Жизнь в подарок
Авантюрин стоял у окна с минуту, потом резко развернулся.
— Клер, осмотри её. Полностью. Особенно те места, куда можно было бы прикрепить что-то ещё.
Он взглянул на тебя и тут же отвёл глаза. Девушка, которой ты была, исчезла, а та, что осталась, напоминала тонкую скорлупу: слишком молчаливая, слишком послушная, слишком поломанная. Ему стало не по себе, а потому, чтобы проявить уважение к твоему личному пространству, мужчина лишь сжал губы и вышел из комнаты.
Клер не спросила о твоем желании, прекрасно понимая, что ответа не будет, а только мягко подвела тебя к креслу и начала действовать.
— Я постараюсь аккуратно, — прошептала она.
Ты не возразила, да и вообще не думала, что можешь возражать.
Она помогла тебе снять халат и начала осматривать кожу: от плеч и ключиц до поясницы, локти, щиколотки. Её пальцы осторожно двигались по позвоночнику, по лопаткам, по внутренней стороне рук. Где-то были старые ссадины, где-то тёмные пятна, на шее остался бледный след от снятого пластыря, будто ожог, и Клер лишь вздохнула.
— Здесь всё чисто, — сказала она, укрыв тебя одеялом. — Больше ничего нет.
Она вышла из спальни и спустя пару минут вернулась с подносом. Суп, кусочек хлеба, стакан воды и две таблетки, которые утром оставил врач.
— Это просто витамины и успокоительное, — спокойно произнесла Клер. — Тебе не навредит.
Ты смотрела на ложку в её руке, будто это был неизвестный предмет, а потом открыла рот и послушно приняла первую порцию. Она кормила тебя медленно, не торопясь. Ты не ощущала вкуса, но тепло супа разлилось по телу, как будто напоминая: ты живая.
После еды она подала тебе таблетки и ты выпила их, не задавая вопросов, словно всё происходящее было по инструкции, которую ты не помнила, но чувствовала телом.
— Молодец, — сказала она. — Теперь отдохни.
Клер аккуратно поправила одеяло, бросила короткий взгляд в твою сторону и вышла, унося с собой грязную посуду. Через несколько минут женщина принесла тебе одежду, чтобы ты чувствовала себя спокойнее: халат сменился на простое платье свободного покроя. Она причесала твои волосы и заплела их в косу. Ты всё ещё не говорила, но Клер это не пугало, в её движениях было столько уверенности и такта, что ты почти не ощущала стыда или страха.
Когда она ушла, в комнате стало очень тихо. Ты сидела на краю кресла, не зная, что делать, ведь тебе никто не велел оставаться здесь: не сказали ни «жди», ни «не выходи».
В груди поднималось что-то неясное и тревожное, а этот покой казался неестественным.
Ты встала и медленно подошла к двери, приоткрыв её. В коридоре было пусто, но из-за поворота слышались мягкие шаги. Ты узнала этот звук, и выйдя в коридор и увидела спину Авантюрина. Мужчина шёл, не оборачиваясь, и ты, сама не зная почему, пошла за ним.
Он почувствовал твой взгляд в спину почти сразу, а затем остановился. Мужчина обернулся и скользнул взглядом по твоей фигуре. Он выпрямился, слегка приподнял подбородок, как будто хотел что-то сказать, но передумал, лишь коротко кивнул. На его лице оставалось напряжение, будто Авантюрин ждал, что ты вот-вот рассыплешься и уже был готов собрать каждый осколок. Мужчина продолжил свой путь, и ты пошла за ним: он спустился в библиотеку и ты молча встала у двери; он разговаривал с кем-то по связи, а ты стояла рядом, не вмешиваясь.
— Что ты делаешь? — наконец спросил он, не глядя на тебя.
— Хочу быть рядом, — выдохнула ты.
Он не стал возражать и только через полчаса, когда перешёл в другой кабинет, устало произнес:
— Ты не обязана идти за мной по пятам. Здесь безопасно. Можешь читать, можешь сидеть в саду. Можешь просто… Отдыхать.
Ты кивнула, словно поняла то, что он сказал, но осталась.
Весь день ты следовала за ним на полшага позади как тень: ты не трогала ничего, не садилась, не говорила. Просто была рядом. Авантюрин видел это краем глаза, чувствовал напряжённую тишину, которая теперь тянулась за ним по всем комнатам. Он бы злился, если бы это был кто-то другой, отдал бы приказ уйти и оставить его одного, перестать цепляться, но сейчас он понимал: прикажи он тебе жить своей жизнью, и ты просто захлебнешься.
Авантюрин не хотел возвращать тебя в пустую оболочку, а потому молчал.
Он позволил тебе идти рядом, даже если это раздражало; позволил тебе сидеть у стены в кабинете, даже если твой взгляд отвлекал его от мыслей; позволил тебе стоять за его спиной, пока он ел, хотя ты сама отказалась от еды, но не потому, что не хотела, а потому, что не знала, как это делается без приказа.
К вечеру Авантюрин наконец бросил в сторону Клер:
— Пусть поест что-то простое и тёплое.
Ты съела несколько ложек супа, сидя молча, глядя в пол. Это было первым осознанным движением за день: ни рефлексом, ни автоматической покорностью, а твоим маленьким выбором.
