Какой-то ублюдок пытался насильно поцеловать тебя
Ты чувствовала это уже давно: лёгкое несоответствие в его словах, слишком гладкие паузы, когда он приносил новости, которые Моцзэ так ждал. Цинь Жуй был полезен, удобен и казалось слишком внимателен к тому, где и когда тебе нужно быть. Может, если бы ты не была осторожной: ты бы и дальше верила бы каждому его слову, но ты всегда знала: слишком ровная поверхность скрывает трещины. И однажды решила проверить, но не для того, чтобы обвинить его, а чтобы быть уверенной. Уверенной для Моцзэ, который держал твои руки так бережно, будто в них был весь остаток его мира.
Ты выбрала особую ночь. Цинь Жуй сказал, что идёт проверить старый проход под западной стеной: якобы там кто-то прятал свитки Санктус Медикус. Тебе это не нравилось с самого начала: слухи, брошенные так кстати, когда вы почти потеряли след очередной банды изгоев. Слишком много совпадений, слишком удобное объяснение.
Ты надела простое чёрное одеяние: без украшений, без ленточек, всё, что могло бы зацепиться за ветви. Волосы убрала под капюшон, дыхание словно прятала в горле, будто сама превратилась в тень.
Следить за ним было странно. Цинь Жуй не слышал тебя… Или делал вид, что не слышал? Он шёл медленно, как человек, который знает, что за ним никто не идёт. Время от времени останавливался, оборачивался через плечо. Ты замирала между колоннами, в складках шёлковых ширм, за влажным камышом у старых прудов. Ветер подхватывал куски твоего запаха — розовое масло, которое ты забыла смыть и ты молилась, чтобы он не уловил его.
Тебя вело чувство… Не столько страх, сколько твёрдая уверенность: в эту ночь ты наконец увидишь правду.
Ты не знала, что правду увидишь не только ты.
Старый переход оказался не заброшенным тоннелем, как он говорил. Ты добралась туда позже него, спряталась за выбитым пролётом стены, сквозь который раньше выносили строительный мусор. Там был сырой запах глины и ещё чего-то горького, едва уловимого.
Цинь Жуй стоял под слабым светом фонаря. Перед ним был человек в длинном плаще. Лица ты не видела, но голос был женский: низкий и немного хриплый.
— Ты уверена, что он поверит? — спросил Цинь Жуй, и от его ровного тона тебя бросило в дрожь.
— Он всегда верит в то, что видит, — отозвалась женщина. — Ты просто покажи ему. Лиши его якоря.
Ты вжималась спиной в стену, холод просачивался сквозь ткань. Сердце билось слишком громко. Ты вдруг поняла, что они говорят о нём: о Моцзэ. Однако какой якорь они имели в виду?
— Она ещё не поняла? — хриплый голос стал насмешливым. — Смешная девочка. Считает себя умной? Ты точно всё устроишь?
— Она сама придёт. Уже идёт, наверное. Думает, что перехитрила меня.
Ты прикусила губу до крови. Теперь тебе было известно всё и нужно было только уйти, успеть предупредить Моцзэ. Ты сделала шаг назад, стараясь не зашуршать подолом, но было слишком поздно. Его чёрные как ночь глаза, встретились с твоими сквозь щель пролёта и он улыбнулся.
— О, ты как раз вовремя, — он сказал настолько громко, чтобы слышала и та женщина. — Иди сюда.
Ты замерла. Убежать? Закричать? В голове вспыхнул голос Моцзэ: «Не делай глупостей одна». Однако ты уже их сделала.
Ты шагнула в свет фонаря. Женщина в плаще исчезла во тьме и тебе послышался только её мягкий смех, который растворялся где-то в тоннеле.
— Цинь Жуй, отойди, — твой голос дрожал, но ты выпрямила плечи. — Не приближайся.
Он сделал ровный, неторопливый шаг.
— Ты так красива, когда пытаешься угрожать. Твоя храбрость… Она и сломает его. Понимаешь?
Ты хотела отступить, но спиной уже уперлась в камень. Сырая кладка впивалась тебе в лопатки сквозь тонкую ткань. Ты попыталась выдернуть руку, но он поймал твои запястья так легко, как будто ты была куклой.
