«Икча-кукча, чаба-бильма, лынгыр-лангыр лач-пач»: интервью с Финно-угорским Шаманским Оркестром «УМПУ»

Ровно год назад на лейбле ТОПОТ вышел альбом «Одо-Туно» Финно-угорского Шаманского Оркестра «УМПУ». По такому случаю мы хотим опубликовать большое интервью с его основателями — художниками-этнофутуристами Кучыран Юри и Жон-Жон Сандыр. Подобно участникам Флюксуса, Кучыран и Жон-Жон стараются соединить в своём творчестве буквально все виды искусства — они занимаются аутентичными хэппенингом, театром перформанса, видео-артом, инсталляцией, живописью и, конечно же, музыкой. Первостепенный медиум деятельности группы — культивация родной финно-угорской культуры, центром которой в России является Удмуртия. Главной целью своего творческого движения «Эмноюмно» художники считают создание личностной мифологии на основе национальной культуры, которая становится метафорой человеческой жизни и отдельного народа. Эти постулаты также заложены в удмуртском художественном движении «этнофутуризм», которое Кучыран и Жон-Жон активно развивают своей деятельностью. Мы вдохновенно поговорили о том, что такое новый фольклор и при чём тут Божественная Радость, о безбашенной импровизации, современном шаманизме в контексте галерейной деятельности Удмуртии, медитации на эпос, любви, трансе. И наконец, о том, какие же сны снятся деревьям. Разговор получился большим и интересным. В финальную публикацию не вошли увлекательные истории о предыдущих проектах участников оркестра, работавших на стыке визуального искусства, шумовой и конкретной музыки. Об этом мы ещё расскажем в следующих наших публикациях в канале лейбла ТОПОТ. А за новой музыкой и другими проектами участников оркестра можно следить в группе «Этносталкинг» в ВК и на их сайте.

«УМПУ» в названии Финно-угорского Шаманского Оркестра переводится как «Древо сновидений». Такое название вы придумали изначально или были какие-то иные варианты? И с чего всё начиналось?

Кучыран Юри: Кажется, вообще первый вариант названия оркестра был финским названием «Унипу». В переводе на русский — «Древо сновидений».

Жон-Жон Сандыр: На завершающем 10-летний цикл симпозиуме «Тур но Пар» в 2017 году в деревне Зяглуд-Какся Вавожского района Удмуртии все участники должны были сбривать волосы наголо — и мужчины, и женщины. Это был такой своеобразный входной маркер. Этот симпозиум был посвящён деревенским аутентичным воротам. Художники договаривались с хозяевами этих домов, чтобы те разрешили им расписать их ворота. По задумке, ворота являлись некоторыми кулисами: когда они открывались, зрители видели двор, на котором художники с теми же самыми хозяевами устраивали театральный перформанс. Затем ворота закрывались, зрители (почти вся деревня, с окрестных населённых пунктов, приглашённые гости из Ижевска и из других районов Удмуртии) двигались дальше к следующему двору. Так обходили всё поселение. Такая своеобразная выставка под открытым небом. Финны, посмотрев на это, удивились: «И на этом всё?» Мы ответили, что хорошо было бы, если кто-то продолжал бы устраивать подобные симпозиумы, посвящённые финно-угорской культуре в следующем мега-проекте, в новом 10-летнем цикле. Так и решили — устраивать подобные действия регулярно: год — в Финляндии, следующий год — в Удмуртии. В рамках своего симпозиума финны сняли домик в одном заповеднике — настолько заповедном, что там даже ягоды собирать нельзя было. То мероприятие они назвали «Унипу», что на удмуртский мы перевели как «Умпу» — «Древо сновидений». Такого слова нет в удмуртском языке. Это наше творчество. Но оно понятно продвинутым удмуртам. Ребята очень креативно подошли к активностям на симпозиуме, например, один участник завязывал себе глаза, тогда как другой водил его по лесу и описывал окружающее пространство — по шишкам, через ручеек. Иногда отпускал, чтобы тот ориентировался только на голос.

Как я понимаю, основной костяк оркестра — это Кучыран Юри и Жон-Жон Сандыр? То есть вы?

Кучыран: Да, всё так. Только в зависимости от места действия и времени к нам в сборную могут присоединиться ещё 6-7 человек. Действуем довольно ситуативно — состав может разрастись до 12–13 человек.

Жон-Жон: Опять же на финском симпозиуме «Муу-Маа» в 2015 году, во время нашего камлания в коммуне «Катаямяки» к нам присоединились 50–60 человек.

