Григорий Бакус о ведьмах, средневековье и исторической науке

БАКУС Григорий Владимирович (р. 1983) Историк-медиевист, автор ряда
научных работ по истории Охоты на ведьм в Западной Европе позднего
Средневековья-раннего Нового времени. Исследования публиковались в
ведущих исторических периодических изданиях, в т.ч. – «Казус.
Индивидуальное и уникальное в истории» и «In Umbra. Демонология как
семиотическая система», автор научно-популярных проектов Imago et
Littera и Russian Warfare. XX Century

Григорий, здравствуйте!

У вас была интереснейшая тема на недавнем форуме «Ученые против мифов». Как вы пришли к теме средневековья, ведьм, да и вообще, к исторической науке?

Здравствуйте, Николай! Спасибо! Средние века в моей жизни появились относительно случайно – когда я поступал на истфак Тверского государственного университета. Я изначально планировал заниматься XX веком с его войнами и политикой. Но специализация по Новой и Новейшей истории начиналась с 3 курса, и нужно было продержаться 2 года с курсовыми по другим эпохам. На первом курсе я написал работу по истории первобытного общества Британских островов по книге английского археолога Тимоти Дорвила (Timothy Darwill, “Prehistoric Britain”). А на втором году обучения мне посчастливилось попасть к Андрею Владимировичу Чернышову, который вел общий курс по средним векам и несколько специальных курсов. Я исходил из того, что я люблю фольклор, особенно волшебные сказки (мама – филолог!), и потому стоит попробовать посмотреть на эти темы с позиций их исторического бытования. Как жили люди, верившие в силу магии. И я выбрал в качестве источника «Молот ведьм». А дальше – случилась удивительная вещь: на спецкурсах у Андрея Владимировича мы начали обсуждать темы из современной (неклассической) социологии и культурной антропологии; особенно интересными были идеи немецкого социолога Никласа Лумана о самоописании (selbstbeschreibung/self-description): главное качество общества как системы заключается в том, что оно постоянно создает систему описания себя самого. Везде и всегда, где только люди участвуют в группах. Далее – уже с позиций историка – мы можем интерпретировать это в ключе тех проблем, которые каждое такое описание фиксирует. Мне показалось тогда, более того, – я и сейчас уверен в этом, что этот подход гораздо более продуктивен и интересен традиционных исследований институтов. Во всяком случае, такое явление как магия, гораздо интереснее описывать и объяснять с позиций Лумана, чем с позиций позитивизма и исторического прогресса.

Начну с обычного вопроса, в таких случаях. Что вы скажите по поводу высказываний, что история не наука, что историю переписывали и переписывают, кому ни лень?

Этот вопрос – «с двойным дном», его вызвала к жизни специфическая ситуация последних 20-30 лет: в информационном обществе доступной информации (простите мне эту тавтологию, но без нее никак) о прошлом так много, что человек часто теряется в ее потоках. Доступность и избыточность этой самой «информации о прошлом» (я специально не говорю о знании в этом контексте, поскольку знание – это информация, опосредованная личным познавательным усилием) приводят к фрагментации (утрате целостности) восприятия. История стала слишком похожа на калейдоскоп и это часто вызывает усталость и раздражение. Отсюда и проистекают все разговоры про «не-науку» и «переписывают все, кому не лень». Второй аспект, «второе дно», этого разговора – качественное изменение «исторического контента». Жак Ле Гофф, один из самых ярких французских историков второй половины XX века, оставил в своем многогранном наследии сборник статей с полемическим названием «(За) Другое Средневековье», центральная идея которого сводилась к поиску и описанию новых, неизбитых тем в такой вроде бы и без того хорошо изученной эпохе. Это был содержательный вызов, если можно так выразиться, брошенный им истории известной, истории общих мест с ее страстью к патетическим банальностям. Когда волны обсуждений в очередной раз выносят «историю переписывают!..», я всегда вспоминаю Жака Ле Гоффа, стремившегося к новым темам и новым горизонтам за пределами «и так все знают!».

