Нытьеслив

Я болею, мне можно (нужно).

Господи, пожалуйста, можно в следующей жизни я буду просто тупой? Что? Нет? Дальше-больше, говоришь? Да ну ебтвоюмать, ни единого шанса, ни единого, сука, шанса.

На самом деле я всегда боюсь жаловаться, потому что мне не нравится вызывать чувство жалости. Меньше всего на свете мне хочется выглядеть жалкой. Поэтому моим друзьям иногда со мной было непросто: я принципиально не понимала в свое время разницу между "поделиться" и "беспрестанно ныть". Мне и так всегда кажется, что я слишком много говорю о себе. Поэтому лишний раз привлекать внимание к своим проблемам я инстинктивно остерегаюсь. Что порождает собой определенные сложности для близости: я путаюсь и теряюсь, когда я могу немного позволить себе пожаловаться и поныть, а когда нет, и чаще всего запрещаю себе на старте, чтобы уж точно не ошибиться, или не терзать себя чувством вины от излишней эгоцентричности. Ох уж эти игры в хороших не проблемных девочек! Зато потом как срывает с петель, так в ахуе и сама, и две соседних города тоже.

Все люди эгоисты, кто-то в большей, кто-то в меньшей степени. Может быть, мою неуверенность в том, что я могу раскрыться и пожаловаться, и этот порыв не будет расценен негативно, а полностью принят, все еще следует относить к небезызвестному ПТСР? В прошлых отношениях из ста процентов случаев лишь десять из них посвящались разговорам обо мне. Мой бывший молодой человек умеет жаловаться на жизнь и обвинять мир в его неправильности самым первоклассным способом. Он настолько перенимает все внимание на себя, что прежде чем лишний раз заикнуться о себе, подумаешь дважды. А что я получала взамен? Дежурный набор фраз из учебников о поддержке сверхчувствительных дам? Отсутствие вовлеченности в предмет моих волнений? Полное безразличие к тому, что у меня на сердце? Все вместе, помноженное на два.

Федя в этом отношении не просто с эмоциональным диапазоном на уровне зубочистки, а с наглухо отбитым чувством какой-либо эмпатии. Человек может расплакаться от видео с котиком, но так же хладнокровно пойти плести и воплощать в жизнь свои грязные интриги. Теперь я понимаю, что никогда по-настоящему не интересовала его. Я была экзотическим диковинным фруктом поначалу, но ему слишком быстро стало скучно со всеми моими сложностями, поэтому он развлекался на свой вкус. Теперь совсем не странно, что мне тяжело поверить, что я могу быть действительно интересна людям. У меня и так по жизни было полно белых пятен на карте самоуверенности в этих вопросах, а после трехлетнего рандеву с гладильной доской в приступе эпилепсии вместо поддерживающего партнера, на которого можно было бы положиться и позволить себе быть слабой и уставшей хотя бы на какой-то миг - вопросы к причинам моего недоверия к миру отпадают сами по себе.

Вообще это, конечно, талант: вызывать жалость и отголоски волнения к своей персоне даже после того, как натворил столько непростительных вещей. Сначала я думала, что, возможно, сам по себе он стал мне настолько родным и близким, что вся та жесть, которую он творил, стоит ниже нашей близости. А теперь я смотрю на остатки его вещей в углу комнаты и понимаю, что не решаюсь написать ему и попросить их забрать. Почему не решаюсь?

Сложный вопрос с простым ответом. Где-то с глубине души мне и правда жаль его. За то, что он такой неприспособленный к жизни, жалкий и ничтожный, и несмотря на то, что у него есть вообще ВСЕ для того, чтобы не быть тем, кем он есть и не скатываться на дно так стремительно, он все равно выбирает тьму и страдания, выбирает ненавидеть этот мир и обвинять его во всех своих неудачах. Это вовсе не значит, что я должна жертвовать своим комфортом из-за этой жалости. Пускай я и не вспоминаю об остатках вещей слишком часто, но эта страница все еще ждет, когда я наконец-то перелистну ее. Я была рядом с ним три года и разбилась вдребезги в своих попытках помочь ему воплотить его мечты в жизнь. Все, что я могла, я давно уже сделала.

Я не жалею о том, что мы общались после всего того, что случилось. Сейчас я бы, конечно, поступила совсем иначе, но тогда я нуждалась в том, что делала, какие вопросы задавала ему и какие ответы жаждала получить. Мне бы действительно почаще вспоминать о том, что признаваясь мне в любви, он в этот же день выходил за порог и совершенно безжалостно поступал по отношению ко мне.

И вот как мне после этого верить в то, что меня действительно можно выбрать? Как мне верить в то, что человек может признаваться в любви и не лгать, не иметь второй жизни, отличной от той, что ведет со мной? Как мне можно верить вообще чему-либо, если мне уже доказали, что то, во что я верю, обычно используется против меня?

Но в то же время: неужели я позволю разрушить уверенность в себе из-за какого-то...Феди и всего, что он натворил? Марин, фо риал?

Я стараюсь, правда. Иногда у меня очень хорошо получается. Просто я температурю уже двенадцать дней и, вместо мозгов в голове ебаная каша, а Нарцисса не говорит на человеческом.