— Отпусти. — прошипела ты, сжав зубы. — Я всё расскажу ему. Он убьёт тебя.
Цинь Жуй наклонился ближе. Его дыхание пахло мятой и чем-то металлическим.
— Вот именно. Ты расскажешь, но не теми словами, что хочешь. Ты покажешь ему правду. Ту, которую мы ему приготовили.
Ты дёрнулась, ударила его коленом, но он перехватил твои волосы, намотал на ладонь, заставив прижаться щекой к холодной стене.
Ты чувствовала, как бешено стучит сердце: не только твоё, но будто где-то рядом, за спиной. Ему нравилось слышать, как ты задыхаешься, как дрожит твой голос в его ладони.
Ты не знала, сколько времени прошло, прежде чем услышала за спиной тяжёлые, ровные шаги и вдруг поняла, что они принадлежали Моцзэ.
Ты открыла глаза и увидела его. В узком просвете тоннеля он стоял в полутьме. Его лицо было белым от злости или от чего-то страшнее; глаза не мигали, взгляд был прикован к твоим рукам, к тому, как Цинь Жуй держит тебя.
— Смотри на меня, — прошипел Цинь Жуй тебе на ухо, так близко, что ты чувствовала, как двигаются его губы. — Пусть он видит.
Ты рванулась, но он схватил твой подбородок, резко повернул лицо к себе и прижался губами к твоим. На твоих губах ощутился вкус металла: твоя и его кровь; твои зубы впились ему в губу. Однако он не отстранился, а наоборот сильнее вдавил твои плечи в стену, так, чтобы всё выглядело как единое целое.
Ты слышала, как Моцзэ сделал шаг и его сапоги скользнули по сырой земсле. Он молчал, но это молчание било по тебе сильнее любого крика.
Ты попыталась сказать ему что-то глазами, кричала беззвучно, но Цинь Жуй держал твоё лицо железной хваткой, губы ещё прижаты к твоим. Когда он наконец оторвался, ты была вся в слезах и крови.
— Видишь? — обратился Цинь Жуй к Моцзэ, не отпуская тебя. — Она всегда была моей. Ты просто не хотел этого видеть.
Ты задыхалась, ты должна была что-то сказать ему, вырваться, добраться до Моцзэ, сказать, что всё ложь, что ты хотела спасти его… Однако слова будто застряли под чужими пальцами.
В этот миг ты поняла, что на самом деле всё кончено только сейчас, когда он смотрел на тебя так, будто ты стала ещё одним ударом в его спину.
Ты чувствовала: сейчас всё решится. Если он поверит — ты потеряешь его, если не поверит — кто-то умрёт. И всё зависело от того, чью правду Моцзэ выберет услышать.
Ты посмотрела на своего возлюбленного, твои глаза искали хоть малейший знак, хоть каплю понимания. Слабо покачала головой, будто пытаясь сказать без слов: «Это не я. Я не та, кем меня хотят выставить». Однако слова застряли где-то глубоко в горле. Они перестали быть твоими. Ты не знала, что ответить, не знала, как объяснить то, что случилось и что сейчас происходит. Внутри нарастала паника, и отчаяние тоже — ведь от твоих слов зависела его вера в тебя.
Моцзэ стоял неподвижно, будто каменный монумент в свете тусклого фонаря. Его глаза теперь были пустыми, застекленными. В них ты прочла отчуждение и недоверие. Он не мог понять… Или не хотел.
Цинь Жуй медленно приблизился, как хищник к своей добыче. Его голос был холодным и ядовитым, словно скользящее по коже змеиное жало.
Ты подняла на Моцзэ взгляд, будто вся сила покидала тебя. Взгляд, полный отчаяния и боли, но в нём была и правда: ты была невиновна. Ты пыталась передать это молчанием, надеждой, что он поймёт; что он вспомнит, как держал тебя за руку в самые тёмные часы, и что это невозможно — поверить в предательство без доказательств.
Но слова так и не находились. Твой рот был сух, губы дрожали, а сердце билось словно барабан, глухо и мучительно. Моцзэ стоял неподвижно, словно скульптура из чёрного камня. Его глаза не отрывались от твоих, но внутри была какая-то тишина. Тишина, которую ты боялась нарушить.
