Final countdown
Месяц, конечно, выдался, "что надо".
Хотя...а так ли надо было?
Иногда мне кажется, что жизнь есть ничто иное как непрерывный скачок от взлета к падению. Эффект плато ты дождешься только на кардиограмме, и то уже не увидишь. Падения, как правило, случаются чаще и длятся дольше, чем скачки вверх. Зарывшись в землю носом в очередной раз с полным ртом песка, я вспомнила, как в детстве порвала уздечку. Мем смешной, ситуация еще смешнее.
Во дворе за домом стояли турники. Были среди них такие бесполезные строения аркой, центр которой пересекала перекладина. Зачем и почему - непонятно. Наверное, чтобы ребенок ростом чуть выше табуретки мог на ней висеть и раскачиваться. Иногда перекладин было несколько, что-то вроде шведской стенки, но мне больше всего нравились те, что с одной. Сейчас, конечно, сложно сказать, питала ли я к ним действительно хоть какую-нибудь симпатию, к чему-либо из детских развлекательных сооружений, кроме качелей, но однажды мне захотелось разбежаться и с размаху повиснуть на пресловутой перекладине.
Я отошла. Прицелилась. Разбежалась. Подпрыгнула. И вместо того, чтобы повиснуть на турнике, со всего королевского размаха зарылась носом в землю.
Лбом, ртом, глазами. Всем сразу.
Когда я поднялась с земли, видок у меня был на десять паркурщиков из десяти: глаза из орбит вылазят, морда перепачкана, рот полон земли и крови. Стоп, чего?
В зубах неприятно скрежетал песок, и пока я пыталась его безнадежно выплюнуть, заметила, что моя слюна не просто грязная, а кроваво-грязная. Испуганная и чумазая я побежала домой, а в дверях меня встретила очумевшая мама. После тщательного отмыва и осмотра было выявлено, что своим феерическим падением в песок я порвала уздечку над зубами.
"Ничего, до свадьбы заживет" - сказала мама.
"До свадьбы" зажила и уздечка, и бессчетное количество новых травм. Мои колени и ладони усеяны нитями шрамов моего боевого детства.
Но ощущение кровавого, жесткого песочного месива во рту периодически преследует меня по жизни. Каждый раз аккурат после подобных прыжков самодельного ассасина. Когда с трамплина не в небо, а в грунт.
Грунт - то еще поле для квиддича. На теннисе это было мое любимое покрытие, но стоит не рассчитать со скоростью и поскользнуться - ссадин на полноги не избежать.
С конца июня я в этот грунт не то что нырнула, я в нем вдоволь наплавалась. Песок теперь вытряхивать приходится чуть ли не из ушей, а ссадины...до свадьбы все еще заживут.
Я, в общем-то, и правда никогда не считала себя фаталистом. Вот эти вот все "если суждено, то так и будет", "от судьбы не убежишь" и прочие присказки никогда мне не нравились. Я никогда не чувствовала себя достаточно в безопасности, доверяясь чему-то, что неподвластно моему контролю и пониманию. Я всегда верила, что судьбу мы пишем сами. Что каждый наш проступок, как и каждое доброе дело, рождает наше будущее. Поэтому я училась всегда нести ответ за свои слова и действия, даже когда мне это совсем не нравилось, особенно когда я была совсем не в восторге от последствий и ответственности.
Но время от времени...время от времени, я понимаю, что в моем убеждении есть едва уловимая брешь. Маленькая лазейка, что шепчет мне порой о том, что в этом мире все же есть силы, которые сплетают вокруг обстоятельства, на которые ты никак не можешь повлиять. Хоть головой расшибись о стенку, хоть снова нырни в свой песок - ты ничего не сможешь изменить. Что-то происходит, и что это "что-то" ты можешь только встретить в полный рост, не смыкая в страхе глаз, даже если их начнет щипать от напряжения. Я никогда не умела мириться, но я всегда умела бороться. А теперь мне приходится бороться с тем, чтобы прекратить сражаться.
