Какой-то ублюдок пытался насильно поцеловать тебя
Инадзума расцветала после дождей — влажный воздух ещё хранил аромат мокрых камней и цветущей глицинии. Было раннее лето, время, когда солнце уже греет по-весеннему тепло, но вечера становятся по-настоящему жаркими — с толпами на улицах, кострами, хохотом и запахом жареного тофу.
Фестиваль проводился на открытых площадках перед величественным зданием Тэнсюкаку, в самом сердце города. Всё было украшено бумажными фонарями, флагами с изображением громового журавля и расписными бочонками саке. На каждой улочке стояли продавцы: кто разливал ароматные напитки из керамических кувшинов, кто жарил острые осьминожьи шарики, кто приглашал на дегустации «сладкого молочного вина» с лепестками цветов.
Ты стояла у деревянной ограды, опершись руками на край, и смотрела, как багровое солнце медленно тонет за крышами домов. Воздух был плотным от запаха древесного угля, цветочных настоек и пьяного смеха. Где-то совсем рядом кто-то пытался сыграть мелодию на флейте, но сбивался и сам же над собой смеялся.
Ты чуть улыбнулась, было приятно ощущать себя частью этой живой, шумной толпы, но не в её центре. Пальцы обхватили керамическую чашечку с остатками вишнёвого ликёра, он оказался слишком сладким и обволакивающим, почти как конфета. Ты решила больше не пить, хотя тебе предлагали уже трижды. Особенно тот парень — Хэйдзиро, он был в компании кого-то из организаторов.
Где-то впереди раздался торжествующий вопль:
— Мой жук разнёс твоего, как я и говорил!
Ты знала этот голос. Узнала бы его из тысячи.
Итто снова устроил состязание по жучиным боям. Ты на мгновение приподнялась на цыпочки, чтобы рассмотреть, где он. Всё, как всегда: грохот, толпа вокруг него, он в центре — сияющий, как ребёнок, и абсолютно поглощённый происходящим. Даже не заметил, что ты ушла от его стола минут десять назад.
Ты вздохнула — не от обиды, скорее от лёгкой усталости. Ты знала, какой он. Знала и… Принимала. В этом было что-то по-своему милое. Он не притворялся, не старался казаться кем-то. Но всё же… Порой хотелось, чтобы он замечал, когда тебя нет рядом. Хотя бы иногда.
Ты обернулась, чтобы вернуться к лавке с закусками, но столкнулась взглядом с Хэйдзиро. Он улыбнулся, подходя к тебе и держа в руках две чашки.
— Ты, кажется, осталась без напитка. Попробуешь вот это? Совсем не похоже на обычное саке. Цветы гибискуса, говорят, придают ему легкую терпкость. — Он протянул чашку и чуть наклонил голову, как будто между вами уже было нечто большее, чем пара коротких разговоров.
— Спасибо, но я, пожалуй, выпила уже достаточно. Алкоголь — не моё. — произнесла ты, вежливо улыбнувшись, и покачала головой.
Он не обиделся, по крайней мере, виду не подал. Лишь коротко кивнул и на его лице появилась спокойная, почти добродушная улыбка.
— Понимаю. Пить ради вежливости — не лучшая традиция. — Он поставил одну из чашек на перила, а другую оставил себе. — Можно я просто… Останусь тут? Мне нравится это место. Спокойно, не так шумно, как на главной улице.
Ты на мгновение колебалась. Он говорил мягко, сдержанно, не навязчиво. В его голосе не было ни давления, ни намёков, только усталость — та самая, которую ты и сама ощущала всё чаще за последние недели.
— Конечно, — кивнула ты. — Место ведь общее.
Хэйдзиро сел на край деревянной платформы, чуть поодаль от тебя, и на какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая только гулом вечернего города и далёкими выкриками Итто, спорящего с кем-то насчёт веса жука.
Ты снова перевела взгляд на горизонт. Закат уже почти исчез, оставив после себя розоватое свечение и тонкие ленты дыма над лавками. Ты ощущала лёгкую настороженность. Мужчина рядом не нарушал границ. Пока. Но было в его присутствии что-то… Слишком ровное, слишком выверенное.
Ты сделала вид, что не замечаешь, как он изредка бросает на тебя взгляды.
— Ты выглядишь уставшей, — сказал он спустя несколько минут. — Фестивали хороши… Но выматывают.
Ты чуть улыбнулась в ответ, не поворачивая головы:
— Да… Наверное. Просто много людей. Шум.
Он кивнул, будто знал, о чём ты. И не стал говорить ничего сразу, просто сделал глоток из своей чашки и откинулся назад, облокотившись на перила. Было в этом жесте что-то слишком расслабленное — как будто он чувствовал себя на этом месте слишком уверенно. Как будто ему здесь уютно, даже если это не так.