Большинство обывателей ассоциирует борьбу с ведьмами со средневековьем. Те, кто считает себя более просвещенными, доказывают им, что инквизиция начала бушевать ближе к Ренессансу. Как все обстояло на самом деле?

«Долгое Средневековье», еще одно детище Ле Гоффа, снимает этот вопрос: эпохи не начинаются и не заканчиваются в одночасье – продуктивнее говорить о преследовании ведьм как о социокультурной тенденции, сложившейся в общих чертах в XV в. и достигшей своего апогея спустя век-полтора. В определенном смысле можно говорить, что именно эта динамика гонений сформировала свою собственную эпоху, разделив несколько поколений европейцев на преследователей и их жертв. Этот процесс можно описать в терминологии британского историка Роберта Мура (R. I. Moore) как формирование «преследующего общества» (Formation of a Persecuting Society). Мур связывал это явление с более ранним периодом, ознаменовавшимся расцветом и массовой популярностью еретических движений, однако оно вполне подходит и для интересующего нас явления, поскольку охота на ведьм – это тоже история массовых преследований. Последние акты этой драмы, когда тенденция докатилась до периферийных районов, «медвежьих углов», таких как Швеция или Венгрия, имели место уже в конце XVII - середине XVIII столетий.

Какие бы основные мифы о Средневековье и Ренессансе вы бы выделили?

Я предпочитаю не использовать слово «Ренессанс» как понятие в широком контексте – только применительно к искусству и истории идей. Для социальной истории лучше подходит нейтральное «раннее Новое время» (Early Modern, Frühe Neuzeit). Как мне представляется, самый стойкий миф массового сознания и заключается в том, что Средневековье и Ренессанс – это эпохи, сущностно различающиеся между собой. Эта идея была очень популярна в кругу итальянских гуманистов, рассматривавших античность как эстетический идеал, канувший во тьме веков убожества и запустения, и стремившихся возродить наследие в своих работах. Такое видение прошлого понравилось позднее филологам и искусствоведам, марксистам (последние видели в ней доказательство прогрессивного развития человечества) и ушло в массы благодаря школьному курсу истории. Почему это миф? Потому что он позволяет легко отмахнуться от конкретики и свести весь разговор о прошлом к теоретическим пассажам и ярким образам. Это очень удобно для пропаганды и массовой культуры, но вся конкретика при этом теряется напрочь. Если говорить о мифах современного массового сознания – это один из самых серьезных, поскольку он создает основу для редукции, отбрасывания «неудобной информации». А еще этот миф оставляет после себя ощущение «сущностного знакомства с эпохой», которое на поверку часто оказывается набором сумбурных заблуждений. Просто потому, что истории без конкретики не существует.

Какие основные заблуждения о ведьмах и борьбе с нечистой силой были самыми распространенными?

Если мы говорим о позднем Средневековье – раннем Новом времени (XV-XVII столетиях), когда и разворачивались основные события охоты на ведьм, то должны обратить внимание, что главным двигателем преследований стала дегуманизация подозреваемых. Instrumenta animata – «одушевленные орудия», по сути утратившие человеческий статус, таково определение «Молота ведьм». На уровне обывателей (доносчиков, соседей) таких четких дефиниций не было, но отношение к подозреваемым вполне укладывалось в эту логику: колдовство – это преступление, не совместимое с нормальным человеческим поведением, а сами ведьмы –   «некоторые извращённые и злые особы женского пола» (ettlich verkert vnd böß weibs person). Так гласит определение из популярной юридической энциклопедии «Новое зерцало мирянина» Ульриха Тенглера (1511 г.). Чрезвычайное преступление (crimen exceptum) приводит человека, его совершающего, к утрате человеческого облика – потому, например, обвиняемого можно подвергнуть пытке без традиционных ограничений. Дегуманизация, расчеловечивание – это главный компонент обвинения, вокруг которого выстраивалась вся остальная мифология. Интересно, что фигура дьявола в контексте колдовства появляется не сразу – даже Инститорис не всегда упоминал его при проведении следственных действий, как это мы видим на материалах процессов в Инсбруке. Если состав преступления и без этой фигуры соответствовал идее maleficia, злонамеренного колдовства – например, прямо упоминалась порча, для будущего автора «Молота ведьм» этого уже было достаточно. Дьявол был нужен больше для убеждения скептиков, сомневавшихся в том, что колдовство вообще возможно.

