить импровизационную составляющую самого азербайджанского мугама. Из всех жанров, являющих корпус восточного макамата, только мугам горячо приветствует импровизацию и другие артистические отклонения от принятых норм в его исполнении. Узбекский маком, уйгурский мукам и другие восточно-средиземноморские макамы зачастую подчинены строгим композиционным правилам — именно их точное воспроизведение является признаком высшей виртуозности. Тогда как в азербайджанском мугаме наоборот ценится интерпретация канона — чем остроумнее музыкант или певец обыграет традицию, тем больше восторга вызовет это у публики. Именно поэтому синтез мугама и джаза оказался настолько феноменальным — оба жанра просто купались в свободе друг друга, взаимно вдохновляясь собственными мелизмами и спонтанностью.

Столкновение с Рафиком Бабаевым (Бакинский хазри сносит с ног)

Имя Мустафазаде так или иначе встречалось мне в материалах, связанных с историей советского джаза. Одна из его пластинок мне даже случайно попалась на блошинном рынке Янгиабад в Ташкенте. Однако о Рафике Бабаеве, другом национальном музыкальном герое Азербайджана, я ничего не слышал до своей поездки в Баку. Там в библиотеке большого книжного магазина мне попалась книга-эссе дуэта музыковеда Рауфа Фархадова и жены Бабаева Фариды под названием «От темы до импровиза». Её нельзя было купить, в других магазинах она тоже не встречалась. Однако легко гуглилась — я даже напечатал себе диджитал-версию в единственном экземпляре в одной из ташкентских типографий.

Своё эссе я как раз хотел бы построить, в том числе, на цитатах из этой книги — это, в основном, эмоциональные высказывания Рафика и Рауфа касательно природы импровизации, спонтанной игры, интуиции, положения джазового музыканта в современном мире. Я ощутил в них невероятные силу и чувство. Эти слова сильно зарезонировали с моим собственном ощущением джазовой музыки. Это то, о чём я всегда думал в контексте импрова, но никогда не осмеливался сформулировать, да ещё и настолько талантливо.

Однако хочу оговориться, что это эссе не является исследованием и анализом творческого пути Рафика Бабаева. Оно даже может содержать фактологические неточности. Я совсем недавно начал изучать азербайджанскую музыку и пишу этот текст скорее чтобы поделиться своими первыми впечатлениями.

Книга «Рафик Бабаев: от темы к импровизу» — это настоящее джазовое чтиво! У авторов есть рекомендации, в каком состоянии духа стоит в неё погрузиться: «Книга эта вне суеты, вне лихорадки нашей с тобой жизни, Читатель. Эту книгу надо смаковать, читать ночью...когда сонный город обволакивает тишина — и можно прислушаться к себе... когда полумрак растворяет в себе всё ненужное... и когда можно спокойно выключить телефон — ночью не бывает срочных дел. Когда можно с чашечкой кофе или бокалом благородного вина погрузиться в атмосферу этой книги. И всё это под музыку Рафика Бабаева. Или просто под хороший джаз — тот самый джаз, которому он посвятил свою жизнь».

Те же самые рекомендации я бы дал и вам для прочтения этого эссе. Лично для меня в этой книге самое главное — это возможность соприкоснуться с джазом сердцем. В этом мне помогают такие слова Бабаева, обращённые к любимой жене Фаризе:

«Я, Фаюшка, иногда ночами об этом лишь желал. О том, что джазовые звуки нельзя, как женщину, физиологически обонять или же на вкус попробовать. Или, чтобы они, джаззвуки, были как разноцветные шарики мороженого, которые можно в вазочку сложить, полить сиропами и толчёным орешком, а затем ложечкой аккуратненько отламывать, ко рту подносить, слизывать и, глаза зажмурив, наслаждаться, смаковать, млеть... Маленькими кусочками, крохотными комочками... Структура как возможность бытия джазового языка и интонации! Вот тогда-то, Файка моя Фаюшка, джазиста вдруг да и осенит, что музыка его ни для кого, кроме как для него самого, не важна! Что вся бесконечность его джазового времени-пространства умещается в шарике разноцветного подтаявшего мороженого...»

Джазист обязан быть чем-то большим или меньшим, чем просто музыкант, и, значит, обычным музыкантом он быть не может

Композитор и пианист Рафик Бабаев родился 31 марта 1936 года в Баку в семье политработника, который в скором времени был репрессирован и тайно расстрелян. Мама Рафика ещё в раннем детстве отдала его и других своих детей в музыкальную школу. Надо сказать, что Бабаевы все без исключения стали служить музыке — кто-то стал саксофонистом, кто-то арфисткой, кто-то музыковедом, а Рафик для себя выбрал чёрно-белые клавиши фортепиано.