— Я раньше тоже не любил толпы, — заговорил он после паузы. — А потом начал находить в них смысл. В шуме, в лицах. Даже в криках. Они… Как доказательство того, что ты не один.
Ты повернулась к нему чуть-чуть, но не чтобы продолжить разговор, а, чтобы посмотреть, говорит ли он это искренне. Он избегал прямого взгляда, как будто просто думал вслух.
— Хотя иногда — наоборот. В толпе чувствуешь себя особенно одиноко. — Он улыбнулся, не глядя на тебя. — Забавно, да?
Ты не ответила. Просто смотрела на людей внизу. Толпа гудела, кто-то распевал песни, а чуть дальше вновь раздался громогласный голос Итто, который с кем-то спорил насчёт честности «жучиного поединка». Улыбка сама собой коснулась твоих губ. Взгляд потянулся туда, где мелькала его белая шевелюра.
— Хочешь… — вдруг сказал твой спутник, — я покажу тебе одно место? Не далеко. Тут рядом. Оттуда отлично видно всё: и толпу, и сцену, и, — он усмехнулся, — твоего громогласного чемпиона. Без шума, без тесноты. Просто вид сверху.
Он поднялся неторопливо, вытянув руку — не в знак приглашения, скорее в жесте мира.
— Только если хочешь, конечно.
Ты почувствовала, как в груди что-то кольнуло. Он говорил ровно, спокойно. Без давления. Но ты уже начинала чувствовать: он слишком хорошо знал, как говорить, чтобы не вызвать тревогу. Это было почти… Отточено.
Ты не сразу ответила. Однако Хэйдзиро стоял спокойно, с полупустой чашкой в руке, чуть наклонив голову — как будто просто предлагал посмотреть на закат, ничего больше. Ни намёка на опасность, ни лишнего приближения. Даже его голос был тёплым, чуть ленивым, убаюкивающим.
Ты опустила взгляд на чашку в его руке, потом снова перевела глаза на толпу. Где-то в самой гуще мелькнула фигура Итто — он махал руками, спорил с какой-то пожилой продавщицей, а потом, кажется, обнял её в порыве примирения.
— Как далеко это место? — спросила ты, будто невзначай, отводя взгляд.
— Буквально за углом, лестница к старой башне хранения. Там раньше держали фейерверки. Сейчас редко кто туда поднимается — слишком шумно стало на нижнем уровне. — Произнес Хэйдзиро с мягкой улыбкой. Он сделал шаг назад, отступив, показав тебе, что не настаивает. — Не хочешь — не пойдем. Просто… Иногда хорошо смотреть на шум снаружи, а не быть в нём.
Ты снова посмотрела на толпу, на огни, на фонари в форме журавлей, плывущих над головами. Было красиво, уютно. И было чувство, что, если ты откажешься — он не обидится. Но и не забудет.
Ты почувствовала, как пальцы медленно сжались в кулак.
— Ладно, — сказала ты тихо. — Только ненадолго. Я не хочу, чтобы Итто начал искать.
— Конечно, — ответил он, и голос у него был всё такой же мягкий. Казалось даже слишком мягкий.
Вы шли бок о бок, не касаясь друг друга. Он не спешил, не торопил, просто вёл — по узкой боковой улочке между домами, где шум фестиваля уже звучал глухо, как через плотную ткань. Над головами болтались забытые фонари, чей свет едва пробивался сквозь пыль. Здесь было тише, прохладнее. Словно почти отрезано от общего веселья.
Ты оглянулась — за спиной всё ещё горел свет площади, доносились выкрики и смех. Это было… Успокаивающе. Ты знала: стоит сделать пару шагов назад — и ты снова там.
Он провёл тебя к деревянной лестнице, старой, скрипящей под ногами. Башенка оказалась частью склада, стоящего чуть в стороне от улицы. Снаружи она выглядела полуразобранной, но второй этаж оставался целым. Внутри пахло древесиной, гарью и чем-то сладким.
Он жестом пригласил тебя вперёд, затем сам поднялся следом. И вы оказались на узком балконе с видом на город.
— Вот, — сказал он тихо. — Посмотри.
И действительно: отсюда открывался чудесный вид на площадь — разноцветные фонари казались живыми, как стая светлячков, а в самом центре всё ещё выделялся силуэт Итто, который то обнимал людей, то принимал вызовы на очередной тур жучиного боя.
Ты невольно улыбнулась. Внизу кипела жизнь. Весёлая, шумная, безопасная. Ты хотела бы быть там.
— Ты его давно знаешь? — внезапно услышала ты рядом.
Ты обернулась. Он стоял чуть ближе, чем хотелось бы. Его рука всё ещё держала чашку, но взгляд был направлен на тебя. И в нём появилось нечто новое — не столько интерес, сколько расчет.
— Мы... вместе, — ответила ты коротко, вновь посмотрев вниз.
— Хм. Понятно, — произнес он, но не отступил.