Когда наступил вечер, ты всё ещё следовала за ним по пятам. Он обернулся в дверях спальни.
— Ты хочешь спать здесь? — устало спросил он, но в его тоне не было злости.
Ты лишь кивнула, он тихо вздохнул и отошёл, уступая место, позволяя тебе скользнуть внутрь. Ты легла на самый край постели, снова свернувшись в комок.
Время шло, а он всё ещё сидел в кресле с книгой, которую даже не читал.
Ты лежала, не двигаясь, и только иногда тихо выдыхала. Мысли по-прежнему не складывались в слова, но где-то в тебе что-то медленно оттаивало: что-то живое, что-то твоё. Наконец тебе удалось заснуть почти сразу. Тело обмякло, утонуло в простынях, в тепле… Однако покой так не пришёл.
Сон накрыл тебя не мягким покрывалом, а тяжёлым, полотном: будто мокрое одеяло, сбившееся на лице. Тьма сдавливала грудь, воздух становился вязким. Внутри сна всё было не так: лица вспыхивали в темноте одно за другим: мужчина с кривым шрамом через щеку, женщина с тонкими губами, синие перчатки, что сжимают твою руку, слишком крепко. Ты не знала их имён, не помнила, откуда они, но внутри что-то знало — они причиняли боль.
Ты оказалась в комнате, где стены словно дышали. Они пульсировали и от каждого их движения становилось всё теснее. Воздух был густым, будто настоянным на железе и поте. Кто-то прерывисто, с хрипом дышал у тебя за спиной. Ты хотела обернуться, но тело не слушалось, оно словно не принадлежало тебе.
Тебе постоянно слышались голоса. Сначала они были тихие, шепчущие, потом всё громче, будто каркающие, глухие, уродливые. Они произносили твоё имя, но так, будто плевались им.
«Покажи, как сильно ты стараешься…»
Ты не знала, кто говорит, а лишь чувствовала: он рядом, он близко. Прикосновения его пальцев снова на твоей коже, будто липкий туман. Ты видела лицо Варгаса, но как будто через мутное стекло, искажённое, с чужими эмоциями: то ли страх, то ли отвращение, то ли пустота. А может, всё сразу.
Комната была без дверей, и стены сдвигались всё ближе. Где-то в углу сидела девочка с белыми глазами, без рта. Она смотрела прямо на тебя, и ты вдруг поняла: это ты. Ты — та, которая осталась там, внутри; та, которая молчала слишком долго.
— Кто ты? — прошептала ты во сне. — Кто из нас настоящая?
Ответа не последовало. Только знакомый, мерзкий смех тянущийся как плесень. Лицо Варгаса расплылось, сменилось другим, ты не знала его имени, но помнила удары. Помнила тьму, в которой тебе приказывали не сопротивляться. Их лица менялись: один за другим, как кадры в сломанной плёнке, мимолётные, обрывочные и каждый оставлял на тебе отпечаток боли.
Ты задыхалась во сне, твоё тело металось на простынях, лоб покрылся испариной. Иногда ты коротко и глухо стонала. Словно просила остановиться, но не словами, а звуками, которые срывались где-то глубоко в горле: иногда это был почти всхлип, иногда рычание страха, едва слышное.
Рука невольно дёрнулась, когда тебе приснилось, как кто-то держит тебя за запястья. Слишком сильно и крепко, но ты не могла вырваться, потому что и не пыталась, ведь ты была «хорошей». Хорошая девочка слушается хорошая девочка не сопротивляется.
Ты застонала, когда во сне кто-то наклонился к тебе, слишком близко. Слова были неразборчивы и тебе было понятно только то, что это угроза.
Ты вырывалась, но не могла пошевелиться. Только взгляд бегал из стороны в сторону, а рот иногда раскрывался в беззвучном крике. Слова не шли, мысли рвались, снова был Варгас. Его шепот прямо в ухо: «Ты не принадлежишь себе». Он тянулся как змея, обвивая тебя холодными, скользкими словами. Ты не знала, где он: спереди, сзади, внутри тебя?
Иногда ты видела свою кровь, но не чувствовала боли, а лишь липкую пустоту. Потом лицо в зеркале … Твоё собственное? Глаза, которых ты не узнавала; рот, не умеющий говорить «нет».
Ты застонала во сне, негромко, но глухо как раненый зверь. Плечи вздрагивали, ногти царапали ладони. Под одеялом ты металась, не в силах проснуться, не в силах уйти глубже. Тело помнило страх лучше разума, боль не проходила, даже если ты её не осознавала.
Авантюрин сидел в кресле у окна, склонившись к книге, строчки которой в сотый раз пытался прочитать. Время тянулось, но он не шевелился. Несколько раз мужчина поднимал на тебя взгляд. Ты спала, но не мирно. Его беспокоил твой наморщенный во сне лоб, тихие вздохи, порой почти всхлипы, испарина на лбу, а потом ты резко дёрнулась, будто от удара, и снова застонала, но теперь уже громче.
