Проект Нова
Тусклый свет единственной лампы мерцал над столом, отбрасывая на стены длинные, искажённые тени. В комнате, полной холодного запаха сырости и старой краски, стояла гнетущая тишина, нарушаемая лишь редким скрипом деревянных досок пола и тихим, но нервным дыханием пленных.
Никита Драгович стоял неподвижно, уперевшись руками о массивный стол, на котором лежали аккуратно разложенные бумаги и ручка. Его глаза — тёмно-карие, холодные и проницательные — безмолвно изучали трёх мужчин, сидевших напротив: двух измученных солдат и одного худощавого учёного с глубокими морщинами на лбу и покрасневшими от бессонных ночей глазами.
За толстой, изношенной дверью раздавались отдалённые звуки шагов и тихий гул большого города, который едва приходил в себя после разрушительной войны. В комнате же царила атмосфера, словно время застыло.
— Начнём, — сухо произнёс Драгович, — что вы можете рассказать о последних разработках немецкой армии? Особенно интересуют химические и биологические проекты.
Учёный вздохнул, тяжело прикусил губу и медленно поднял глаза, которые казались наполненными страхом и усталостью одновременно.
— Проект «Нова», — начал он тихо, — это секретный нервно-паралитический газ… Новый газ, гораздо более смертоносный, чем зарин или зоман. Испытания проходили в лабораториях Бреслау и Берлина. Но… это всё было на грани свершения.
Никита наклонился вперёд, фиксируя взгляд на мужчине.
— Где сейчас эти лаборатории? Кто ведёт исследования? Сколько осталось учёных?
— Многие либо погибли, либо сбежали, — голос учёного дрогнул.
Солдат с усталыми глазами, едва держащийся на ногах, резко вскочил и с раздражением прорезал:
— Что вам надо? Мы проиграли! Мы хотим домой, к семьям, а не быть частью ваших игр!
— Домой? — Драгович медленно улыбнулся, но улыбка была холодной и безжалостной. — Тогда начните говорить правду. Потому что в противном случае ваш путь домой будет долгим и холодным, и многие из вас его просто не увидят.
Солдат опустился на стул, обессиленный. Тишина снова заполнила комнату, ставя под сомнение каждое слово.
— Хорошо, — наконец тихо сказал Никита, — начнём с того, кто именно руководил программой? И кто из учёных может быть нам полезен?
Учёный покачал головой, будто борясь с желанием молчать.
— Фридрих Штайнер… он остался в Берлине до последнего. Но потом доктор исчез…
Драгович медленно взял ручку и начал записывать услышанное, понимая, что каждый новый факт — это шаг ближе к созданию того, что в будущем назовут «Проект Нова».
Холодный дождь бил в окно. Капли, словно рой мелких пуль, стекали по грязному стеклу, за которым простирался мёртвый Берлин — раскиданный, серый, как пепел. Внутри комнаты пахло сыростью, дешёвым табаком и бумагой, оставленной на солнце.
Никита Драгович стоял у окна, спиной к двери, глядя на город. Он не обернулся, когда за его спиной раздался осторожный стук и скрип открывшейся двери.
— Вы — Драгович? — голос был сухой. Без страха, но с дистанцией.
Никита повернулся медленно. На пороге стоял мужчина — худощавый, в поношенном плаще и с усталым лицом, будто вырезанным из мрамора. Средний рост, белые волосы, тонкие губы. В руках он держал папку, перевязанную ремешком.
— Доктор Фридрих Штайнер, — представился он сам. — Мне сказали, вы хотите говорить о будущем.
Драгович не ответил сразу. Он окинул Штайнера взглядом. Тот был не из тех, кто кланяется. И не из тех, кто стреляет. Но в его глазах было что-то опасное. Что-то… расчётливое.
— Садитесь, доктор, — наконец сказал Никита. — Будущее — вещь капризная. Особенно, если строить его из ядов.
Штайнер сел, положив папку на стол. Расстегнул ремешок. На листах — схемы, химические формулы, аннотации.
— «Нова-шесть», — произнёс он тихо. — Газ. Нервно-паралитический. Прототип уже был испытан. Маленькая деревня в Восточной Пруссии. Результаты… убедительны.
— И вы решили принести это нам? — голос Драговича оставался спокойным, но ледяным. — После всего, что сделал ваш Третий Рейх?
Штайнер встретился с ним взглядом.
— Наука не имеет нации. Только применение.
— Это мы и проверим, доктор. Если вы врёте — никто не найдёт даже ваших очков.
Если нет — вы станете частью чего-то большего.
Внутри — родился союз, который изменит всё.
Комната была низкая, душная. На стенах — портреты маршалов, запах мокрых шинелей и папок с грифом «Совершенно секретно». За длинным дубовым столом сидели трое:
генерал-лейтенант Орлов, бледный, с вечно недовольным лицом, маршал Комаров, массивный, с пальцами, похожими на артиллерийские снаряды и полковник Брежнев, молодой, но наблюдательный.
Вошёл Никита Драгович. Шаги его были точными. Он не нёс документы — только чёрную коробку с застёжкой.