Кучыран: И вот он тонкий момент — всё это действие же нужно записывать. Этим надо постоянно заниматься. Тут как раз директор радиостанции «Одовала-Радио», вот он сидит — Жон-Жон — каждый концерт тайно записывал. И когда он вдруг показывал потом все эти записи, даже и не верилось, что получилось так хорошо. Со стороны казалось, что это всё дурачество какое-то, сейшены, а на деле всё обернулось в полевые научные исследования, которые фиксируют всё атмосферное происходящее на этой местности: все события и действия собравшихся людей. Звуковой эпос, эпос-театр, эпос-перформанс — это всё эпос. При том мы пишем этот эпос по наитию, как чувствуем: просто идём-идём-идём вперёд мелкими творческими шагами. И вот в 2022 году в Удмуртском республиканском музее изобразительных искусств с большим успехом у нас с Жон-Жон состоялась персональная выставка «Ньыльдон кык» (с удм. «Сорок два») как очередная страница этого эпоса. Посвящена она была трёхчастному мировосприятию мира удмуртами, удмуртским иконам и Золотому веку Кылдысина (Кылдысин — один из главных персонажей из пантеона удмуртских божеств). Лоскутками из разных видов искусств мы плетём этот эпос.

Возвращаясь к оркестру, расскажите, как вы впервые собрались для того, чтобы произвести первый звук? Может быть, вы вспомните ваш самый первый концерт?

Жон-Жон: Кажется, это произошло в 2010 году, когда мы встретились впервые с Клаусом Бургером.

Кучыран: Это был импровизационный концерт в Перми — просто музицирование! Перед гостиницей «Урал» есть небольшая площадка, куда мы вышли, расслабились, к нам присоединились местные прохожие, чтобы нас послушать. Жон-Жон сделал эти записи, они получились удачными — это не студийные работы, в эти записи просачивается шум транспорта, гул города. Потом когда мне Жон-Жон их показывал, я вдруг почувствовал и понял, что эти импровизации на самом деле — самостоятельный музыкальный продукт. Мы с Жон-Жон убедились, что это действительно звучит очень свежо и красиво!

Жон-Жон: Да, мы послушали и поняли, что вот одна композиция цельная от начала до конца, потом вторая, третья. И прослушав все те записи полностью, а ведь столько лет прошло, мы созрели, чтобы понять, что они цельные, и сумели оценить их.

Битиё ножом-косарём для выщипывания лучины по заслонке

Какой был у вас инструментарий на том концерте?

Кучыран: У нас был инструментальный минимум! Бубен, колокольчик, гонг, космические палки. Эти палки изготавливались из найденных в деревнях черенков-ухватов. Палки мы специально подготавливали — вырезали на определённого размера кусочки, обжигали в печке, как-то специально лакировали, чтобы они не впитывали влагу. И производили с ними разные тактильные чувственные манипуляции. Когда их на пол бросаешь — то на деревянный, то на бетонный, то на кафель, создаются неповторимые необычные звуки — вроде хаос, а прислушаешься — не хаос, а журчание лесной речушки, скрип деревенской телеги, трель соловья и т. д. И они каждый раз звучат оригинально! Всё происходит очень спонтанно. Каким-то внутренним чутьём контролируешь скелет музыкальной композиции — крещендо, диминуэндо — какие-то странные выпады, вспышки-воспоминания, благодарения человеческим судьбам удмурток, в их бытовом вечном домашнем труде возле печки, как возле Удмуртской Вселенной...

Как я понимаю, с тех пор инструментарий сильно не меняется, лишь изредка дополняется?

Жон-Жон: Мы вообще стараемся использовать в своей музыке инструменты из природных материалов.

Но вы можете также использовать в качестве музыкальных инструментов и найденные в заброшенных деревенских домах вещи?

Кучыран: Именно так! Например, я сделал инструмент — гурпул. По воспоминаниям из детства смастерил деревянную печную заслонку. Раньше металлические заслонки редко можно было встретить в деревнях. Художественно застарил её, придал ей вековую старину. В качестве ударного инструмента используется удмуртское мачето — чагпурт, который я нашёл в старинной заброшенной удмуртской избе. Само действо называется по-удмуртски «Чагпуртэн гурпул шуккон» (битиё ножом-косарём для выщипывания лучины по заслонке). Удмурты любят печные заслонки, зачастую догадываясь, что этот предмет весьма сакральный, но глубинное его значение немногие знают. Заслонкой закрывают печку. А печка символизирует Вселенную. Через печку всегда разговаривали со Вселенной, со Всевышнем. Если что-то нужно было: «Боженька, дай мне здоровья!» — прямо в печку кричали, пели. Или вот, например, когда сын уходил в армию. Да даже я помню свою маму, видя её манипуляции у печки я спрашиваю: «Мама, что ты делаешь?» А она пишет на кирпичах перед печным лоном углём такие слова-пожелания моему старшему брату, призванному в Армию: «Сынок, желаю тебе, чтобы дорога была удачной, чтобы тебе везло, и чтоб ты возвратился домой живым и невредимым!» А я ей: «Мама, ты что делаешь! Ведь люди если узнают, то обвинят тебя в колдовстве!» А теперь я понимаю, что наша мама шаманкой была! Этому делу нужно постоянно учиться. Вообще-то, все люди — шаманы, просто мало кто думает об этом, мало кто учится этому таинству. Это большой труд! Ну, а некоторые, наоборот, сильно предрасположены к этому, и их будто ведут, направляют на это. У меня мама как раз такая была. Как я свою маму люблю, потому что она божественно любила всех одинаково: своих детей, семью, и всех деревенских.

