January 14

Лето с запахом граната и печали

– Иди ко мне!

Яркое солнце заливало долину. Светом полнились травы, как полнятся зерном колосья, начало лета разбросало по безбрежному лугу мириады пёстрых цветов и напоило сочную зелень свежестью очередного июня.

Я сложила руку козырьком и прикрыла глаза, вглядываясь в фигуру, так ловко убежавшую вперёд, оставив меня позади. Высокие стебли окружали этот очаровательный силуэт, лаская худые бледные руки, ничем не укрытые от солнечных лучей. Казалось, что свет пронизывает эту тонкую кожу, что тот, кто зовётся Призраком, в самом деле призрак – мерцающий своим потусторонним светом, прозрачный и лёгкий, словно печальные духи с тёмных кладбищ, скользящие средь могил.

В моих мыслях пронеслось, что он может легко обгореть… Люди с такой белой кожей невероятно красивы, но совершенно не переносят агрессивного солнца. Впрочем, по его заверениям, нам осталось совсем ничего до того места, о котором он мне рассказывал.

Словно полудница, он заманивал меня вглубь поля по узкой тропинке, которая уже почти совсем заросла. Трава цепляла ноги и руки, становясь всё гуще и выше с каждым шагом, а его поступь была всё также легка. Я перехватила покрепче большую плетёную корзину в моих руках и прибавила шагу. Совсем не хотелось отставать…

Какой-то странный забег по полям и попытка не схлопотать солнечный удар. В этот день всё было странно с самого начала, если так подумать: и эта корзинка в руках, и луг, над которым резвились бабочки, в догонялки перелетая между одним цветком и другим, невыносимо громкое стрекотанье кузнечиков, и самое необычное – Призрак. Он был словно самая красивая кукла на витрине огромного и дорогого детского магазина, которую видишь один раз в холодный зимний вечер, когда город украшен яркими гирляндами и еловыми ветвями к новому году, когда дёргаешь маму или папу за рукав, показывая на неё и упрашивая купить, но тебе говорят, что слишком дорого, что дома есть куклы, что тебе она быстро наскучит. Ты в тайне надеешься, что случится новогоднее чудо: пусть тебе и сказали, что нет денег, что она тебе не за чем, но это же просто слова родителей… Она ведь обязательно окажется под ёлкой, когда вдруг сменится год, когда ты проснёшься рано утром и в предвкушении побежишь смотреть, что тебе подарили.

Вот только куклы там не оказывается. Она остаётся в воспоминаниях такая красивая и необычная, с блестящими волосами и в красивом платье, но ты понимаешь одно: ты уже никогда её не получишь.

Призрак был словно эта детская мечта. Нежно-голубое платье висело на его тонкой фигуре, повешенное на бретели с кружевом по краям. Плечи его слегка краснели от солнца или, быть может, от моих слов, неважно, важно было то, что в глаза мне постоянно бросалась корсетная шнуровка по его спине, что, когда он вдруг срывался на бег среди бесконечных трав, то из-под платья то и дело выглядывали нижние белые юбки, оформленные рюшами, что щиколотки его и икры были оцарапаны прошлогодней грубой травой, примятыми снегами жёсткими стеблями, что эти маленькие царапинки слегка краснели на фарфоровой коже, что он оборачивался и, лучезарно улыбался, звал меня за собой, просил не отставать, и тогда я тоже невольно срывалась на бег, чтобы догнать его… Почему же каждый раз не удавалось схватится хотя бы за край этого очаровательного платья? Прикоснуться к руке, сцепить наши ладони крепко в замок, притянуть его к себе…

И вдруг бескрайнее, упоенное солнцем поле оказалось за спиной, а мы стояли на небольшом зелёном холме, и трава была такой мягкой и прохладной, и тень огромного дерева так раскидиста – пристанище для путника, которого застал жаркий полдень средь нестройных рядов сухостоя.

Я переводила дыхание. Призрак оттряхивал полы своего платья.