— Драгович, — произнёс Комаров, не глядя. — Опять с химией своей?
— Не с химией, — ровно ответил Никита. — С решением.
Он положил коробку на стол. Открыл. Внутри — стеклянный цилиндр с бледно-жёлтой жидкостью.
— Нова-6, — сказал он. — Оружие, способное за минуту обезлюдить военную базу. Без взрывов. Без шума. И без доказательств.
— Вы испытывали это? — спросил Орлов, хмурясь. — Где?
— Неважно, — отрезал Драгович. — Важно, что это работает. И что оно наше.
— И вы хотите предложить… — начал Брежнев.
— Я предлагаю систему, — перебил его Никита. — Производство, хранение, обучение, подготовку диверсионных отрядов. США думают, что гонка — это ракеты. Пусть. Пока они целятся в небо, мы будем уже под их кожей.
— Это… противоречит Женевским соглашениям.
— Женевские соглашения подписаны теми, кто боится проиграть. А мы — не проигрываем, — ответил Драгович жёстко.
Молчание. Только тихое гудение лампы над столом.
— И если мы откажем? — спросил Орлов.
Никита подошёл ближе. Его голос стал почти шёпотом:
— Тогда этим займётся кто-то другой. За океаном. И когда они используют это первыми — я не хочу слышать, что я не предупреждал.
Брежнев взглянул на Комарова. Комаров — на цилиндр.
— Дайте мне полигон, — сказал Драгович. — И вы увидите. Через шесть месяцев у нас будет оружие, о котором в Пентагоне будут говорить шёпотом.
— Условно одобрено. — произнёс наконец Комаров. — Доклад через две недели. Без утечек.
Никита слегка кивнул. В его глазах — ни ликования, ни благодарности. Только холодный огонь.
…Ракета готовилась к старту. За окнами наблюдательной башни дрожал туман, подсвеченный прожекторами. Внутри — приглушённые переговоры, запах табака и озона.
Драгович с Кравченко вошли в техническую зону — люди сразу замолкли. Один инженер, молодой, с тёмными кругами под глазами, бросил взгляд на генерал-майора и отвернулся.
— Кто это? — спросил Кравченко, когда они отошли.
— Лобанов. Он с Сахаровым работал в прошлом году, — тихо ответил Драгович. — Умный. И слишком много знает.
Они прошли мимо переговорной, где за стеклом спорили двое: профессор Герштейн — ветеран советской ракетной науки и полковник технической службы.
— …невозможно гарантировать стабильность…
— …вы хотите, чтобы нас осудили?
— …это не космос, это война под другим названием…
Кравченко посмотрел на генерала.
— Подозревают, — коротко ответил тот. — Но доказательств нет. И не будет. Когда будет результат — никто не посмеет сказать ни слова.
— А если будет не результат, а катастрофа?
Драгович повернулся к нему. В глазах — холод, как у пилота, глядящего на пульт самолёта перед падением.
— Тогда никто не останется, чтобы спорить.
Позже, когда ракета уже поднялась, инженер Лобанов медленно набрал на диктофоне несколько строк и спрятал кассету во внутренний карман.
На обратной стороне он написал карандашом: «Если не вернусь — отдать в Комитет».
Небо — тусклое, пыльное, будто покрытое плёнкой старого фотонегатива. Вертолёт завис над высохшими берегами и приземлился на бетонную площадку, покрытую трещинами.
Драгович шагнул из вертолёта. Сухой воздух ударил в лицо. Его сапоги хрустнули о соль и песок. Вдали — одинокие казармы, ржавые радиомачты, антенны.
Навстречу вышел Фридрих Штайнер, в чёрной форменной куртке и белом халате поверх неё. Кожа — желтоватая, лицо — осунувшееся, как будто доктор давно не покидал остров.
— Генерал, — сухо кивнул он. — Надеюсь, перелёт был менее утомительным, чем путь сюда по совести.
Драгович не ответил. Он просто протянул руку — жест, не столько приветственный, сколько проверяющий. Штайнер пожал её сухо.
— Объект готов к демонстрации?
— В меру. Мы дошли до стабильной фазы — но есть осложнения, связанные с хранением. Влажность и температура влияют на дисперсию. А также… психику подопытных.
Они пошли по бетонной тропе между ржавыми ангарами. Над головой гудели провода. Кое-где виднелись знаки биологической опасности, выцветшие на солнце.
Драгович и Штайнер вошли в бункер. Внутри пахло формалином и металлом. Сквозь пыльное стекло — лаборатории, камеры с подопытными. Некоторые — пустые. Другие — с объектами, уже не совсем человеческими.
— Новая партия? — спросил Драгович.
— Да. Используем модифицированные капсулы. Дисперсия — через кожу и дыхание. Реакция наступает через семь секунд. Мы усилили нейротоксический компонент.
Драгович остановился у окна, за которым сидел подопытный — мужчина с пустым взглядом, держащий карточку с номером.
— Девять дней. Без сна. Без пищи. Только приказы. Никаких мыслей. Только код.
— Это уже не оружие. Это акт преобразования. Вы действительно готовы?