Наконец мужчина решил, что дальше это не может продолжаться, он не позволит и встав, подошёл к кровати. Сначала Авантюрин просто стоял, глядя сверху в надежде, что ты сама сможешь проснуться, но затем всё-таки опустился на колени и коснулся твоего плеча.
— Проснись, — мягко произнес он. — Это только сон.
Ты не отреагировала, лоб вспотел, ресницы дрожали, ты снова прошептала что-то бессвязное.
— Эй, — чуть громче повторил он. — Очнись.
Ты тихо вскрикнула, но этот звук будто разрезал ночь, надломленный, рвущийся из самой глубины. Он взял тебя обеими руками за плечи и осторожно встряхнул, чтобы ты открыла глаза.
Ты вырвалась из сна с резким вдохом, с всхлипом, будто тебя вытащили из-под воды. Глаза распахнулись, полные слёз и страха. Несколько секунд ты просто смотрела в никуда, пытаясь понять, где ты, что с тобой, кто рядом.
Он смотрел на тебя в упор: на твои заплаканные глаза, на дрожащие губы, а потом отодвинулся чуть назад, чтобы дать тебе пространство.
— Это был только сон, — повторил он тихо. — Всё хорошо. Ты в безопасности.
Ты сглотнула. Уголки губ дёрнулись будто ты хотела сказать что-то, но язык не слушался. Пальцы вцепились в простыню, а кожа на спине была влажной от пота.
— Варгас… — хрипло выдохнула ты. — Он…
Авантюрин медленно покачал головой.
Ты моргнула раз, другой и только тогда снова начала дышать более-менее ровно. Слёзы всё ещё стояли в глазах, но ты уже не задыхалась. Авантюрин остался рядом, не касаясь тебя, но и не уходил.
— Я не… — Ты замолчала. Слова не складывались. — Я не помню. Это не моё. Это не я.
Он выдохнул через нос и заговорил негромко, почти шепотом:
— То, что ты пережила, — это не ты. Это не определяет тебя. И тебе не нужно ничего помнить. Не сейчас.
Ты медленно опустила голову, нижняя губа дрожала, слёзы скатывались по щекам.
Он приподнял брови, как будто хотел спросить «ты уверена?», но ничего не сказал. Только тихо откинулся назад, положив руку на прикроватную тумбочку.
Ты легла снова, уже ближе к центру кровати, и медленно потянула руку ближе к нему, не совсем осознанно, а просто к теплу, к тишине, к голосу, который не приказывал. Наконец, тебе снова удалось заснуть, и на этот раз глубже. Плечи твои слегка дрожали, как после лихорадки, но дыхание стало ровным. Ты прижалась ближе к тёплому покрывалу, и лоб разгладился. Изредка веки вздрагивали, остаточные всполохи страха ещё жили где-то в глубине, но ты уже не металась.
Авантюрин остался в кресле, он не издал ни звука. Только долго, не отводя взгляда смотрел на тебя. Его рука лежала на колене, другая сжимала подлокотник. Ему не нравилось чувствовать такую мягкость в груди, такую боль, чужую, но почему-то неотделимую от своей.
Ты была как выжженное поле. От прежней личности остался только пепел и редкие, с трудом пробивающиеся ростки чего-то нового. Кто ты? Что ты помнишь? Что у тебя отняли? Он знал, каково это — быть чьей-то вещью. Однако твоя история была тяжелее. Он хотя бы знал, кем он был до того, как его сломали, а у тебя, похоже, даже это отобрали. Авантюрин посмотрел на твои пальцы, крепко сжатые на одеяле: они слегка дрожали, но это был не страх, а была память тела. Рефлекс, оставшийся после слишком долгого унижения.
— Ты всё ещё здесь, — шепнул он, но обращался скорее сам к себе. Эти слова были как констатация; как попытка поверить, что из этой пустоты может вырасти человек.
Он встал, подойдя ближе, тихо, как будто боялся спугнуть хрупкий покой и взглянул на твоё лицо: сны уже не терзали тебя так сильно. Ресницы слегка дрожали, но ты уже не плакала, а просто спала.
Авантюрин медленно опустился на колени у края постели. Он знал, что ты не услышишь, но, быть может, почувствуешь. А может, и нет, но это было для него неважно. Мужчина должен был сказать, пообещать, что отныне ты в безопасности.
— Никто больше не тронет тебя, — шепнул он. — Никто не посмеет. Я обещаю.
Он закрыл глаза на секунду, пытаясь проглотить комок, что образовался в горле. Это было не сожаление, а ярость. Холодная, неуловимая, но направленная не на тебя, а на тех, кто довел тебя до такого состояния.
— Я сделаю всё, чтобы ты вернулась. Пусть даже не ко мне. Просто к себе.
Он поднялся и снова сел в кресло. Мужчина не выключил ночник, думая, что тебе так будет спокойнее, что ты сможешь почувствовать себя более расслабленно хоть на короткое время. Он знал: «Иногда всё, что ты можешь сделать для другого — это остаться рядом и не уйти.» И собирался быть именно тем, кто подержит тебя в самые тяжелые времена.