— Он один из учеников Санктус Медикус, — выдохнула ты наконец, словно через силу, словно тая в себе последние крупицы смелости.
Это были не просто слова — это была попытка показать правду, разорвать невидимую цепь лжи, в которой вы все запутались. Цинь Жуй холодно, хищно улыбнулся, и эта улыбка словно сковала твои легкие. Его губы шевельнулись, как будто он уже знал, что скажет.
— О, как трогательно, — усмехнулся он, голос был наполнен презрением. — Ты пытаешься оправдаться. Ты хочешь, чтобы он поверил тебе. Но ведь это бесполезно, правда?
А затем, словно в попытке ткнуть невидимую палку в рану, обратился к Моцзэ:
— Верь ей, если хочешь. Но она… Она просто пытается сохранить лицо.
Ты почувствовала, как внутри растёт тяжесть словно слои льда накрывают тебя, душат, не давая дышать. Ты хотела что-то сказать, но голос словно покинул тебя.
— Цинь Жуй, — тихо начал Моцзэ, словно с трудом пробиваясь сквозь туман, — что ты хочешь этим сказать?
— Ха! — рассмеялся он, и в этом смехе звучала горечь и издёвка. — Это значит, что твоя «возлюбленная» не более чем ученица Санктус Медикус. Ты знал об этом? Нет? Вот и я говорю — ложь и тайны, которые она прячет, как драгоценный камень.
Твои глаза расширились от страха. Это была правда? Ты не помнила, когда рассказывала Моцзэ о своей связи с этим загадочным орденом. Это было частью твоей тайны, о которой ты боялась говорить даже ему. Но разве это оправдание? Разве это должно превратить тебя в предательницу?
Ты попыталась сделать шаг вперёд, но Цинь Жуй схватил тебя за локоть, не позволяя двигаться.
— Неужели ты думаешь, что сможешь убедить его, — продолжал он, не скрывая наслаждения от своей игры, — когда сама путаешься в словах? Ты просто пытаешься спасти себя.
Он обернулся к Моцзэ и добавил:
— Посмотри на него. Он стоит, как статуя, будто боится сделать хоть шаг. А знаешь, почему? Потому что боится принять правду. Потому что он слаб.
Тебе было больно слышать это, больно видеть, как лицо Моцзэ искажается от внутреннего конфликта. Ты знала: он хочет бороться, хочет верить, но что-то внутри сломано. И Цинь Жуй этим умело пользовался.
— Мы заберём её с собой, — неожиданно сказал он, его голос стал почти ласковым, но в этом была угроза. — Она пригодится для экспериментов. Ты уж прости, но хоть для этого сгодится.
Твои глаза широко раскрылись, в горле пересохло. Эксперименты. Ты знала, что это значит: невыносимая боль, невозможность сбежать, потеря свободы и самого себя. Ты попыталась вырваться, закричать, оттолкнуть его, но он был слишком силён. Глаза наполнились слезами, но ты не позволила им упасть.
— Нет! — выкрикнула ты, отчаянно сопротивляясь. — Я не позволю вам! Моцзэ, помоги!
Твой крик прорвал оцепенение как молния, разорвал тишину. Моцзэ, словно проснувшись от долгого сна, сделал шаг вперёд. Его чёрные глаза заискрились, губы сжались в тонкую линию. Он разжал кулаки, и твой взгляд встретился с его. В этот миг ты увидела не просто боль и предательство, там было что-то другое: гнев, решимость, любовь, которую нельзя сломить.
— Отпусти её, — его голос был холодным, как лёд, но твёрдым как клинок. — Или мне придется заставить тебя сделать это.
Цинь Жуй насмешливо улыбнулся, но в этот момент ты поняла: он не ожидал такой реакции. Моцзэ наконец собрался, готов был действовать. Ты чувствовала, как страх отступает, уступая место надежде и знала, что теперь не одна.
Он резко сделал шаг вперёд, и в его руках внезапно появился нож: холодный, блестящий, с лезвием, что отбрасывало отблески в тусклом свете.
Цинь Жуй, заметив движение, не отступил. Его глаза блестели спокойствием и уверенной насмешкой, словно он знал, что смерть ему не страшна. И действительно — Цинь Жуй был учеником Санктус Медикус, и даже если тело погибнет, душа вернётся.