За последнюю неделю я виделась с людьми только дважды, с одним человеком, если уж быть точной, из всех вообще. Я никогда не болела настолько безвылазно в одиночестве и, надо сказать, меня это стало жутко напрягать. Я умею быть одна, я была одна всю свою жизнь, но когда тебе хреново и ты замкнут в четырех стенах, в голову лезут совсем нерадостные мысли, в которых никто на самом деле не виноват. Они просто выбирают момент этой слабости и бьют в самое ее сердце. Я прекрасно знаю, что я нихрена не подарок. Я не знаю, как мне растить собственную потенциальную дочь, чтобы она ни в коем случае не выросла такой, как я. Даже если бы у меня не было сейчас проблем с доверием и уверенностью в том, что меня можно любить и выбирать, даже в моменты осознания собственной невротебенной пиздатости я - абсолютно неизбалованный мужским вниманием объект женского пола, который понятия не имеет о том, как эти процессы должны вообще происходить. И опасность этой неопытности в том, что а) очень легко скатиться на уровень прежних привычных установок даже с совершенно другим человеком, б) я вообще без понятия, что я могу и имею право принимать и даже, возможно, требовать по отношению к себе, а без чего обойдусь.

И вот в этом блядском состоянии подвешенного водяного матраса очень сложно понять, чего ты хочешь на самом деле, что тебя приучили хотеть, а что тебе хочется исключительно из капризного "уменяпростоникогдатакнебыло". И что из всего этого тебе и правда будет достаточно. Поэтому после каждого поступка от друзей или моего человека в мой адрес, даже самых маленьких и простых, я сижу с разинутым ртом и хлопаю глазами в стиле: ето мне?

Я знаю, что я вовсе такой не кажусь. Я знаю, что видят люди, когда они смотрят на меня. Я знаю, потому что я автор их правды. Знаю, почему некоторым из них сложно поверить в мои раны и комплексы, знаю, почему они видят перед собой лишь сильную, независимую, красивую картинку. И это все тоже правда. Просто далеко не всем из них будет видно и ту маленькую одинокую девочку во мне, которая вынуждена каждый день просыпаться и первым делом заставлять себя поверить в то, что если для нее и ради нее кто-то что-то делает, то вовсе не для того, чтобы использовать против. И мы учимся с этой девочкой верить в искренность и бескорыстность, в то, что нас могут желать порадовать не для того, чтобы договориться с собственной совестью и загладить чувство вины, а просто потому что я стою того, чтобы хотеть меня порадовать. Потому что я могу вызывать у кого-то желание позаботиться и что-то для меня сделать, так же, как я могу испытать такое же чувство по отношению к своим людям и совершать для них маленькие поступки.

Никто не любит, когда друг, даже самый близкий, только и делает, что постоянно ноет и жалуется. Я сама не люблю и стараюсь выстраивать границы так, чтобы всегда быть открытой к разговору, но в то же время не превращаться в мусорное ведро для слива негатива. Но если вы хотите, чтобы я действительно не боялась сказать вам о чем-то, что меня тревожит, то вам придется так же сообщить мне об этом словами через рот, иначе я так и буду думать о том, что здесь моим переживаниям (возможно, на самом деле совершенно незначительным и неважным) никогда не рады и меня принимают только в хорошем настроении и без заебов. Как идеальную домохозяйку 50х, чтобы еще и с красной помадой на губах и всегда горячим ужином.

Мне тридцать лет. Я живу сама и сама себя обеспечиваю (и кошку!). Ни одного дня в своей жизни я не зависела от мужчины и ни один мужчина, кроме отца, меня никогда не обеспечивал и ничем не помогал. Папе я не позволяю помогать мне хоть как-либо уже больше двух лет, потому что считаю, что теперь моя очередь помогать родителям. Любую свою работу в жизни я всегда находила и получала сама, никто никуда без мыла меня не протаскивал, я никогда в жизни не была чьим-либо протеже (не считая только всей врачебной мафии у нас в Бресте, тк все они друзья моей мамы и к врачам я реально ходила без очереди и по блату), но никто никогда и нигде за меня словечко не замолвил, чтобы мне с неба что-то упало за красивые глаза. Я ничего никогда не получала за свои красивые глаза кроме пиздеца от тех, кому они нравились. Пусть у меня нет потрясающей карьеры, своей квартиры и тачки, всех этих благоприятных и всеми принимаемых и понимаемых в обществе прелестей жизни, но то немного, что у меня есть, я все сделала себе сама. Кроме меня самой у меня вообще нет какого-либо авторитета, пред которым я могла бы сникнуть, стушеваться и понуро кивнуть, утратив чувство собственного достоинства.

Так какого хрена...какого, мать его, хрена, при всех прочих данных, я позволяю этому гадкому червю сомнений и неверия разъедать мой драгоценный разум? Я же блять не гнилое яблоко. И у меня, насколько я помню, никогда не было диагностировано диссоциативное расстройство личности, я не ебаный Билли Миллиган, чтобы во мне жило двадцать три Марины, и в Сплит с уверенностью в себе я знатно заебалась играть.

Потому что в отличие от МакЭвоя, за эту роль мне не платят.

Но почему так сложно вымести из своей головы весь этот мусор, даже прекрасно понимая всю его бессмысленность? Почему так сложно опираться на то хорошее, что у меня есть и на тех потрясающих людей, которые есть рядом со мной? Где эта опора на себя, когда она так нужна? Неужели ей подсекли все четыре лапки, и она все еще не может подняться с колен? Когда я позволю себе не сомневаться, а быть той Мариной, которой я умею быть - открытой, счастливой и свободной от страха?

Чертов гребаный маскарад, как он меня достал.

Не меньше, чем эта температура, от которой уже нет спасения.

Раунд.