На утро ты проснулась медленно, словно пробиралась сквозь густой, липкий мёд. Веки были тяжёлыми, подушка мягкой и тёплой от твоего тела. Однако что-то изменилось — воздух, свет, запахи. Не было ни дыма, ни пота и ты только сейчас начала осознавать, что находишься в другой обстановке. Из твоей памяти ускользнул момент, когда он привел тебя к себе домой, тебе было трудно вспомнить как долго ты находишься в этом доме. Это было странно.
Наконец ты открыла глаза. Комната была погружена в мягкий полумрак. Солнечные лучи пробивались сквозь занавески, отбрасывая светлые полосы на паркет. Тишина казалась почти святой, только лёгкое гудение кондиционера и шелест листвы за окном нарушали её. И ещё дыхание.
Ты повернула голову, и увидела Авантюрина, спящего в кресле. На его коленях была раскрытая книга. Его глаза были закрыты, подбородок чуть опущен. Он не ушёл и провёл здесь всю ночь из-за тебя.
Что-то холодное и тяжёлое резко опустилось в твой живот. Авантюрин не спал, не отдыхал, а ты… Ты забралась в его постель, просто так, потому что захотела. Ты даже не спросила, только свернулась, как бездомное животное, и заснула.
Ты вспомнила обрывки, сны, лица, голоса, руку на горле, леденящий шёпот, Варгаса.
Твои пальцы сжались в кулаки, сердце начало стучать слишком громко. Ты поджала ноги к животу. Нет, нет, нет. Всё было неправильно.
Он должен был разбудить тебя, разозлиться, наказать. Ты была плохой: ты не спросила, не поблагодарила, не сделала, как надо. Ты нарушила правила. Ты спала, пока он сидел. Ты…
Тело поднялось само, словно ведомое невидимой силой, горло сжалось, как будто верёвка затянулась вокруг шеи. Ты сбросила с себя одеяло и опустилась с кровати, колени подогнулись. Мягкий ковёр заглушил звук падения.
Он мгновенно проснулся от звука движения, как будто всю ночь был настороже.
— Что случилось? — его голос был хриплым от сна, но всё ещё спокойным.
Ты не заметила, как оказалась на полу. Всё произошло словно в очередном, бесплотном, искаженном сне. Ты только почувствовала, как пальцы сжались до боли, до белизны в костяшках, вцепились в его ладонь с такой отчаянной силой, будто это была последняя надежда, последняя нить, удерживающая тебя в реальности.
А потом тебе стало по-настоящему страшно. Страшно так, что дыхание перехватило, как при падении в ледяную воду. Грудную клетку сжало изнутри, будто стянуло тугим корсетом, пальцы дрожали, губы затрепетали, а сердце застучало в висках.
Ты стояла на коленях, не осознавая, как туда опустилась. Тело действовало само, будто в попытке вымолить прощение, которого, как ты верила, не заслуживала.
— Простите… Простите… Простите…
Эти слова срывались с губ шёпотом, но с такой частотой, что превращались в неразборчивую мантру. Паника застилала разум, будто туманом, и ты не могла остановиться, словно что-то внутри тебя треснуло, и теперь безудержно лилось наружу.
— Я не хотела… Я плохая… Я всё испортила… — твой голос срывался, захлёбывался на вдохе. — Вы устали, а я… Я…
Ты не могла закончить мысль, поскольку каждое слово казалось ненужным, жалким, пустым.
— Я исправлюсь… Я всё сделаю, только не выгоняйте меня…
Ты подняла на него испуганные глаза, полные слёз, с расширенными зрачками и дрожащими ресницами. И в его глазах ты пыталась разглядеть ответ: гнев ли там? Усталость? Отвращение? Ты была готова к любому из них, потому что считала, что заслужила.
— Я буду делать всё, что скажете… Всё… — произнесла ты сдавленным голосом, сбивчиво, захлёбываясь слезами. — Только не злитесь… Не бросайте меня… Пожалуйста, не уходите…
Слёзы текли, струились по щекам, падали на его запястье. Тело дрожало от напряжения, от страха, от отчаянного желания быть услышанной. Ты не могла больше сдерживать это, тебе казалось, что если сейчас он уйдёт, ты исчезнешь, растворишься не телом, но и душой. Пропадешь без возможности вернуться обратно.
Ты начала задыхаться, воздух будто застревал в лёгких. Каждая попытка вдохнуть казалась мукой, руки обхватили голову, пальцы вцепились в виски, и ты с силой провела по коже, будто пытаясь стереть собственные мысли.
— Я хорошая! — выкрикнула ты неожиданно для самой себя. — Я старалась быть хорошей! Почему никто этого не видит?! Почему никто не верит мне?!
Этот крик вырвался из самых глубин чистым отчаянием. Ты ударила себя по голове, несильно, но резко, с какой-то лихорадочной яростью, потому что внутреннее напряжение стало невыносимым. Тебе хотелось царапаться, кусаться, разрывать собственную кожу, лишь бы стало хоть немного легче.
Он попытался дотронуться до тебя, осторожно, деликатно, как до дикого зверя. Мужчина опустился рядом, на колени, протянул к тебе руки, но ты отпрянула, вжалась в пол, как будто каждое прикосновение могло обжечь или разрушить.