В то время, когда родился Бабаев, джаз в Баку как раз набирал обороты. Впервые этот музыкальный стиль был завезён в столицу Азербайджана ещё в 10-х годах XX века гастролирующем музыкантом J.C. Nayo Bruce. А уже к началу 20-х в бакинских ресторанах играли музыку для танцев, которую называли джазом. Скорее всего знакомство интеллигентного бакинца с этой новой музыкой произошло приблизительно тогда же, что и у интеллигентного ленинградца и москвича. В 30-х город наполнился гастролями «джаз-оперетт» и «джаз-капелл», при каждом заводе был организован свой красный джаз-оркестр, и это слово из четырёх букв плотно вошло в вокабуляр рядового бакинца. Джаз играли даже в кинотеатрах между сеансами! Наконец, в 1939 году в Баку стараниями Тофика Кулиева и Ниязи был организован Государственный Джазовый Оркестр Азербайджана. Именно тогда у многих музыкантов появилось стойкое понимание, что джаз — это нечто большее, чем просто музыка для танцев.

В 1948 году стремительному развитию этого нового музыкального стиля хотело поставить подножку знаменитое Постановление Политбюро об опере «Великая Дружба» Вано Мурадели, обвиняющее постановку в формализме. На джаз, переживший на тот момент и программную статью «Сумбур вместо музыки», тоже обратили внимание. Однако он устоял и не подвергся запрету, но за год до смерти Сталина сменил своё название — теперь инструментальная музыка с преобладанием духовых и отрывистых ритмов стали называть эстрадой.

В это самое время Рафик Бабаев с отличием заканчивает музыкальное училище им. Асафа Зейналлы. Увлечённый музыкой Гиллеспи, Дэвиса, Брубека, Монка, тайный слушатель «Радио Свобода» Бабаев исполняет на экзамене пьесу джазиста Билла Эванса. И это прецедент! Мало того, что музыка композитора из недружественной страны, так ещё и наполненная импровизациями. Спустя пять лет в 1959 году на выпускном испытании в Консерватории, ощутив невиданный прилив вдохновения от прощания с академической музыкой, Бабаев играет концерт Листа. Далее — выход из опьяняющего транса и бледное лицо преподавателя: «Рафик, ты импровизируешь на выпускном экзамене! Франц Лист этой музыки не писал!»

«Не верьте тем из вас, кто говорит, что настоящий джазист познаёт себя исключительно в ситуациях экстремальных и пограничных! С таким успехом можно утверждать, что настоящий джазист познаёт себя во сне или в галлюцинациях, так как сон и глюк, каждый в своём роде, экстремальность и пограничность. И, главное, не бойтесь перед каждым новым импровизом долго его обсуждать и высказываться. Да, и ещё изгоняйте, обязательно гоните прочь тех из вас, кто станет настаивать на том, что исполненная импровизация, что мысль изречённая — есть ложь. Изгоняйте, ибо ложь есть тот, кто так считает. Мысль изречённая, как сыгранный импровиз есть истина, дружище, истина! Ибо где как ни в словах и звуках истина только и становится доступной?!»

Я всегда чувствовал ровно то же, о чём говорит выше Рафик. Побывав во множестве экстремальных ситуаций как импровизатор, пощекотав себе нервы, я когда-то понял, что в такие моменты музыка рождается в меньшей степени. В такие моменты рождается нерв и нервозность. В импровизации нужно однажды чётко понять — а что ты хочешь донести в первую очередь до себя. Какую мысль? Я не верю в такой спорт, когда его цель — это продудеть неотартикулированную фразу или выплюнуть звук, чтобы посостязаться в звукоблудии со своими напарниками по группе. И тут считаю важным продолжить эту мысль такими словами:

«Наконец, джазовую импровизацию назовём экзистенцией, потому как она, джазовая импровизация — та же пограничная ситуация, то же преодоление самого себя, когда куда-то уходит весь прочий, не импровизационный мир со всеми его проблемами, суетой, круговертью. Когда выявляется, что всё в жизни не импровизационное — есть второстепенное, неглавное, несущественное. Когда через импровиз постигаешь и в самом себе что-то подлинное, что-то сокровенное. Порой представляется, что различие между жизнью импровизационной и не импровизационной, как разница между долгом и внутренним убеждением. Долг — значит так должно и обязано быть; внутреннее убеждение — так есть, так будет. Или, как, например, несхожесть науки и искусства. Для первой важно осознание всеобщего и универсального. Для второй — обнаружение единичного и неповторимого. Вот и выходит: что ценно и значимо для бытия не импровизационного, то уныло и безнадёжно для жизни-импровиза».