Успокоиться. Выдохнуть. И отпустить.
Непросто настолько, что иногда хочется заживо драть на себе кожу. А иногда хочется свернуться калачиком и жалобно скулить. Наверное, в небесной канцелярии есть особенный табель, в котором отмечают, сколько раз за жизнь твое сердце было разбито. Если галочек недостаточно - го, дитя, на пересдачу.
Моих галочек, видимо, недостаточно. Конечно, мне же всего лишь 30.
Я так хорошо помню свои 20. Лагерь в Болгарии, ни одного знакомого человека, кроме группы детишек-каратистов, с которыми я легко нахожу общий язык, и девочек, с которыми делю комнату. Девочки, конечно, заглядываются на мальчиков, мальчики заглядываются на девочек. На всех, кроме меня, и это кажется мне абсолютно нормальным. 4 августа 2012 года рано утром вместе с детишками-каратистами мы идем на утреннюю пробежку, а после направляемся к пирсу. Героиня моей повести в свое двадцатилетие прыгает с пирса, и я хочу быть такой же смелой, как и она.
Разница между нами только в том, что с ней рядом был лучший друг - мертвый мальчик, а рядом со мной нет никого. Хотя с пирса я все-таки прыгаю. С головой уходя под воду, на глубину, позволяя воде себя омыть, окутать, забрать все звуки мира. Выныриваю, хватаю ртом жадно воздух и чувствую, будто теперь все будет совсем иначе. Потому что этого иначе хочется всем сердцем.
Вечером мы сходили в магазин и купили какой-то алкоголь. С теми самыми мальчишками, которые даже не знали моего имени. Мы сидели на песчаном берегу, а луна склонилась над водой слишком низко, роняя на море серебряный шлейф. Мне казалось, словно по этой дорожке можно пройтись. Ничего больше, чем встать и уйти от тех, кто совсем не был мне дорог и едва знаком, мне не хотелось. Я лениво, опасливо потягивала свой мартини и не сводила глаз с подружки-луны. Она была единственно близкой мне в тот вечер.
Я написала луну и в своей повести, в крестраже своей юности. Ради него мне никого не пришлось убивать, ведь жизнь убила героя этой книги самостоятельно, а я просто оказалась рядом.
Свои 25 я встречала на другом море. Я была на Кипре. Уже не совсем одна, с бывшей подругой, с которой на тот момент мы весьма неплохо общались, но все еще не с близкими друзьями. Теперь мальчики на меня заглядывались, а я все еще не очень-то заглядывалась на них. Мы провели день, как и обычно: купались, жарились на солнце, скрывались от послеобеденной духоты, вечером заглянули в ресторан, а после пошли снова к морю - смотреть на луну. Ночью все шезлонги были свободны, мы вальяжно растягивались на них во весь рост, пили ром, курили, смеялись и смотрели на луну. Я не помню, была ли в тот вечер лунная дорожка. Но я помню, что сбежать от компании мне уже не хотелось.
30 лет я буду встречать...не на море. В маленькой съемной квартире, где практически вся мебель, на которой можно сидеть или что-то поставить, если не кривая, то поломанная. Ко мне придут близкие друзья, и никого лишнего. Интересно, какая на небе будет луна? Будет ли она рисовать где-то на водной глади мерцающую дорожку? Будет ли на берегу Кранево сидеть одинокая девочка и смотреть на воду? Будет ли в Лимассоле, несколько охмелев, затягиваться ментоловым Мальборо девчонка постарше? Будут ли их сердца гореть от трепета долгожданных перемен? Будут ли они бояться неизведанного со сладким предвкушением под нёбом? Будут ли они...чувствовать так, как чувствовала этот мир я?
Я бы хотела почувствовать все это вновь.
Я бы хотела встречать 35 лет на берегу океана. Не одна и обязательно с луной.