Ты не верила, не могла поверить, что он остался рядом. И тогда ты закричала: громко, надрывно, с болью, от которой темнело в глазах. Это был беспомощный крик словно из бездны. Он вырывался наружу, потому что внутри уже не оставалось ничего, кроме боли.
Ты рухнула, закрыв лицо ладонями, вся сжалась в комок. Слёзы продолжали литься, судороги мелко проходили по плечам. Каждый вдох сопровождался хрипом, а каждый выдох плачем. Тебя било, как в лихорадке. Ты больше не пыталась остановиться, просто позволяла себе развалиться на куски.
И всё это время он не уходил. Авантюрин оставался рядом, не осыпал тебя бесполезными фразами. Он просто был рядом. И в какой-то момент ты почувствовала, как его ладонь лёгким движением коснулась твоей спины. Как напоминание: ты не одна; ты больше не там; не с Варгасом; не в тени своего прошлого.
— Всё хорошо, — тихо произнёс он. — Я здесь. Просто дыши.
И ты попыталась. Неровно, судорожно, через боль, но пыталась дышать. Ты позволила ему притянуть себя ближе — не в ловушку, а в убежище. Он осторожно и мягко держал тебя в своих объятиях, словно оберегая.
— Эй, — тихо произнес он. — Посмотри на меня.
Ты не могла, потому что стыд был слишком тяжёлым, но он очень осторожно поднял твоё лицо пальцами, будто ты была фарфоровой.
— Никто тебя не накажет. Поняла? Никто. Ты дома.
— Но я… Я… — Ты не могла остановить поток слов. Он срывался с губ без твоей воли. — Я ничего не умею… Я ничего не понимаю… Только мешаю… Я не знаю, кто я…
Он только покачал головой и внимательно взглянул на тебя. В его глазах не было гнева, не было угрозы.
— Всё в порядке. Ты не обязана сейчас ничего знать. Или делать. Просто дыши.
— Я пыталась… Я старалась быть хорошей… Но я всё делаю неправильно… —всхлипнула ты.
— Тебе не нужно быть хорошей. Тебе нужно быть живой. Всё остальное потом.
Ты прижалась к его груди, как будто там был ответ и дыхание замедлилось. Ты всё ещё плакала, но уже тише, уже не от страха, а от облегчения.
— Никто не имеет права больше причинять тебе боль, — прошептал он. — Ни Варгас. Ни кто-то ещё. Даже ты сама.
Ты прижалась к нему ещё крепче. Слова ты не совсем поняла, но тело запомнило ощущение: безопасности, принятия. Это было что-то новое, странное и одновременно страшное, но уже не так, как раньше.
Авантюрин держал тебя столько, сколько тебе было нужно, не торопил, не говорил «хватит». Только потом, когда ты немного выдохнула, он осторожно отстранился и посмотрел тебе в глаза.
— Пойдём. Я сделаю тебе чай. Потом позавтракаем. А потом… Просто посидим на солнце. Ничего не надо решать. Хорошо?
Ты не знала, что ответить, ведь не умела говорить «да» не по приказу, но всё-таки кивнула.
Он помог тебе подняться: не тянул, а просто поддержал и ты тихо пошла рядом, но внутри уже не было мрака.
Наконец утро окончательно вступило в свои права, заливая террасу мягким золотистым светом. Здесь было настолько тихо, что слышно, как ветер треплет листья в горшках с декоративными деревьями. Из кухни доносился аромат свежего чая и тёплого хлеба. Авантюрин накрыл стол на террасе сам, не доверил это никому, как будто любое вмешательство могло разрушить хрупкое равновесие, которое ему с таким трудом удалось создать.
Ты сидела напротив него, закутанная в тонкий плед, локти были прижаты к бокам, чашка с чаем согревала твои ладони. Глаза всё ещё были затуманены, движения осторожны, как у человека, едва пришедшего в себя после тяжёлой болезни, но ты не отворачивалась. Иногда взгляд задерживался на цветах, иногда на нём, а порой ты щурилась на солнце.
Он говорил мало: о погоде, о завтраке, о чае. Все разговоры сводились к чему-то незначительному, обыденному. Однако в его голосе звучала забота, он не спешил, не давил, просто был рядом.
Солнце поднималось выше и мир казался почти нормальным. И в эту зыбкую тишину ворвался звук шагов. Сначала приглушённых по дому, потом уже ближе, по террасе. Ты вздрогнула, Авантюрин сразу повернулся.
— Это врач, — мягко произнес он. — Я просил его заглянуть утром.
Ты сжала чашку чуть сильнее, когда показался доктор Моро кейсом в руках. Он остановился на краю террасы, приветливо кивнув:
— Доброе утро. Извините, если рано.
— Вовремя, — ответил Авантюрин и жестом пригласил его присесть. — Что удалось выяснить?
Доктор опустился в кресло и раскрыл кейс.
— Пластырь действительно содержал скополамин. Медленно высвобождающаяся форма. Явно рассчитан на длительное применение — от трёх до пяти суток действия, даже после снятия. Остаточное вещество может сохраняться в коже до двух суток. При частом обновлении таких пластырей, а это, судя по следу на коже, и было эффект накапливается.