– Тебе стоило надеть нормальную обувь, – уронила я, уставившись на простые туфельки с ремешком на подъёме.

– Давай поскорее расстелем покрывало? – Ловко ускользнул он от моего замечания.

И правда… Я поставила огромную плетёную корзину и вытащила из неё плотное покрывало, которое мы вдвоём развернули на скрытой в тени поляне. Я выложила все припасы для пикника. Вчера вечером мы долго собирали эту корзину из фруктов, бутербродов и сладостей, болтая о туманном будущем, об учёбе и работе, о кексах, которые мы забыли в духовке, из-за чего их пришлось выкинуть…

– Когда мы будем возвращаться, накинешь плед на плечи… Я боюсь, что солнце тебя пожгло.

Пожгло мою мечту, как лампа – мотылька.

– Это вовсе не солнце виновато… – Призрак скромно опустил взгляд, который тут же скрылся за длинными ресницами, и сложил руки на подоле своего пышного платья, – Разве ты не помнишь, что ты говорила, когда мы шли сюда?

Что я говорила? Чёрт возьми, что я говорила? Мне кажется, я то и дело говорю какую-то глупость. Но я не помню, что я такого сказала ему! Почему не солнце виновато в том, что обгорели его плечи?

Я смотрела на эту хрупкую кукольную фигуру с недоумением, пока он не поднял взгляд. Не только плечи алеют, но и обычно белые щёки и даже кончики ушей!

– Ладно, это ничего страшного, – моя сказка махнул рукой, как лебедь ударяет крылом по воде, – Давай есть гранат.

Он взял крупный красный плод в свои очаровательные маленькие руки. Я хотела сказать: «Нет, давай я», мне так хотелось позаботиться, мне так хотелось сделать что-то для него. Как я несла корзину, как я сегодня утром завязывала ленты на его спине, также мне хотелось почистить гранат для него и, а когда мы вернёмся домой – я бы помыла контейнеры, в которые мы положили кусочки торта, убрала бы плед, разложила бы складной диван…

Из граната вытекает сок. Кожура намертво прилипла к нему, как к человеку – кожа. Призрак немного хмурится, но силится всё равно снять корку, добраться до сочных зёрен. Его руки все в соке. Словно в крови… Сладкий запах разливается по воздуху и заполняет собой всё пространство в нашем скромном теньке, как чай, наливаемый в изящную фарфоровую чашку. Тонкие руки больше не стремятся снять с упрямого фрукта кожу – они разламывают его на две части, и мне кажется, что точно также, как этот цитрус расколется и моя голова, если я позволю себе хоть одно порочное и неправильное действие в отношении Призрака. Нет, вовсе не он мне ответит на поползновения – я сама буду себе наказанием.

– Алекс, наклонись ко мне.

Я слушаюсь. Ещё бы. Хоть раз в жизни я бы его ослушалась? Я бы пришла к нему и в дождь, и в снег, и в сильные морозы. Скажи он: «Переведи мне все деньги со своей карты,» – я бы не задумываясь так и сделала бы, только… Он так никогда не скажет.

Меж указательного и большого пальца Призрак сжимает прилипшие друг к другу зёрна граната – внутренности алого плода. Красные капли стекают с его локтя, его руки липкие и словно перепачканы в крови. Меня пьянит этот запах, меня пьянит этот вид – я поднимаю взгляд и вижу ласковое и слегка извиняющееся выражение с неизменной невысказанной печалью во взгляде.

Я съедаю предложенное мне угощение прямо с его рук. Мой рот в момент заполняется сладостью и кислотой – невероятной смесью вкуса. Я в жизни никогда не ела ничего подобного! Кажется, если угощать станет он, то вкусно будет, что угодно: будь то сладкие фрукты или горькое лекарство.

Он отковыривает ещё несколько зёрен из раскрытого плода и ест их. Сок на его сахарных, слегка покрасневших губах… Я неровно дышу.

Отворачиваюсь.