Вообще-то, все люди — шаманы, просто мало кто думает об этом, мало кто учится этому таинству. Это большой труд!

Бить ножом мачето-чагпурт по заслонке, будь то по деревянной или металлической — это древние отголоски удмуртского шаманства. Вместо гурпул раньше был бубен. А почему бубен был заменён гурпулом? Да потому, что камлание на бубне на стыках времён стало восприниматься неоднозначно на территории Удмуртии и на сопредельных ей территориях. Если ты на бубне камлаешь — ты уже шаман, представляющий совершенно иное мировосприятие, отличное от общего понимания. В тебе могли увидеть врага, тебя могли преследовать и можно было пострадать из-за этого. Люди скрывали это всё. В начале XX века бубны просто исчезли. Появились спонтанные ударные инструменты из бытового обихода. В том числе и заслонки. Сначала они были деревянными, теперь они все металлические.

Кроме этих инструментов изготавливаем эксклюзивные музыкальные инструменты в форме арт-объектов-инсталляций из найденных предметов. Например, пять музыкальных инструментов в форме арт-объектов-инсталляций «Священные птицы Воршуда — Хранителя рода Докъя», планируем изготовить удмуртский орган из деревянных долблёнок-маслобоек разного диаметра и т. д.

На Вратах Вселенной магический танец творят удмурты!

Жон-Жон: Во время проведения симпозиума «Жон-Жон Асан» на концерте, где выступали народные ансамбли из разных деревень Алнашского района Удмуртии, многие исполнительницы играли на печных заслонках, а затем бросали их на пол и танцевали на них.

Кучыран: Именно! Это отголоски древнего удмуртского шаманства. Да если взять те же самые детские считалочки: «Икча-кукча, чаба-бильма, лынгыр-лангыр лач-пач...»? Это всё шаманские штучки. В своё время дискредитации подвергалось шаманство, эти взрослые, серьёзные, сильные магические слова-камлания плавно перешли в разряд детского фольклора.

Сейчас подумал – а ведь действительно,  страшно заглянуть в печку, если там нет огня – темно-о-о-о…

Кучыран: Именно что! Поэтому мы интуитивно в процессе мозгового штурма с Жон-Жон и Ленаром Дуэ Со (тоже участником «УМПУ») сотворили один аутентичный перформанс, который засняли. В нём Ленар голый полностью забирается в нетопленную печь. Все печки обычно маленькие, я бы в них не поместился. Жон-Жон тоже — у него габариты большие. Ленар как самый маленький взял на себя эту судьбоносную ответственность в личной мифологии. Он полез в печку, а когда вылез совершенно после этого изменился. Он сейчас под защитой печки — Вселенной. У него такие пертурбации в жизни начали происходить, например, его избрали председателем Набережно-Челнинского отделения союза художников России и он стал выправлять в организации все проблемы, как финансовые, так и организационные, и творческие. У него у самого творчество заиграло новыми красками. И вот вернёмся к заслонке. Ты закрываешь ею Вселенную. И вот вспомни какие ритуальные танцы вчера устраивали эти бабушки из народного ансамбля — вот они двигаются с заслонками в руках, постукивая по ним, а потом кладут или бросают их на пол и начинают танцевать прямо на них. На Вратах Вселенной магический танец творят удмурты! Это мощнейшее шаманство! Радость Вселенского масштаба! Ну невозможно в этом случае танцевать со злым умыслом. Это просто самая настоящая Божественная радость! При этом удмурты танцуя этот Небесный танец, не могут объяснить смысл этого танца. Просто они знают, что так надо!

В безбашенной импровизации и есть красота современного фольклора

У вас на логотипе оркестра изображено дерево?