Авантюрин лишь кивнул, глядя перед собой. Его челюсть была напряжена, но голос остался ровным:
Доктор взглянул на тебя, его глаза были внимательными, но не враждебными. Он заговорил мягче:
— Зависимость от внешних указаний, отсутствие критического мышления, амнезия, эмоциональная лабильность. Повышенная внушаемость. А теперь, когда вещество выведено… Или почти выведено начнут возвращаться эмоции. Страх, тревожность. Это нормально. И одновременно крайне тяжело для пациента.
Ты почувствовала, как в груди снова что-то сжалось, опустила взгляд в чай, а руки начали дрожать.
— Можно её осмотреть? — спросил доктор Моро у Авантюрина, не у тебя.
Авантюрин посмотрел на тебя и лишь тогда кивнул.
Ты медленно подняла взгляд на врача, но он не приближался, не тянулся к тебе, лишь ждал.
Ты сделала короткий вдох и кивнула. Он подошёл и осмотрел шею, там где раньше был пластырь. Мужчина старался действовать очень осторожно, без прикосновений к коже без необходимости.
— Покраснение уходит. Но чувствительность повышена. Это бывает.
— Вы можете ответить, как себя чувствуете? Страх? Паника?
Ты замерла, пытаясь понять. Потом медленно кивнула:
— Когда проснулась… Было страшно. Очень. Я… Думала, что меня… Прогонят.
— Она не сформулировала это точно, — добавил Авантюрин. — Но истерика была серьёзной.
Доктор кивнул, делая пометку в блокноте.
— Это естественная реакция. У неё начинается возвращение собственного восприятия, и это болезненно. Состояние ещё нестабильно. Я бы рекомендовал мягкое седативное, то же самое, что я оставлял. И, как ни странно, тишину. Режим. Минимум новых впечатлений. Еда, сон, ощущение безопасности. Ни медицинских обследований, ни опросов, ни психотерапии — ещё рано.
— Я навещу вас снова через несколько дней. Сегодня покой. Если что можете позвонить мне, и я приеду. — Он поклонился, сначала тебе, потом Авантюрину, и тихо удалился.
На террасе снова стало спокойно. Ты взглянула на Авантюрина, мужчина наливал тебе чай, как будто ничего не произошло, словно разговор был просто частью утра. И вдруг ты поняла: он будет держать тебя в этой нормальности: не заставляя, не требуя, просто оберегая.
Прошло несколько дней. Ты не считала сколько, лишь чувствовала: в теле, в воздухе, в том, как изменялась тишина вокруг. Препарат постепенно покидал твою кровь, и мир начинал звучать громче, резче, сильнее.
Ты начинала слышать, но ни людей, ни мысли, ни себя: ты слышала шорохи в темноте, которые раньше не замечала; удары сердца; свои прерывистые, болезненные вдохи и голоса из сна. Они приходили ночью, цеплялись за края сознания, тянули за волосы, за кожу, за память.
Ты часто просыпалась с криком: иногда просто сжимала кулаки и кусала губы, чтобы не закричать; иногда забивалась в угол, закрыв голову руками, не зная, где находишься, и не веря, что никто не держит тебя.
Авантюрин не говорил лишнего. Не дотрагивался без разрешения, но каждый раз, когда ты срывалась, он был рядом: порой сидел в кресле, порой просто рядом, в соседней комнате, но ты знала, ты чувствовала, что он здесь.
Авантюрин не кричал, не раздражался, не требовал и ты не понимала, почему; не могла поверить в то, что тебе разрешено быть собой.
Ты не могла вспомнить, что было до Варгаса. Его имя было словно камнем во рту. Оно причиняло боль, даже если ты его не произносила.
Ты урывками начинала догадываться, кто ты: иногда в зеркале узнавала проблеск чего-то знакомого; иногда в голосе — интонация, которой раньше не было. Пальцы вспоминали жесты, руки движения, но всё, что касалось Варгаса было непробиваемой пустотой как будто память выжгли. И это сводило тебя с ума.
Сегодня был особенно тяжёлый день. Ты не спала почти всю ночь, только ворочалась, вздрагивала, хватала одеяло, как будто оно могло тебя защитить, а потом наконец поднялась на рассвете. Бродила по дому, стараясь не шуметь. Твои шаги были осторожными как у призрака.
Авантюрин проснулся чуть позже. Ты слышала, как он вошел в кухню, как лилась вода в чайник. Мужчина что-то сказал тебе, но ты не ответила. Всё внутри было натянуто как струна и, казалось одно неловкое и ты бы сорвалась.
Ты старалась вести себя «хорошо»: не мешать, не быть обузой, не задавать вопросов, но страх… Он вернулся. Он снова сидел под кожей.
К полудню ты уже почти не дышала. Слёзы медленно подступали к горлу, капля за каплей. Ты пряталась в своей комнате, сидела на полу под окном, колени были прижаты к груди, лоб к прохладной стене. Однако холод не помогал. Воздух казался слишком густым.
Ты не хотела его звать, думала, что не имеешь права, но он сам нашёл тебя.
— Ты не обедала, — тихо произнес он. — Хочешь, я что-то принесу?
Ты не ответила, лишь губы дрожали, выдавая внутреннее смятение. Ты не могла говорить.
Он, шаг за шагом, подошёл ближе… Как к дикому зверю, которого не хочет спугнуть.
