"Ненормис" или прекрасная Россия прошлого
Роман Сергея Давыдова "Спрингфилд".
Издательство: "Freedom Letters"
Рецензия опубликована в сборнике текстов по итогам летней литературной школы: "Литературные практики в эпоху распада империи". В сборнике она дается с переводом на английский язык. Если вы хотите поделиться с кем-то англоязычной версией, то ссылку на нее можете найти здесь.
Спрингфилд – это город в американском штате Иллинойс. Спрингфилд – это вымышленный город из Вселенной Симпсонов. Спрингфилд – это самарский микрорайон “Крутые ключи”, из которого хочет уехать главный герой одноименного романа Сергея Давыдова. В этом топонимическом перекрестье эстетика этой книги. Она про то, что жить как в американском кино можно даже в средней полосе России. Про то, что мечтать – это очень важно. Про то, что у каждого человека есть право на свой “Спрингфилд”. А еще о том, насколько хрупким может оказаться все перечисленное.
В декабре 2022 года Сергей Давыдов выложил в открытый доступ свой первый и пока единственный роман. Дебют получился громким: включение во всевозможные подборки и положительный комментарий Дмитрия Быкова сделали книгу бестселлером в своем сегменте. Но если для людей литературы Давыдов – открытие, то для людей театра уже давно сложившаяся звезда драматургии. Его пьесы ставятся по всей стране самыми мощными режиссерами поколения 30-летних: Лизой Бондарь, Никитой Бетехтиным, Талгатом Баталовым. Они, как и сам Давыдов, миллениалы, которые в отличии от “зумеров”, успели попользоваться благами культурной политики 2010-х. После вторжения России в Украину часть из них покинула страну, потому что не могут творить здесь; часть осталась, потому что “наше время только наступает”, а часть вовсе завязали с творчеством, потому что не смогли продолжать ни здесь ни там. Давыдов долгое время оставался в стране, но к выходу книги все же влился в первую группу. Его пьесы переводят на другие языки, он открытый гей, что в современной России уже почти преступление, и в итоге перебрался в Германию.
Действие романа происходит в Самаре и Тольятти. Давыдов подробно описывает географию, отдельные локации, площади и районы (чего стоит подземный туалет на площади Куйбышева в Самаре – легендарное место для ЛГБТ+ тусовки), чтобы погрузить читателя в узнаваемую российскую реальность. На контрасте с ней почти невероятные для такого пейзажа главные герои: студенты Андрей и Матвей, гей-пара, которая не ищет способ скрыть отношения, а живет счастливой жизнью. У них уже нет проблем с самоидентификацией, которые часто становились главной темой российского квир-романа раньше. Они не сталкиваются с неприятием со стороны окружающих (не считая родителей, но об этом отдельно), пишут друг другу верлибры и мечтают. Правда, о разном.
Роман заканчивается строчками: “Мы живем в самом мирном месте планеты и в самое мирное время”, и если для Андрея, лирического героя очень похожего на автора книги, который живет в 2010-х, эта фраза – аксиома, то для Сергея, выпускающего роман в декабре 2022 – горькая ирония. Той России, которая описана в книге, со всеми ее плюсами и недостатками больше нет.
Совмещение “эстетики ебеней” с героями, которых проще представить в питерской кофейне, могло сделать книгу важным шагом в легитимизации квир-сообщества в России: да, просто тем, что показала бы, что оно в России есть, и есть везде – вовсе не только в столицах. Если для сериалов Netflix ЛГБТ+ персоны в любых локациях и обстоятельствах – норма, то в отечественной культуре – или объект для шуток, или, наоборот, очень драматические субъекты, которые тяжело переваривают свою идентичность. Так, например, в одном из российских квир-фильмов “Зимний путь” (2013 г. реж. Сергей Тарамаев и Любовь Львова) герой Евгения Ткачука – гопник, который открывает в себе чувства к мужчине, но так и не может до конца их принять. Учитывая новый контекст времени и закон об ЛГБТ-пропаганде легитимизация квиров откладывается, да и сама книга, оказавшись, по сути, вне закона, вряд ли сможет помочь обывателю смириться с тем, что все люди разные.
Именно с принятием “квирности” в городской среде связан один из лучших эпизодов романа. Андрей мечтает сделать Матвею классный подарок на ДР, и придумывает шествие во славу Доктора Хитрюка (Матвей сам так в шутку себя называл) по центру Самары. Цель такого парада: собрать тех, кто хочет дарить миру любовь и радость, и не стесняется выглядеть так, как не принято. Главный референс из реальной жизни – абсурдистский карнавал “Монстрация”, который возник в Новосибирске в 2004 году, и ежегодно собирал по всей стране очень разных людей. Еще одна примета 2010-х – именно такие странные акции, которые поднимали настроение жителям мегаполисов, и позволяли квирам проявляться без страха.
В итоге, Матвей не смог прийти, парад, как это часто бывает, разогнала полиция, а “организатору” пришлось несколько часов провести в изоляторе. И все же, то, что на шествие вышли люди и подключились к этой тусовке – уже свидетельство того, что город может принимать квиров. Хотя бы в голове у автора “Спрингфилда”.
Кажется, совмещение квиров с локацией средней полосы России – и есть его главное, ощутимое достоинство. Автор с увлечением описывает грязные заброшки на окраине города, бедность, из-за которой героям приходится воровать пиво в «Пятерочке», и великий русский символизм – когда мама Андрея не хочет продавать дорогую машину, и упорно продолжает месить на ней белгородскую грязь, хотя явно нуждается в деньгах. Антураж нисколько не мешает героям оставаться счастливыми, более того, кажется, что и автор при описании российского быта испытывает некоторую ностальгию.