Как историк, что вы скажите по поводу слов - «история повторяется, история идет по кругу»? Часто это утверждают, аргументируя, что современная Россия, якобы, возвращается в советское прошлое.

Я не разделяю эту точку зрения. Циклы, безусловно, присутствуют в жизни (вернее – функционировании) больших систем, таких как человеческое общество, но эти циклы вызваны действием различных конъюнктур и менее очевидны для стороннего наблюдателя. «История повторяется» – это клише, которое появляется в тот момент, когда обычный человек переносит свой жизненный опыт на большую систему, потому что он хочет найти сходства между тем, что было в молодости и тем, что есть сейчас. Все разговоры о возвращении в советское прошлое имеют очень выраженную ценностную составляющую: для одних – это позитивный знак, для других, наоборот, – негативный. В конечном итоге на поверхности всегда остаются именно разговоры о личных предпочтениях. Я не являюсь специалистом по истории СССР, но могу сказать, что в демографическом, экономическом и политическом отношении современная Россия очень далека от советских реалий. Не может быть никакого возвращения, пока существует рыночная экономика, например. Точно так же просто нельзя представить Советский Союз с открытыми границами, через которые свободно перемещаются люди, товары и капитал.

Не получается ли так, что борясь с ведьмами, атрибутикой Сатаны, даже церковники становятся увлеченными поклонниками всего этого? 

Математик, философ и кардинал Римской католической церкви Николай Кузанский (1401-1464) на этот вопрос ответил так: «Не достигнет ли дьявол своей цели в тот момент, когда мы казним одного невиновного дурака? Тот, кто противостоит злу, должен проявлять осторожность, но не силу, дабы не умножилось оно посредством его действий». Эта фраза прозвучала в проповеди о суевериях в 1457 году. А в 80-х годах того же столетия диаметрально противоположные идеи будет высказывать Генрих Инститорис, будущий автор «Молота ведьм». На протяжении следующего, XVI столетия, часто повторялась ситуация, в которой обвиняемые пытались представить свои истории как мистический опыт визионеров, а дознаватели искали в этих образах следы демонического – Вам являлась Дева Мария? А не просила ли она, чтобы Вы отдали ей своё тело и душу? Вера в сверхъестественное только на первый взгляд кажется чем-то упорядоченным и понятным; при более близком знакомстве мы видим, насколько тесно были переплетены очень разные стратегии поведения и системы ценностей.

"Готические соборы в огне мировой войны" (об этом в интервью). На фото - Собор св. Стефана в г. Туль (Франция, 1940 г.)

Какие основные ошибки бытуют у поклонников неоязычества?

Я бы не стал говорить именно об ошибках, поскольку в данном случае речь не идет об исследовательском или образовательном процессах. Неоязычество это одна из субкультур современного общества потребления, отличающаяся собственным стилем жизни. Да, представители этой группы постулируют и всячески подчеркивают связь с прошлым, однако это мифологическое прошлое. Это изобретение традиции (Invention of Tradition), как описывал Эрик Хобсбаум. В «нашем» случае, если мы говорим именно о том, как преследование ведьм повлияло на неоязычество, то мы можем наблюдать интересную связку: популярное в англосаксонском обществе движение викка (Wicca) в своих ритуалах воспроизводит идеи британского историка начала XX века Маргарет Мюррей о ведьмах как жрицах тайного культа рогатого божества плодородия. Мюррей в своих исследованиях основывалась на стереотипно повторяющихся в демонологических трактатах XV-XVII веков описаниях шабашей и сделала вывод, что преследование ведьм было вызвано противостоянием христианства и другой, «тайной», религии. Создатели и участники викки, в свою очередь, взяли за основу эту гипотезу и создали собственный эстетически привлекательный ритуал, который не имеет исторических аналогов. Такая вольная реконструкция того, что якобы «должно было быть». В этом смысле – неоязычники мало отличаются от толкинистов, поскольку и те, и другие конструируют в своих группах определенные традиции и ритуалы, отсылающие к прошлому, но имеющие мало общего с исторической реальностью.