Жон-Жон: Да, это ель, в которую ударила молния и она разделилась на две части.

Кучыран: Удмурты потом из этой ели изготавливают удмуртский музыкальный инструмент крезь — гусли. Из этой же ели мастерят и кубызы и другие звонкие музыкальные инструменты. Потому что это дерево — именно ударенное молнией — очень звонко звучит. Это как божественная метка. Именно это дерево было выбрано для того, чтобы стать музыкой.

Как я понимаю, вы в оркестре не придерживаетесь каких-то строгих стилистических рамок? В ваши импровизации и несколько инородный свободный саксофон может ворваться?

Кучыран: Всё, что угодно, может ворваться, не договариваясь с нами. Но если ты чувствуешь, что тебе надо выложиться, покайфовать, ты должен это почувствовать, и не стоит из этого делать конец света. Все должны слушать и слышать друг-друга, помогать друг-другу. Это на первый взгляд выглядит просто. Но это большой труд! Нужно создавать свой музыкальный ритм и вести его, импровизационно меняя его, прислушиваясь к другим. И у каждого свой этот ритм. И эти личностные ритмы соприкасаются и гармонируют, как цвета на палитре и на картине у художников, создавая единый мощный ритм музыкальной композиции.

А расскажите, как оркестр воспринимают за границей? Вы выступали в Финляндии, Эстонии и Литве, так?

Кучыран: В Литве у нас был перформанс. На открытии выставки. Но там нас было двое. Это не считается. В Финно-угорском Шаманском Оркестре должно быть минимум три человека.

А в дуэте с Жон-Жон неужели не выступали?

Кучыран: Бывало! Когда мы с Жон-Жон выступаем вдвоём, то получается что-то более ритуальное. Из меня начинает вырываться какой-то глубинный родовой речитатив, а из Жон-Жон — густые ритмы. Сначала он доминирует со своими идеями, потом я. И мы друг под друга подстраиваемся.

Фольклор – это устное народное творчество с оголённой чувствительностью

Про подстраивание. Я вот побывал вчера в первый и пока в единственный раз на вашем концерте и понял, что в вашей музыке столько свободы, что любой человек, не обладающий какой-то музыкальной грамотой может спокойно подыграть вам на любом звучащем предмете или даже голосом. Это так естественно.

Кучыран: Конечно. Фольклор — это устное народное творчество с оголённой чувствительностью. Выступления Финно-угорского Шаманского Оркестра «УМПУ» тоже своего рода современный фольклор, потому что он предполагает раскрепощённое творчество участников оркестра. Почему современный... Потому что в оркестре выступают концептуально в основном только художники, но иногда не возбраняется присутствие и музыкантов... И своим исполнительским мастерством, будь то голосовое звучание, ритмы музыкальных инструментов, мы, как бы, спонтанно пишем кистями и красками красочное полотно. Это творчество не предполагает наличие нот, партитуры, набросков, подготовительных эскизов, по которой участники оркестра разучивали бы песни и играли в музыкальные инструменты. Они слышат и видят их у себя в голове, причем не свою отдельную партию, а целиком весь образ песни в красках и звуках. Для художников — это, несомненно, является увеличением инструментария в написании невидимых картин посредством звука, голоса и ритмов. И в зависимости от того, сколько человек ее исполняют (два, три, пять, десять, пятнадцать), мы строим партию в коллективном написании общей музыкальной картины. Мы даже иногда не договариваемся, кто, что и в каком регистре будет петь и извлекать звуки и ритмы на музыкальных инструментах: верхнем, нижнем, среднем. Мы импровизируем. В этой безбашенной импровизации и есть красота современного фольклора, потому что голоса, звуки, ритмы музыкальных инструментов куда-то движутся, сталкиваются, образуют необыкновенные созвучия, кластеры, которых нет и не может быть в народном хоре: там уже продумано, должен ли звучать аккорд, или то, что создал аранжировщик. А в современном фольклоре и в выступлениях Финно-угорского шаманского оркестра «УМПУ» каждое новое исполнение будет непохожим ни на предыдущее, ни на последующее.

Расскажите про проект «Звуковой ландшафт». Вам понравился фильм, который снял Космосфильм? Как проходили съёмки? Может быть, что-то волшебное произошло в это время с вами и рядом с вами?

Жон-Жон: Это вообще была удивительная коллаборация! Мы поняли, что доросли до полнометражного формата кино. И начали планировать съёмочный процесс. Многое, конечно, подсказала местность и сама ситуация внутри деревни, куда мы приехали.

До этого мы десять лет организовывали симпозиумы, посвящённые перформансу и видеоарту. Потом из того, что было снято, создали программу, где просто в определённой последовательности выстроили наши любимые видеоарты и документацию перформансов. На удивление, получилась цельная история о вечности и бесконечности, в которой практически отсутствуют слова.

Летом 2023 года мы отправились в аутентичную удмуртскую деревню Варавай снимать сны, которые видят деревья. И в какой-то момент к нам присоединилась команда «Космосфильм», которые как раз занимались сериалом «Звуковой ландшафт». Они интересовались оригинальными группами из регионов России, и «УМПУ» попал в поле зрения. Можно сказать, что двадцатиминутный эпизод, который был смонтирован после экспедиции (посмотреть сериал можно в контакте и на Кинопоиске), это прелюдия к нашему полному метру.

Магических моментов там было предостаточно. Один раз во время съёмок началась спонтанная песня на праязыке, а неподалёку паслись коровы. Одна как-то заинтересовалась происходящим и решила подойти поближе. И вот она подходит такая огромная, жуёт траву и стоит в трансе, слушает. Такое ощущение создалось что это специально для неё была песня. Я в какой-то момент заметил, что у неё глаза такие глубокие, как два озера, и оттуда полились слёзы, представляешь! Так она прочувствовала этот момент, что заплакала. Но это сакральное происшествие не вошло в «Звуковой ландшафт». В целом это был мощный опыт, я впервые встретил людей, которым не надо ничего особо объяснять в плане съёмки, всё как-то на доверии друг к другу выстраивалось. Киномаховик был запущен. Выглядит «УМПУ», конечно, весьма странно на фоне других серий проекта. Мы на общем фоне смотримся как дичь, нас уже окрестили добрыми инопланетянами...

Как поживает Финно-угорский шаманский оркестр «УМПУ» в конце 2023 года? Что самое главное произошло для вас в этом году? И какой самый мощный проект планируется на следующий год?

Жон-Жон: Полгода мы морально готовились к съёмкам фильма, надо было максимально всё предусмотреть. Сам фильм, его идея, возникли как вспышка в доли секунды. Потом мы начали углубляться, в процессе проявлялись новые нюансы, надо было договариваться с большим количеством разных людей. У нас деревенские жители снимались в массовой сцене. Да и в целом было много технических моментов. Параллельно фильму из архивных полевых записей всплывают новые музыкальные альбомы. В конце декабря планируем выложить наши импровизации-моления, записанные в разное время в разных местах. Иногда слушаем сырые записи оркестра и понимаем, что там временами чувствуется очень высокий полёт.

Контакт с «Космосфильмом» как будто вывел нас на новый виток, пришло время создавать странное необузданное кино, на стыке видеоарта, документального и художественного кино, основанное на финно-угорской и удмуртской мифологии. До этого мы только тренировались, создавая цельные микро-сюжеты. Ну и конечно, главными героями новых фильмов станут участники шаманского оркестра «УМПУ», которые странствуют в пространстве безвременья.

Расскажите о выставочных проектах, которые прошли с вашим участием в Удмуртии и в России?

Жон-Жон: В основном все наши проекты сконцентрированы во Внутренней Удмуртии. За последние 25 лет состоялось 11 международных этнофутуристических фестивалей, которые организовывал Кучыран, а с 2007 началась другая форма — этнофутуристический симпозиум. На сегодняшний день мы провели уже 27 летних и зимних таких симпозиумов. И наша мечта посетить все районы Удмуртии, но мы сейчас лишь на пол пути.

Как творческая группа «Эмноюмно», перед началом всех ограничений, побывали в Вильнюсе на международной выставке «Кровь и Почва». Потом была Чувашская биеннале в Чебоксарах и наш мегапроект «Внутренняя Удмуртия-Удому. Напсӥ» в Ижевске.

Наши видео-арты постоянно колесят по миру, участвуя на выставках и показах в Греции, Италии, Бельгии, Финляндии, Эстонии, Владикавказе, Китае, Москве и Питере... Я в какой то момент понял, что CV и портфолио ничего особо нам не дают, ведь люди всё равно не узнают, кто мы есть на самом деле. В этом смысле личные знакомства ценю гораздо больше.

Сейчас я наблюдаю небывалый подъём в искусстве Удмуртии и в других регионах, которые нас окружают. Те, кто был в тени начинают проявляться, поднимаются такие пласты, которые раньше никто не замечал. Очень много странного и необузданного искусства, идей, людей и событий. Уже невозможно запоминать бесконечное количество новых имён, как будто всё что происходит в современном культурном поле-это бесконечный акт коллективного творчества.

Интервью подготовил Шудо Ожо-Вожо (Евгений Галочкин)