Наделяя героев собственными чертами, Давыдов делает это довольно безжалостно. В тексте считывается большая разница между автором, который уже поступил в Вышку, отучился, и уехал заграницу, и провинциальным Андреем, который только начинает этот путь. В этой позиции сверху есть одновременно и снобизм, и самоирония: с одной стороны жители глубинки часто показываются глуповатыми и недалекими, с другой: автор и есть тот самый «житель глубинки».
Чем больше проходит времени с выхода романа, тем больше “Спрингфилд” обретает ностальгические мотивы. Начинает казаться, что люди мечтавшие о прекрасной России будущего, на самом деле жили в прекрасной России прошлого. Да, иногда было предельно бедно, но все же любой имел хотя бы теоретическую возможность поступить в приличный ВУЗ на бюджет. Да, гей–браки не были разрешены, но и за каминг-аут не могли посадить в тюрьму. Да, свобода слова практически отсутствовала, но зато не было войны. Та самая риторика, которую использовала пропаганда до 24 февраля, в этой книге будто бы подтверждается: счастье было не за горами, а прям там, в российских Спрингфилдах.
Давыдов, будучи опытным драматургом, который много работал с вербатимом, очень чуток к языку. Отдельные лексические конструкции сразу создают образ персонажей. Так Андрей называет гетеросексуальных людей “нормисами”, одновременно подчеркивая нормативность группы в общественном сознании, и свое ироничное отношение к их мнимой “нормальности”.
Андрей и Матвей по этой логике “ненормисы”. Дело тут не только в квирности. Персонажи Давыдова пишут стихи, матерятся и смотрят Шульман. Они иронично говорят о гей-апартеиде и создают Python-игру “Калькулятор увеличения члена”. Они занимаются сексом на фоне американского флага, висящего в общежитии Матвея и мечтают поступить в Вышку только ради того, чтобы можно было открыто держать друг друга за руки. В России так не принято. Эти люди слишком озабочены своим счастьем, чтобы быть “нормальными”.
Андрей пишет свои первые тексты, набирает портфолио, стремится во что бы то ни стало исполнить мечту, навязывая ее Матвею. Тот же, потакая партнеру, тоже пишет стихи и рассказы, но к концу книги разница между дикой жаждой новой московской жизни у Андрея, и матвеевской инетртностью все очевиднее. В этом можно также углядеть исследование поведения целого поколения. Многие миллениалы не готовы менять свой хрупкий, не устоявшийся еще толком комфорт, на тотальное неспокойствие. Причем сегодня это касается не только переезда из условной Самары в столицу, но из столицы в другие страны.
В книге поэтические тексты (как авторские, так и вложенные в уста персонажей) сочетаются с откровенно драматургическими кусками, а те в свою очередь – с классическими прозаическими эпизодами, погружающими нас в размышления Андрея. Иногда размышления превращаются во флешбеки, из которых мы узнаем о взаимоотношениях юноши с матерью.
В них много автобиографического: также как и у Давыдова, мать Андрея переехала в Россию из Таджикистана, а из Тольятти на юг страны в Белгородскую область. Подробно автор рассказывает о каминг-ауте, и реакции мамы, которой пришлось приложить много усилий, чтобы принять новую идентичность сына. Для Сергея это уже прошлое, а потому, верояно, не такое болезненное. Для Андрея разговоры с мамой продолжаются в настоящем, и всегда вызывают непростые эмоции.
Уже после выхода романа у Давыдова появилась пьеса “Граница” – своеобразный спин-офф книги, где действие происходит уже после начала войны. Там, правда, уже нет никакого Андрея, и автор открыто ведет повествование от первого лица. В пьесе Сергей едет к маме в Белгородскую область, потому что она не смогла самостоятельно пережить предполагаемый отъезд сына из страны, и слегла с инфарктом. Точно также как в “Спрингфилде”, в “Границе” автор фиксирует атмосферу 2010-х с европейскими ценностями, которые понемногу проникли в русский быт, и показывает, как легко эти ценности были отвергнуты после 24 февраля.
Возвращаясь же к “Спрингфилду” необходимо сказать о том, что видится его главной уязвимостью, а именно о неопределенности целеполагания. Если книга написана, чтобы увеличить видимость квиров, то в нынешней России это почти также странно, как хроника “Театр военных действий” от журнала “Театръ”, в которой каждый режиссер, актер и драматург, пытающийся потихоньку продолжать заниматься актуальным искусством, получает черную метку, и весомый повод опасаться посадки. Что будет в Самаре с обитателями туалета на Куйбышевской площади, если до романа доберутся оперативники? А с Высшей школой экономики? Хотя, впрочем, все уже скорее всего случилось.
В начале романа есть небольшое стихотворение, которое очерчивает рамку, создает контекст, в котором уже живет автор, но еще не живут его герои:
Андрей и Матвей тоже пишут стихи. Друг другу. О том, какие прекрасные ноги у партнера, о том, и какое вкусное бывает вечером пиво, о «Макдональдсе» в котором можно быстро и вкусно перекусить после секса. И за эти и за другие стихи сейчас в России можно получить срок: либо за оправдание терроризма, либо за пропаганду нетрадиционных отношений. Такая теперь новая норма, в которой только “нормисы” могут чувствовать себя спокойно. Да и то, надолго ли.