Джаз — это Событие, и без разницы, окупает оно свои затраты или не окупает

Благодаря своему трудолюбию и одержимости Рафик быстро набирает популярность в джазовой среде. Он плотно сотрудничает с ведущими азербайджанскими композиторами и исполнителями. В том же 1959 году Бабаев устраивается пианистом в Эстрадный ансамбль при Комитете Радиовещания и Телевидения, в 1963 году знаменитый певец Рашид Бейбутов приглашает Рафика руководить Азербайджанским Государственным Театром Песни. За этим следуют гастроли по всему Союзу, Европе и миру.

Работа в больших государственных ансамблях хоть и приносит Бабаеву финансовую независимость, но всё больше требует свободы и отдушины. В это же время Рафик начинает исследовать родной азербайджанский мугам и собирает свою собственную группу «Джанги», в которой концентрирует внимание на синтезе джазовых импровизаций и витиеватых орнаментов национального мугама. Самое время вспомнить товарища Рафика — харизматичного Вагифа Мустафазаде, обладателя роскошных моржовых усов. Вагиф параллельно с Бабаевым тоже занимается синтезированием нового звучания. Однако его джаз-мугам получается другим — острым, пламенным, заполняющим всё вокруг, местами близким к фри-джазу. Кажется, что Мустафазаде хочет вытащить и забрать с собой в джаз всю энергию традиционной азербайджанской музыки. Эксперименты Рафика наоборот наполнены воздухом, солёным ветром, вдохновением и влюблённостью. Может быть, всё потому что Вагиф всегда любил пылающие аккорды Сесиля Тейлора, а Бабаев — игривое кокетство Хэрби Хэнкока? Видимо, Мустафазаде был счастливее Бабаева, ибо не озадачивался вопросами джазовой традицией или радикализма, весь джаз был для него в настоящем, ежесекундном. Тогда как Рафик работал по академическим консерваторским правилам. Страсть к структурированию у Бабаева также осталась со времён учёбы в математической средней школе. Однако одно утверждать можно с большой уверенностью — к концу 60-х эти двое кристаллизировали в своих лабораториях то, что впоследствии будут называть джаз-мугамом. Эта музыка покорит сердца тысяч искушённых слушателей и станет национальной гордостью Азербайджана.

Однако важно понимать, что оба музыканта ни коем образом старались не экзотизировать своё изобретение, чтобы поскорее выставить его на витрину в качестве товара. Об этом Бабаев говорит в своих письмах:

«Неправыми окажутся те, кто увидят в джаз-мугаме исключительно воспроизводство звука в различных исполнительских пропорциях. Главным тут выступает внутренняя взаимосвязь и строгая композиционная логика звуковых, ритмических, гармонических и ладовых трансформаций, переходов, сдвигов. Лишь в этом случае, в случае преобладания композиционного над исполнительским и стихийным, джаз-мугам может быть подлинно национальным стилем, а не этнографическим товаром».

(Наступит) Самый канун Навруза

Я был изрядно удивлён, когда обнаружил, что при жизни у Рафика Бабаева выходило не так уж и много официальных записей — полторы пластинки на Мелодии и несколько альбомов в коллаборации с оркестрами эстрады. Лишь только в 2008 году, в Азербайджане был выпущен 8-дисковый бокс-сет, приуроченный к 15-летней годовщине со дня смерти композитора. Он содержит записи, некоторые из которых доводились до ума участниками многочисленных групп музыканта и его наследниками. Это издание исчерпывающе показывает всю изменчивую музыкальную природу Бабаева: под одной обложкой собраны ранние свинги и эстрадные окрестровки, поздний электро-джаз и джаз-мугам. Почти 10 часов музыки Рафика блестяще раскрывают его сердце и душу. Лучше всего этим импровизам аккомпанирует книга Фархатова — перелистывая последнюю страницу и включая последнюю композицию, кажется, что Бабаев стал навсегда твоим другом или наставником. Так хочется поблагодарить его за все эти мысли, воплощённые в словах и музыке!

В конце «От темы к импровизу» Фархатов вспоминает последний день жизни Рафика Бабаева. Тот самый, когда музыкант, опаздывая на запись, сымпровизировал и впервые за годы спустился в метро, даже не зная стоимости проезда:

«Неопровержим в наше жизни лишь нигилизм, всё прочее, в том числе и судьба, никогда не могут быть доказаны и подтверждены. А если так, если всё именно так, то тогда вся наша жизнь — сплошная импровизация?! И тогда, выходит, у каждого свой импровизационный путь не только к счастью, радости, но и к страданию, муке?! Импровизация как жизнь? А почему бы нет?! Если с этим не согласиться, значит, согласиться с иным: с тем, чтобы вывести для всех одно унифицированное безимпровизационное упоминание любви, горя, жизни и смерти.

Снова: 19 марта 1994 года. Последний в бабаевском бытии импровиз. Импровиз трагический, безысходный, импровиз без шансов на возвращение и даже иллюзию. Но — импровиз!»