До дня рождения осталось три дня. 30 лет назад я появилась на свет, чтобы свести к нулю надежды моих родителей на то, что я когда-либо буду жить легко. Что я буду сознательно выбирать простой путь вместо всех тех извилистых дорог, которыми я по привычке (или по вычурной необходимости) всегда шла. Я должна была появиться на свет 19 августа и разделить день рождения со своей прабабушкой, имя которой ношу. Но я родилась 4 числа, и это единственный раз, когда в моей жизни что-то произошло раньше срока. Во всем остальном я была и остаюсь убедительно непунктуальной по общественным меркам.
Почти 30 лет я чувствовала вину за то, что неустанно разочаровываю своих родных. Я была слишком одинокой, слишком правильной, слишком скучной, слишком принципиальной, слишком собой. Все было бы гораздо проще, если бы я была более предприимчивой, продуманной, менее амбициозной, чуточку более раскованной и совсем не такой гордой.
И этот страх...этот чертов страх, что мучил меня преступно много лет, не давал покоя почти всю мою жизнь, в один момент бездарно взял и сдох. Выдохся, как последний трус. Даже не попрощался.
Я всегда знала, что бояться бессмысленно. Что предаваясь страху потерять время, я теряла это время вдвойне. Но знать и действовать в соответствии со своими знаниями было бы слишком просто, не нажравшись до этого песка. Как если бы все мы всегда следовали советам, что так грамотно раздаем другим.
Мне 30. Я боялась этой цифры с 16 лет, а больше не боюсь. Было бы куда страшнее не дожить до этого возраста.
Мне 30, и мне ничего больше не страшно.
Кроме одного: как прожить следующие 30 лет без страха, если страх - это все, что я когда-либо знала.
Я вхожу в совершенно новый для себя мир, который привыкла по умолчанию бояться. А он, напротив, приветливо распахивает двери и умоляет оставить все сомнения позади. Все страхи, любую вину, что налипла на сердце. Отряхнуться, выплюнуть, наконец, песок изо рта и улыбнуться навстречу. Никто не сказал, что впереди не будет турников с перекладиной. Да я почти уверена, что не за горами те еще американские горки.
Но когда-то я боялась высоты, ужасно боялась. А потом поднялась на Эйфелеву башню по лестнице. На втором ярусе, в 150 метрах от земли пол сделан из прочного стекла. Я стояла и смотрела, как у меня под ногами далеко внизу в очередях к лифту стоят люди. Маленькие разноцветные точки. В тот момент я перестала бояться высоты.
Когда-нибудь я стану старой и буду вспоминать, как мы с девчонками жили в общаге. Как впервые пробовали курить, выпив одну бутылку вина на пятерых. Как я писала повесть на парах вместо того, чтобы слушать про макро-микро-ибогвестькакуюеще-экономику. Буду вспоминать, как отправлялась в многочасовые пешие прогулки по Минску, утопая в надеждах и мечтах, неумолимо смотря в следующее завтра. Я буду вспоминать, как, прислонившись лбом к стенке в собственной комнате, прощалась с детством, уезжая в Москву. Буду вспоминать, как босиком шагала по мостовым улочкам испанского городка, изрядно выпив, а рядом смеялись девчонки и Федя танцевал дурацкий модный танец. Я буду вспоминать, как впервые бежала на тренировку по саберфайтингу, как мы впервые взяли с Марусей золото, буду вспоминать и улыбаться всем этим милым, трогательным, наивным моментам, которые делали и делают до сих пор меня самой счастливой. Когда-нибудь я буду старой, и буду рассказывать своим внукам, как с детства мечтала встретить Рождество в заснеженных горах Австрии, и, как однажды (а я верю, что так произойдет) я все-таки его встретила.
Я буду жить, и каждый день копить свои воспоминания, каждый день буду запрещать себе бояться, каждый день я буду вставать и любить эту жизнь, потому что она того заслуживает. Я заслуживаю.
Мне 30. Хочется ругнуться, но, твоюмать, мне действительно 30 лет. Как много и как мало позади.
Как много, невиданно много впереди.
And, honey, you should see me in a crown.