— Всё в порядке, — добавил он. — Ничего страшного.
Ты посмотрела на него, но уже как раньше, не со страхом, а просто… Позволила себе взглянуть ему прямо в глаза. И тогда всё рухнуло.
— Я… — твой голос сорвался. — Я не помню, как оказалась у него. Я помню до… Я… У меня была жизнь. Люди. Что-то важное. Но как он… Когда… — ты захлебнулась. — Всё выжжено. Там… Ничего.
Ты снова обняла себя и сжалась.
— Я не знаю, кто я… Я не знаю, за что он… За что они… — слёзы катились по щекам. — Я просыпаюсь и всё болит. Я сплю… И он там.
— Это нормально, — пробормотал он, присаживаясь рядом с тобой. — То, что ты чувствуешь. Это не слабость.
— Я хочу помнить. Даже если это больно. Я хочу знать, что он украл.
— Ты узнаешь, — ответил он. — Но не сегодня… Может даже не через месяц, но это будет.
Ты лишь машинально кивнула, пока слёзы продолжали течь.
А потом тишина вновь опустилась на комнату. Авантюрин не ушёл. Ты не просила, чтобы он остался, но он остался.
Ты сидела, прислонившись к стене и медленно дышала: сквозь слёзы, сквозь сжатую грудь, а потом… Слова вырвались сами.
Твой голос был хриплым, почти беззвучный, но он услышал. Авантюрин не переспросил, не сделал удивлённых глаз, не сказал: «Что?» или «Наконец-то», а просто поднялся на ноги.
Ты неуверенно поднялась, ноги подгибались, но ты хотела идти сама. Хотела, нужно было. Он обернулся, и ты увидела, что он понял всё без слов. Мужчина не проронил ни слова, только замедлил шаг.
Кухня была тихой, залитой солнечным светом. Он налил тебе супа и сделал чашку тёплого отвара, сам же сел напротив.
Ты ела медленно. Пальцы дрожали, но ты держала ложку. Каждый раз, поднося еду ко рту, ты внутренне ждала, резкого окрика, удара по руке. «Нельзя». «Куда ты лезешь». «Кто тебе разрешил».
Однако ничего не было. Был только он и его теплый взгляд. Ты доела не всё, но большую часть и отложив чашку, подняла на него глаза.
— Ты справилась. — ответил он, кивнув.
Ты не знала, что ответить. Эти слова… Они не были похвалой, не были похлопыванием по голове. Это было… Признание. Как будто он видел, сколько сил ты вложила в то, чтобы просто поесть и считал это настоящей победой.
Ты встала, но Авантюрин даже не пошевелился, лишь наблюдал за тобой. Ты подошла к нему и остановилась рядом. Рука дёрнулась, тебе хотелось что-то сделать, но было непонятно что. Прикоснуться? Поблагодарить?
Наконец Авантюрин сам решился и просто взял тебя за руку. Ладонь к ладони. Ни сильно, ни властно, а просто, чтобы показать, что он рядом.
— Ты не обязана помнить всё сразу, — произнес он. — И не обязана быть сильной каждый день. Ты жива. Уже этого достаточно.
Ты кивнула и слёзы вновь начали подступать, но теперь это были слёзы благодарности за его поддержка, за терпение.
Ты не знала, что будет дальше, но сегодня ты ела. Ты впервые за долгое время попросила что-то сама. Ты наконец снова начала дышать. А он остался рядом с тобой и этого сейчас было достаточно.
Ты сидела у себя, стараясь дышать, сосредотачиваясь на мелочах, как учил тебя Авантюрин. Подоконник под пальцами был прохладным, фарфоровая чашка с чаем тёплой, тонкой, почти невесомой. Воздух пах лавандой и чаем с мёдом. Всё было… Терпимо. Не спокойно, но терпимо.
Ты старалась не думать, не заглядывать в те дыры в памяти, что снова начали открываться. Они были скользкими, резкими, больными. Ты помнила своё имя, помнила цвет глаз матери, смутно голос отца. Однако между этим и Авантюрином зиял провал. Чернота и только крики.
Ты вздрогнула, когда услышала звук где-то за стеной, в коридоре. Это были уверенный, тяжелый шаги, а потом раздался голос. Голос, который ты не должна была слышать, которого здесь не должно быть.
— Думаю ты уже наигрался с девчонкой, Авантюрин, — лениво, с усмешкой сказал мужчина. — Хотя, понимаю. Без моей помощи тебе с ней не справиться.
В этот момент ты, казалось, забыла как дышать. Ты узнала этот голос, он слишком часто приходил к тебе в кошмарах. Варгас. Он здесь.
Ты не видела его, не чувствовала его шагов, но твой мозг мгновенно дал команду телу: «опасность». Тебя ударило холодом, будто открыли окно в зимний день. Пальцы сжались, ногти впивались в ладони, колени подогнулись, а дыхание сбилось, словно грудная клетка сузилась и воздух стал колоть, будто иглы.
Ты снова слышала его. Видела, не глазами, а телом. Чувствовала, как сжимаются мышцы живота, как начинается дрожь. Внутренний, пронзительный голос в голове шептал: прячься, молчи, не двигайся. Он увидит, он заберёт обратно, он снов тебя сломает.
