22 400 00 кв. км. большой деревни или путешествие Маркеса по СССР

У Маркеса есть очень любопытное эссе. Называется оно: «22 400 00 квадратных километров без единой рекламы Кока-Колы», посвящено эссе как вы можете догадаться жизни в СССР.

Да, культовый колумбийский писатель бывал в Союзе во время начала, так называемой «оттепели». Сталин еще не был вынесен из мавзолея, но в воздухе веяло переменами.

К слову, я вообще люблю проводить сравнения разных эпох и разных мнений. На этом контрасте, в этой непохожести рождается что-то живое, что-то настоящее, если хотите, просматривается какая-то истинность. Мне всегда были симпатичны эссе иностранцев о России, русских об иностранцев. Рекомендую, кстати, репортаж Стейнбека о послевоенной жизни в СССР, впечатления Экзюпери о молодой Советской России, книгу Уэллса, посвященную 20-м годам в СССР и, как ни странно будет звучать, роман А. Дюма «Учитель фехтования».

Что же Маркес?

Маркес оставил какое-то двойственное впечатление: теплоту и горечь. Писатель высказывался совершенно искренне и абсолютно точно подметил все особенности нашего менталитета, нашей истории, наших проблем, которые мы повторяем из поколения в поколение.

Все еще запуганная страна, с ужасно пуританскими нравами, но в университетах впервые возникают диспуты. Студентки факультета иностранных языков одеваются по парижской моде (кто-то из чиновников разрешил выдать студентам зарубежные журналы). И, как вспоминает, Маркес, толстые матроны на улицах долго охали, увидев девушек на каблуках с «хвостом», мол, испорченная молодежь.

Но что бросается в глаза от впечатлений колумбийца, так это желание советских граждан «иметь друзей», жадно поглощать информацию о том, что же там происходит за «великой кремлевской стеной». Было много показухи: песни школьников на улицах, подарки, цветы. Доходило до абсурда, если иностранец интересовался вещью, ее старались подарить, при этом довольно навязчиво.

Лишний раз убеждается, что Россия – страна контрастов. Маркес ощущал это не менее остро, когда видел общую бедность и серость в стране, которая отправила спутник в космос.

«Большая деревня» - так охарактеризовал он Москву, сравнив их с селами, увиденными в Украине, только с более раздутыми масштабами. Что там и говорить, наша история долгие столетия оставляет всю русскую жизнь на уровне большой деревни:

«Москва — самая большая деревня в мире — не соответствует привычным человеку пропорциям. Лишенная зелени, она изнуряет, подавляет. Московские здания — те же самые украинские домишки, увеличенные до титанических размеров. Будто кто-то отпустил каменщикам столько пространства, денег и времени, сколько им надо, чтобы воплотить обуревающий их пафос украшательства».

«Здесь нет обычных улиц. Есть единая система проспектов, которые сходятся к географическому, политическому и сентиментальному центру города — к Красной площади. Транспорт — без велосипедов — пестрый и невероятный. Кадиллак новейшей марки уругвайского посла — у посла США машина старой модели — разительно отличается от русских автомобилей нейтральных цветов, скопированных с американских послевоенных моделей, — русские водят их, будто правят лошадиной упряжкой; должно быть, это традиция езды на тройке. Ровными шеренгами катят они по одной стороне проспекта, подскакивая и на большой скорости, с окраин в сторону центра, внезапно останавливаются, разворачиваются вокруг светофора и несутся во весь опор, словно закусивший удила конь, по другой стороне в обратном направлении. Если вам необходимо попасть на радиальное направление, надо доехать до центра. Лишь когда нам объяснили организацию движения, мы поняли, почему до любого места нужно добираться целый час.

Порой приходится проехать километр, чтобы развернуть автомобиль и очутиться у тротуара с противоположной стороны.

Уличная толпа — самая плотная в Европе — на вид вовсе не встревожена явным отсутствием соразмерности. На железнодорожном вокзале мы увидели массу людей, ведущих, несмотря на фестиваль, обычную жизнь. Ожидая, когда откроют выход на платформы, они теснились за барьером с тяжелым и незамутненным спокойствием. Исчезновение классов — впечатляющая очевидность: все одинаковы, все в старой и плохо сшитой одежде и дурной обуви. Они не спешат и не суетятся, и кажется, все их время уходит на то, чтобы жить. Это такая же непробиваемая добродушная и здоровая толпа, как в деревне, только увеличенная до колоссальных размеров. «С тех пор, как я приехал в Москву, — сказал мне один англичанин, — не могу отделаться от впечатления, что я смотрю в лупу». Только когда разговариваешь с москвичами, обнаруживаешь, что эта вязкая масса состоит из мужчин, женщин и детей и каждый из них отличен от других и своеобычен.

Портреты гигантских размеров придуманы вовсе не Сталиным. Это нечто, издавна укоренившееся в сознании русских: чувство чрезмерности».

Недаром мы часто сравниваем политику КПСС и РПЦ. Пуританство и оттенки христианской морали пропитывали советское общество.

По мнению Маркеса никакая другая мораль так сильно не пропитывала советскую, как христианская:

«В своих отношениях с мужчинами девушка пропитана теми же предрассудками и пользуется все теми же психологическими увертками и обиняками, что стали притчей во языцах в отношении девушек испанских».

Недаром советская идеология лучше всего легла на патриархальные, феодальные общества. Никакая другая идеология так плотно не укрепила диктаторские позиции в той же России, в странах Юго-Восточной Азии. Личная жизнь советских граждан выносилась на всеобщее обозрение, а может и порицание. Жены могли сообщить об измене мужей в рабочий комитет, даже командирам, если их муж был военный.

Сталинский деспотизм создавал абсолютно безликое, голодное до информации, нормальных взаимоотношений, общество. В разговорах с переводчиками, иностранцы часто слышали это, как и открытое негодование политикой «усача», как назвала Сталина одна переводчица.

Путешествие по России для Маркеса, это путешествие по миру контрастов. Вот он удивляется тому, как все повально пользуются счетами для вычисления, в тот момент как в СССР уже было 17 электронных вычислительных машин, но они не производились в народных масштабах.

Советский гражданин был убежден, что почти все было создано в его стране. Изоляционизм советской политики усугублял это мнение. Когда в одном из колхозов демонстрировали автоматическую дойку для коров, никто до конца не смог поверить в слова американца, что фермеры используют подобные механизмы уже давно.

К слову и сейчас, миф о том, что все было произведено у нас, но «масоны» все это скрывают, бытует в нашем обществе до сих пор.