Насколько учение о ведьмах, ведьменская эстетика связана с темами секса?

Здесь снова мы упираемся в разницу интерпретаций: восприятие секса в обществах XV-XVII и XXI столетий существенно отличаются. Дело даже не в религиозной догматике, а в том, что для нас это самостоятельная сфера жизни, «отдельная тема», а для человека позднего Средневековья-раннего Нового времени секс был атрибутом социального положения. Главная тема в дискурсе сводилась к тому, кому и что можно/нельзя. Позволителен ли секс между будущими мужем и женой до брака? После Реформации выяснилось, что это большая проблема – религиозные нормы требуют воздержания, а общая практика не видит в этом проблемы (неожиданно современно звучит, не так ли?). Могут ли дети без согласия родителей принимать решения о том, кто будет партнером (будущим супругом)? Сильнее всего это сказывалось на положении женщины, поскольку для нее было доступно строго ограниченное количество социальных ролей – девица на выданье, госпожа-хозяйка, вдова прежде всего, как доступный вариант – услужение или обет безбрачной жизни в монастыре (далеко не всегда личный и добровольный). Как мы видим, почти все роли продиктованы определенным сексуальным поведением. Внутри этого мира всегда наблюдались противоречия между нормой и практикой, однако магическая тематика очень хорошо описывала исключительные случаи. Почему мужчина ушёл именно к этой женщине и больше ни с кем не встречается? Религия говорит, что вообще от жены уходить не должен, практика подсказывает, что бывают загульные, и тут выскакивает простой ответ – так она его очаровала! И вот когда появилась идея, что колдовство подразумевает обязательное участие демона – выяснилось, что для женщины практически нет других вариантов поведения: сказать, что они взяли и просто подписали договор нельзя (женщина далеко не всегда субъектна в этой системе отношений, да и подчас неграмотна), а придумать для них общие интересы сложно (черт за прялкой или готовкой выглядит комично, не в шахматы же им играть, когда не колдуют). Наша позиция из сегодня диктует интерес – а почему это так много написано про секс в демонологических трактатах? Как вообще можно помыслить секс с демоном? Именно в этот момент и срабатывает современная эстетизация, когда массовая культура изображает колдовство как такую эротическую ролевую игру.

Что самое интересное и самое рутинное в вашей работе?

Самое интересное – это проектная деятельность и лекции, работа с живой аудиторией, у которой возникают вопросы, и которая готова обсуждать отдельные моменты. Моя позиция заключается в том, что именно для истории широкое публичное обсуждение имеет принципиальное значение, поскольку история всегда повествует о людях другим, заинтересованным людям. Если историк предпочитает замкнуться в кругу коллег-профессионалов, он должен понимать, что достоверная информация о предмете его исследований сама по себе не попадет в головы других людей. Ну и несколько слов об упомянутой проектной деятельности – речь идет о точечном исследовании какого-то вопроса, часто ставшего доступным в результате вновь открывшихся источников. Сейчас я активно работаю над проектом «Готические соборы в огне мировой войны», посвященном судьбе культурного наследия Средневековья в первой половине XX века. Этот проект мне представляется важным, поскольку он позволяет преодолеть тематическую замкнутость массового сознания, которая разводит историю на отдельные фрагменты. Условно: готика – это только про Средние века и интересна только для тех, кто ими интересуется (и снова простите за тавтологию!), а вот вторая мировая война – это отдельная тема для другой аудитории.

Самое рутинное – проверка справочного аппарата и сносок при написании академической статьи. Это – неотъемлемый, хотя и весьма трудоемкий элемент исследовательского процесса историка, который в конечном итоге определяет качество всей работы. По существу, проверяя сноски, мы проверяем корректность цитирования и корректность самих выдвинутых тезисов. Это важный элемент интеллектуальной аккуратности, который должен уравновесить творческую составляющую нашей профессии.