Моцзэ прижал лезвие ножа к горлу Цинь Жуя. Лезвие лишь слегка скользнуло по коже, не причиняя вреда, но в этом прикосновении чувствовалась молчаливая, реальная угроза.
— Отпусти её, — голос Моцзэ был низким и твёрдым, в нём звучала сталь. — Иначе я порежу тебя прямо здесь.
Цинь Жуй улыбнулся — холодная, почти насмешливая улыбка, которая словно вызывала его на бой.
— Ты думаешь, я боюсь смерти? — спокойно спросил он, не отводя взгляда. — Моцзэ, ты не знаешь, с кем связался. Я — ученик Санктус Медикус. Мы не боимся умереть, мы знаем, что оживём. Смерть для нас лишь дверь, а не конец.
Моцзэ почувствовал, как по спине пробежал холод, но не отступил. Его руки не дрожали, и взгляд был непоколебим.
— Это не имеет значения, — тихо произнес он. — Ты переступил черту. Я не позволю тебе играть с теми, кого люблю.
— Любовь? Как трогательно. Но любовь не спасёт тебя сейчас. Ты играешь в игры с теми, кто гораздо опытнее и холоднее.
В этот момент твой взгляд метнулся между ними: страх и тревога в сердце, но и надежда, что Моцзэ сможет защитить тебя.
Моцзэ сжал нож крепче, готовясь к решительному шагу. Он не мог позволить Цинь Жую сделать с тобой то, что тот задумал.
— Отпусти её, — повторил он, — или это закончится иначе.
Цинь Жуй молча кивнул, словно признав поражение на время, но в его глазах читалась тихая угроза: игра ещё не окончена.
Моцзэ сжал нож у горла Цинь Жуя, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. В воздухе повисла тяжёлая тишина: такая, когда даже дыхание кажется громким. Холод лезвия у шеи врага ощущался остро, и время словно замедлилось.
Цинь Жуй смотрел на него с насмешкой, уверенный в своей неуязвимости, но Моцзэ не позволял сомнениям ослабить хватку. «Он — ученик Санктус Медикус. Он боится смерти меньше, чем я одиночества. Однако именно это и будет его поражением», — думал Моцзэ.
— Ты думаешь, что можешь меня остановить? — усмехнулся враг. — Я бессмертен.
— Ты ошибаешься, — холодно ответил Моцзэ. — Бессмертие — иллюзия, а сегодня твоя жизнь закончится.
В один миг Моцзэ дернулся, резко убрал нож, а затем вонзил лезвие в бок Цинь Жуя. Тот выдал резкий вдох, пытаясь вырваться, но тень стража оказалась сильнее. Вторая рука Моцзэ схватила противника за горло и с силой прижала к стене.
— Ты ещё жив, — прошипел Моцзэ, — но только потому, что тебе нужно услышать моё последнее слово.
Цинь Жуй закашлялся, кровь проступала на губах.
— Я не позволю тебе делать с ней то, что хочешь. Ты переступил черту. Сегодня ты упадёшь, а я увезу её в безопасное место. Ты всего лишь марионетка, играющая чужими руками.
Враг пытался дёрнуться, но силы иссякали. Ты стояла рядом, глаза были широко раскрыты, а сердце бешено колотилось.
Внезапно Моцзэ резко сжал горло противника, отрезая доступ воздуха. Цинь Жуй, пытаясь сопротивляться, стал краснеть, а затем медленно бледнеть. Его глаза наполнились ужасом, и тогда Моцзэ позволил себе взглянуть на него с холодной решимостью.
Минуты тянулись, дыхание противника стало прерывистым, а тело ослабевало. И вот, наконец, дыхание остановилось, а последний вздох растворился в тишине. Моцзэ отпустил тело Цинь Жуя. Тишина вокруг была гнетущей, но необходимой.
— Ты больше не угроза, — тихо произнес Моцзэ, поворачиваясь к тебе. — Пойдём. Я заберу тебя домой.
Ты не сразу могла поверить, что всё закончилось: напряжение, страх и горечь слились в одно чувство облегчения. Внутри звучал тихий голос: «Он ради меня рискнул всем».