Из-за двери доносился приглушённый, тихий, сдержанный голос Авантюрина, но в нём была сталь.
— О, не надо быть таким напряжённым, — Варгас рассмеялся. — Я просто решил проведать свою… Бывшую собственность. Хотел взглянуть, как поживает.
Ты словно задохнулась воздухом и упала на пол, руки и ноги не слушались. В горле раздался странный сиплый звук, как будто ты пыталась закричать, но не могла, как будто даже голос вновь был отнят. Паника подступала к телу, как беспощадный, ледяной прилив. Лицо Варгаса вспыхивало перед глазами: искажённое, почти карикатурное. Он был не человеком, а чудовищем.
«Ты — игрушка», — прозвучал его голос в твоей памяти. — «Ты существуешь, чтобы развлекать. Чтобы подчиняться. Чтобы молчать».
Дверь не открывалась, никто не врывался, но ты была уверена — он идёт к тебе. Сейчас. Он заберёт и ты вновь станешь его вещью.
Слёзы начали течь сами. Не от боли, а от ужаса, от знания того, что ты не сможешь сопротивляться, даже сейчас. Что всё, что ты начала выстраивать — эти крошечные шаги, эта тонкая нить доверия, эти ночи с чаем и тишиной… Всё это исчезнет как дым.
Ты ползла в угол комнаты, как раненое животное, вслепую, сжимая руками подол своей одежды, дыхание рвалось, ты не могла вдохнуть. Всё тело онемело. Ты не знала, где ты и кто ты. В голове была только одна мысль: не подходи, пожалуйста, не подходи…
И тогда пространство разорвала гнетущая тишина, слишком громкая, чтобы быть безобидной. В следующее мгновение послышался резкий, хлёсткий звук: кто-то в глубине дома захлопнул дверь. Затем раздались торопливые, резкие шаги, будто кто-то бежал, едва касаясь пола.
Дверь стремительно распахнулась и Авантюрин ворвался в комнату, не дав себе и доли секунды на сомнение. Его взгляд сразу упал на тебя. Он знал, чего тебе может стоить вновь оказаться со своим страхом один на один. Мужчина не ждал твоего зова. Авантюрин почувствовал всё ещё до того, как ты начала звать. Будто между вами натянулась незримая нить, и твоя боль отозвался в нём сильнее любого крика.
— Эй… — позвал он. Его голос был глубоким, почти испуганным. — Ты… Всё хорошо. Он ушёл. Я не подпущу его. Он не тронет тебя. Я обещаю.
Ты дрожала, сжимаясь в комок. Вцепилась в свои колени, как будто в этом была хоть какая-то защита. Он не прикасался сразу, только опустился на пол рядом.
— Ты в безопасности. Здесь нет никого, кроме нас.
Ты всхлипывала, не в силах произнести ни слова и вдруг резко выдохнула.
— Он… Он здесь был… Он говорил… — Ты едва могла говорить. — Я… Я не хочу… Не хочу, пожалуйста, пожалуйста…
Он медленно, сдержанно протянул к тебе руки, стараясь не спугнуть. В его движениях не было ни резкости, ни давления, только мягкая осторожность. Ты вздрогнула, когда заметила это, тело отреагировало раньше сознания, но всё же не отстранилась, не отвернулась. Ты позволила ему.
Он приблизился ещё немного и обнял тебя. Не резко, не с напором, но крепко… Так, как обнимают тех, кого ни при каких обстоятельствах не хотят терять. Его объятия были надёжными, твёрдыми, он словно хотел закрыть тебя собой от всего, что происходило внутри и снаружи.
— Он не имеет права приближаться. Я этого не позволю. Слышишь меня?
Ты прижималась к нему, словно к единственной защите от всего мира — к щиту, за которым можно было спрятаться от боли, страха и прошлого. Его запах был странно успокаивающим. Он напоминал о стабильности, о чём-то прочном, что не меняется, даже когда всё остальное рушится.
— Он говорил… Что я… Что я игрушка… — твой голос был тихим. — Что… Я была его…
— Он лжёт, — резко, почти грубо прервал тебя Авантюрин. — Ты — никто ему. Никогда им не была. Всё, что он сказал, не имеет силы. Не здесь. Не со мной.
Твоё сердце по-прежнему стучало в груди, словно пойманная птица, бьющаяся о прутья клетки. Однако несмотря на это, в самой глубине души начало происходить что-то важное: напряжение постепенно отпускало, а ледяная корка внутри медленно, почти незаметно начинала таять.
Ты закрыла глаза, позволив себе хотя бы на миг отключиться от реальности. Слёзы всё ещё медленно стекали по щекам, оставляя за собой горячие следы, но дрожь в теле становилась слабее. Тебя всё ещё трясло, но уже не так сильно, как прежде… Движения становились тише, медленнее, словно буря внутри начинала утихать.
Он не отпускал тебя. Его руки по-прежнему обнимали крепко, но бережно… Так, будто в этом прикосновении заключалась вся его решимость остаться рядом. Авантюрин просто держал тебя, не требуя ничего взамен, и с той же спокойной уверенностью повторял: