July 21

МКС: За семь лет до конца

За семь лет до конца начался обратный отсчет для МКС.

Ладно, он начался гораздо раньше, и я не мог не понимать этого — в конце концов, даже мой бакалаврский диплом был частично посвящен неизбежному поиску замены для космической станции. Но то были разговоры, текст перелитый в текст, который никак не вяжется с миром реальным. А теперь пошли приготовления.

Вот что я прочитал вчера:

U.S. Deorbit Vehicle отправится на МКС за 1,5 года до запланированного свода станции с орбиты в январе 2031 года. Последний экипаж покинет МКС за 6 месяцев до свода, опустив орбиту станции до высоты в 300 км. USDV будет независим от ресурсов МКС в течение последних 4-х дней.

Разумеется, SpaceX. Символу нашего будущего выпала честь распрощаться с настоящим. Вопрос: вы видели, как появилась МКС? Я вот нет, хотя чисто технически мы с ней почти ровесники: первые блоки полетели в 1998 году, а полностью станцию собрали к началу 2010-х.

Как и все, что появилось до моего рождения (либо в раннем детстве, когда мировые события обходили меня стороной), МКС обладала тем ореолом незыблемости, который присущ детскому восприятию – когда кажется, что вещь была всегда, и всегда будет.

Собственно, первый взрослый урок, через который мы обязательно проходим — в мире не существует констант. Любые константы оказываются лишь продуктом детства, в котором время течет совсем по-иному, а иногда и вовсе не имеет значения. Кажется, что первые пять лет твоей жизни по весу сопоставимы со следующими двадцатью.

Итак, МКС не константа.

Идея смертна.

Даже так, к чему грустить?

Международная Космическая Станция — безумный, смелый проект. Безумнее и смелее даже, чем полет на Луну или будущая высадка на Марс. Почему? Потому что человек здесь столкнулся и — редкий случай! — победил не безразличную к нему природу, но самого себя. Одного небольшого по меркам истории окна хватило, чтобы связать людей вместе. Даже если на деле все было не так, а так в политике почти никогда не бывает, следующие 24 года показали, что космос умеет диктовать свои правила. И живое подтверждение тому, и памятник всему лучшему, что есть в человечестве, вертится сейчас вокруг орбиты на высоте 400 км.

Вот тот самый редкий случай, когда идеализм сработал, и уже станция заставляла государства сотрудничать вне зависимости от общего политического шума. МКС доказала, что космос — это отдельная сфера, а не просто продолжение земной политики. И вовсе не хочется думать о том символизме, которому будет соответствовать пребывание станции на морском дне — памятник, уже в прямом смысле слова, тому, что прошло.

Верю ли я, что соперничество теперь вытеснит сотрудничество? Ни в коем случае. Пожалуй, в этом плюс работы с космической политикой: ты видишь множество тонких ниточек, которые связывают страны и людей в самые неожиданные узоры. Эти общие спутниковые системы и региональные организации, и воркшопы, и статьи. Они не так интересны или грандиозны как огромная космическая трубка со множеством иностранцев на борту, но выполняют ту же задачу, и точно никуда не денутся.

Это формирование нового формата космического сотрудничества для всех и от всех, который соответствовал бы вызовам времени. Это осознание того, что космос прочно засел в нашей жизни и никуда не уйдет, что все больше и больше стран присоединяются к космической деятельности. Это постепенное движение к осознанию одного простого факта: вместе — проще. И дешевле, и быстрее. Когда-нибудь я научусь писать об этом так, чтобы звучало красиво, завораживающе, достойно нашего космического будущего.

Но это не мешает бояться и грустить о том, что неминуемо грядет. Грустить одновременно от значимости события и от того, что значимость эта быстро затеряется среди какой-либо повестки того дня. И хотя МКС — не первая станция, которой светит морское дно, кажется, что это уникальное по своей наполненности смыслом событие. Падение МКС равноценно падению Берлинской стены, но с обратной полярностью, потому что будет знаменовать не конец разделению, но конец объединению. Тех, кто, возможно, и не думал объединяться.

***

Впрочем, семь лет — это очень долгий срок. Еще целых семь лет у нас будет живое напоминание того, к чему нужно стремиться — в этот раз не из сиюминутных политических выгод, но из фундаментальных потребностей, for all mankind. Живое напоминание о том, что всё вполне возможно. Вполне возможно, что правда всё.