Нож ещё холодил пальцы Моцзэ, когда он отступил от тела Цинь Жуя. Мёртвое тело едва дрожало, но жизнь в нём уже угасла. Сердце Моцзэ билось тяжело: не от страха, а от решимости. В голове крутились мысли, что это не конец, а только начало. Сейчас нужно было позаботиться о тебе, а потом вернуть порядок в этот хаос.
Он поднял взгляд и увидел твоё напуганное, бледное, но живое лицо. Его взгляд смягчился, в груди разлилось странное тепло, будто бы все муки и страхи, что владели им до этого, отступили.
— Пойдём, — скомандовал Моцзэ, крепко взяв тебя за руку, и подтянул к себе. — Я отведу тебя домой. Там ты будешь в безопасности.
Ты шла рядом, не отводя глаз от его лица, чувствуя ту самую непоколебимую силу, что была рядом с тобой всегда, даже в самые тёмные часы.
Дом встретил вас тишиной и покоем, но для Моцзэ это была лишь временная гавань. Он знал, что не может позволить Цинь Жую остаться в тени поскольку угроза слишком велика, а у врага слишком много связей и сил.
Мужчина помог тебе устроиться и убедился, что ты в безопасности. Тебе наконец удалось вздохнуть с облегчением, впервые за долгое время почувствовав настоящую защиту.
— Ты останешься здесь, — произнес Моцзэ, глядя в твои глаза. — Я не оставлю тебя одну.
Однако за этой заботой скрывалась и другая, более холодная мысль: время действовать.
— Я должен поговорить с генералом, — продолжил он, — Цинь Жуй слишком опасен. Его знания и связи с Санктус Медикус могут стоить нам многого. Ему не место среди живых.
Ты почувствовала, как напряжение в груди снова усиливается. Моцзэ не хотел показывать слабость, но тебе стало ясно — это был бой не только за тебя, но и за будущее всех, кто стоял на стороне справедливости.
— Ты будешь в безопасности здесь, — повторил он, словно понимая твои мысли. — Я вернусь как можно скорее.
С этими словами он закрыл за собой дверь, не оборачиваясь… Не потому, что ему было всё равно, а потому, что если бы позволил себе ещё хоть один взгляд, то остался бы. А он не имел права. Сейчас в нём говорила не любовь, не боль и даже не ярость, лишь долг. Лёд под кожей, точные движения, ни капли лишнего.
Улица встретила его ночной прохладой. Лунный свет вырезал резкие силуэты зданий, бросал длинные, уродливо вытянутые тени. Он шагал быстро, точно зная, куда идти.
Цинь Жуй был не глуп: мужчина думал, что Моцзэ сейчас утопает в эмоциях, как обычный человек, но ошибся.
Он нашёл его в старом ангаре у задней границы района, его раны уже начала понемногу затягиваться. Цинь Жуй даже не пытался скрываться. Сидел, привалившись к стене, как будто отдыхал. Рядом была тень от тлеющего факела. Увидев Моцзэ, он усмехнулся, словно увидел пешку, которая вернулась на поле без разрешения.
— Ну вот и ты, — протянул он, не вставая. — Думал, что уйдёшь с ней вдаль и всё забудешь?
Моцзэ ничего не ответил. Только подошёл ближе.
— Как она? — продолжал Цинь Жуй. — Кричала? Или смотрела на тебя как на палача?
Ответом Моцзэ стало движение руки. Он бросил под ноги тому парные металлические кандалы. Звук удара по бетону разрезал воздух.
— Встань, — голос был ровным, но в нём было что-то, от чего любой бы вздрогнул.
— Ты всерьёз… Хочешь отвести меня к генералу? — Цинь Жуй медленно поднялся. — После всего?
— Да. Живым. Пока живым, — коротко ответил Моцзэ.
— И ты правда веришь, что они смогут со мной что-то сделать? Мы ведь с тобой оба знаем, что смерть — не конец.
— Это и не наказание. Это только пауза, — тихо произнес мужчина.
Он не стал слушать больше. Без лишних слов, одним точным движением, Моцзэ выкрутил ему руки за спину и защёлкнул кандалы. Тот попытался сопротивляться, но не всерьёз, а скорее из принципа. Губы его по-прежнему кривились в усмешке.
— Жалко, что она не увидит, как ты тащишь меня, как собаку. Хотя… может, именно так ты и выглядишь в её глазах?
Моцзэ не ответил, а лишь сжал запястья сильнее: ровно настолько, чтобы тот замолчал. Без жестокости, но с подчёркнутой холодной решимостью.
Так, шаг за шагом, он вёл его через ночные улицы. Молчаливые прохожие отворачивались, кто-то закрывал ставни. Цинь Жуй всё ещё язвительно и уверенно говорил что-то себе под нос будто считал себя победителем даже сейчас. Моцзэ не слушал. Все эти слова были пустыми и всё, что имело значение — это то, что он должен был закончить начатое.
Когда они подошли к штабу, у ворот стояли стражи. Один из них узнал Моцзэ, другой бросил взгляд на заключённого и помрачнел.
— Пропустите, — коротко бросил Моцзэ.
Солдаты переглянулись, но разошлись. Он вошёл в тихое здание. На стенах висели знамена с эмблемой Комиссии, в воздухе витал запах бумаги и металла. Генерал находился в верхнем зале. Моцзэ подтолкнул Цинь Жуя внутрь.
Командующий сидела за широким столом, усыпанным картами и докладами. Её глаза поднялись на вошедших, но лицо оставалось непроницаемым.
— Генерал, — ровно, как всегда, начал Моцзэ. — Я привёл Цинь Жуя.
Генерал подняла бровь, внимательно посмотрев на Моцзэ.
— Цинь Жуй, — произнесла генерал. — Один из… Студентов?
— Один из учеников Санктус Медикус, — подтвердил Моцзэ. — Использовал поддельные документы, выдавал себя за связного. Получал отчёты. Хотел провести эксперимент. Над моей возлюбленной.
Генерал сжала губы в тонкую линию и промолчала.
Цинь Жуй тихо и неприятно рассмеялся.
— Вы все думаете, что это имеет значение? — бросил он. — Хотите удержать меня? Хотите допросить? Хотите — убейте снова. Вернусь. Мы всегда возвращаемся.
— Я не хочу ничего, — ответил Моцзэ. — Я сделал то, что должен.
— Ты сделал правильный выбор, — произнесла генерал, обратившись к Моцзэ, — но будь осторожен. В этом деле многое зависит от точности и хитрости.
Моцзэ кивнул в ответ, осознавая, что только благодаря такой поддержке можно надеяться на победу. Он развернулся, не дожидаясь приказов. Цинь Жуй язвительно, громко, даже истерично что-то кричал ему вслед. Однако Моцзэ больше не его слушал.
Мужчина вышел в ночь: та же прохлада, тот же лунный свет, только теперь внутри было пусто. Ни тьма, ни холод, а просто пустота.
Вернувшись домой, он нашёл тебя в комнате: ты сидела у окна, смотря на звёзды, словно искала ответы в их мерцании.
— Всё будет хорошо, — тихо произнес он, садясь рядом. — Ты в безопасности.
Ты повернулась к нему, чувствуя, как груз последних дней постепенно спадает с плеч.
— Спасибо, что не оставил меня, — прошептала ты.
Моцзэ взглянул в твои глаза, и в этом взгляде было всё: поддержка, решимость и обещание. Ночь опускалась всё глубже, но внутри вас горел свет — свет надежды, который нельзя было погасить.
Дом окутывала тишина, но она была наполнена тем, что невозможно было просто прогнать: напряжённостью, не сказанными словами, тревогой. Моцзэ стоял возле окна, устремив взгляд вдаль, словно ища в темноте ответ, которого не было. Тело ещё горело от напряжения, но важнее было другое — внутренняя рана, куда не залечишь просто так.
Он не сразу повернулся к тебе. В глубине души ему хотелось заглянуть в твои глаза, увидеть там хоть какую-то искру понимания, но страх прижимал грудь, и голос отказывался подчиняться.
Наконец, словно собрав последние остатки сил, он тихо произнёс:
Слова прозвучали почти безжизненно, но в них было столько боли, что, казалось, в комнате стало холоднее. Это было не попыткой снять с тебя ответственность: для него это было признанием собственной слабости, ошибкой, которую он не мог простить самому себе.
Ты могла видеть, как пальцы его рук дрожат, как будто Моцзэ борется с чем-то невидимым, что разрывает его изнутри. Взгляд был строгим, даже холодным, но в нем сквозила дрожь.
Мужчина не сказал тебе «ты не виновата», потому что сам в этот момент не мог в это поверить. Для него ты была самой уязвимой частью мира — той, что он должен был оберегать любой ценой, и допустить, чтобы к тебе приблизилась опасность, означало подвести тебя, а значит провалиться как защитнику.
Ты приблизилась, осторожно, боясь нарушить эту хрупкую тишину. Его глаза, наконец, обратились к тебе: напряжённые, как натянутая струна.
Ты протянула руку и коснулась его плеча — мягко, словно проверяя, не развалится ли он под твоим прикосновением. Моцзэ не оттолкнул тебя, напротив, стоял неподвижно, позволяя почувствовать твоё тепло. Твоя рука была якорем в этом шторме его чувств. Однако внутри бушевало что-то страшное: паника и ужас, которые он не мог себе признать.
Где-то глубоко внутри Моцзэ боялся одного: что теперь ты боишься его. Этот страх, который он держал так долго под контролем, сейчас прорвался сквозь все барьеры. Ведь если ты боишься его — значит, часть того доверия, которое строилось годами, разрушено.
Моцзэ молчал, и в этом молчании была целая вселенная. Он повернулся и начал медленно подходить к столу, где лежали бинты и лекарства. Его движения были механическими, словно мужчина выполнял ритуал, чтобы не думать о самом страшном.
Он аккуратно взял чистую тряпку и смочил её в воде, затем тихо подошёл к тебе.
— Нужно обработать раны, — спокойно произнес он, но без обычной твёрдости в голосе.
Ты позволила ему, не говоря ни слова. Его руки были осторожными, но всё равно ощущалось, что он не просто заботится о твоём теле, а пытается залечить невидимые раны... То, что произошло внутри вас обоих.
Моцзэ стер следы, которые остались на коже: кровь с царапин и ссадин, но при этом старался не смотреть тебе в глаза, словно боялся, что увидит там осуждение или отвращение. Ты же тихо взяла его руку и сжала её.
— Я не боюсь тебя, — мягко произнесла ты, и в этом простом признании звучала вся твоя решимость и любовь.
Он замер словно на мгновение пространство вокруг перестало существовать. Весь его страх, вся боль, вся паника — всё сконцентрировалось в этом моменте.
Потом Моцзэ сделал глубокий вдох и, не отрывая взгляда от твоих глаз, наконец позволил себе немного расслабиться.
— Спасибо, — прошептал он, и это было почти признание победы над самим собой, над страхами.
Он медленно опустился рядом с тобой, чувствуя, что впервые за долгое время может позволить себе не быть непобедимым. Это было странно и страшно — показывать слабость, но именно в этом и была сила.
Ты почувствовала, как он напряжённо дышит, словно пытаясь удержать себя в узде. Однако теперь ты знала: внутри него происходила настоящая борьба, которая не была видна снаружи.
— Я боюсь потерять тебя, — тихо, почти шёпотом признался он, — не из-за того, что кто-то может тебя забрать. Я боюсь, что после этого... Ты испугаешься и уйдёшь от меня.
Твои глаза наполнились слезами, и ты протянула руку, чтобы убрать прядь волос с его лица.
— Я здесь, — уверенно произнесла ты, — и не собираюсь уходить.
Моцзэ глубоко вздохнул и чуть улыбнулся, впервые за долгое время без тени горечи. В этот момент стена, которую он воздвигал так долго, начала трещать: не от внешних ударов, а от того, что внутри, наконец, появилась надежда. Ты осторожно прижалась к нему, чувствуя, как в этом хрупком контакте рождается что-то новое: нечто более сильное, чем страх и сомнения.
Молчание снова наполнило комнату, но теперь оно было иным: тёплым, наполненным обещаниями и новой жизнью. Моцзэ продолжал держать твою руку, не позволяя себе ни на мгновение отпустить. Он знал, что впереди будет много испытаний, но сейчас главное — это был этот момент, эта связь, которую ничто не могло разрушить. Время будто остановилось, и в этой остановке было всё, что нужно было для исцеления: прощение, доверие и любовь.