Ты почувствовала, как напряжение вернулось — лёгкой волной, от шеи до лопаток. Тело само по себе выпрямилось, готовое к движению.
— Спасибо, что показал. Наверное, мне пора… — начала ты.
Он прервал тебя — не словами, а тихим, почти незаметным шагом вперёд. Движение было мягким, но в нём ощущалась та самая уверенность, что заставляет тревожно замирать. Слишком сильная уверенность, казавшаяся неуместной в этот момент.
— Ты знаешь, — произнес он медленно, — я просто не мог не заметить, как ты смотришь. На всех. Не как гость. Как будто ищешь… Выход. Или укрытие.
Он стоял совсем близко, на расстоянии полувдоха. Руки по-прежнему были опущены, и он не прикасался к тебе, но его присутствие ощущалось слишком остро. Воздух между вами словно сгустился, натянулся до предела, наполненный напряжением, которое исходило от каждого его движения. Ты чувствовала тепло его тела, как будто он уже дотрагивался до кожи, хотя его пальцы так и не поднялись.
Он не делал резких шагов, не пытался схватить, наоборот, всё было тихо, почти вкрадчиво. Хэйдзиро не собирался нападать, просто был слишком уверен в себе. Он думал, что тебе понравится, что ты не станешь его останавливать. Он ждал разрешения или, что хуже, считал, будто оно уже есть.
— Мне просто казалось… Ты не совсем с ним. Не по-настоящему. — Он наклонился ближе. — Я ошибся?
Ты почувствовала, как в груди поднимается волна, не страха, а холодной ясности.
Он действительно думал, что может подойти ближе. Что его слова — о «не по-настоящему» — вызовут в тебе сомнение, не отвращение. Он наклонился ближе, медленно, давая тебе шанс сделать шаг назад или… не сделать вовсе.
Но ты уже знала. Уже почувствовала, в каком именно моменте всё стало слишком. Ты вытянула руку между вами ладонью вперёд как щит, как границу.
— Остановись. — Твой голос прозвучал чётко. Без крика. Но в нём не было ни тени колебания.
Он замер, всего на мгновение. Потом глаза прищурились, а улыбка с губ исчезла, осталась только маска вежливости.
— Нет, — перебила ты. — Ты знал, что делаешь.
Он отступил на шаг, но не ушёл. Сделал вид, что смущён, что ошибся, но ты уже видела: в нём нет сожаления. Только досада, только раздражение тем, что ты не оправдала его расчёт.
Ты шагнула к выходу. Руки сжалась в кулаки. Сердце билось неровно, не от страха, а скорее от злости. На него. На себя. На этот момент.
— Подожди, — снова сказал он. — Ты зря так…
В этот миг в его лице что-то изменилось. Исчезла вежливость, пропала мягкость, осталась только голая самоуверенность. Хэйдзиро отступил на шаг, однако это был обманчивый манёвр. Потому что в следующую секунду он резко шагнул вперёд.
Ты почти успела дойти, однако в этот момент он встал слишком близко, перехватывая твои запястья, мягко, но настойчиво, и прижал к деревянной стене башни. Не сильно, не жестоко, но с тем знанием, которое говорит: ты не успеешь выбраться, если не закричишь.
— Я не хотел быть грубым, — прошептал он, голосом, который теперь звучал почти обиженно. — Просто… Ты такая милая, добрая. Это ведь не просто так, да? Я ведь чувствовал…
— Отпусти, — прохрипела ты. Казалось, что слова застревали у тебя в горле.
Он будто не слышал. Его лицо приблизилось. Ты отпрянула, насколько позволяла стена за спиной, но он уже склонился, уже потянулся губами к твоим. И в следующий момент он поцеловал тебя, без предупреждения, как будто у него не было и тени сомнения в том, что не имеет на это право.
Его губы были чужими, влажными и назойливо настойчивыми. В этом поцелуе не чувствовалось ни искреннего желания, ни хоть капли нежности. Вместо этого ты ощутила давление — грубую попытку подчинить, навязать своё присутствие, заставить принять то, что никогда не было твоим выбором.
Ты резко дёрнулась, плечом ударившись о холодную стену — это было инстинктивное движение, попытка вырваться, оттолкнуть его, сбросить с себя это чужое прикосновение. Голова отпрянула назад, а из горла сорвался короткий, сдавленный выдох, в котором звучала хрипотца — смесь испуга, отвращения и неожиданной боли.
— Она сказала “нет”. — Голос, прорезающий пространство, как раскат грома. От него по коже побежали мурашки, но не от страха, а от надежды.
Хэйдзиро отпрянул от тебя слишком быстро, слишком виновато и в следующую секунду башню сотряс удар. Дверь распахнулась, словно выбитая, и на балкон ворвался он. Аратаки Итто.
И ты никогда не видела его таким. Он стоял в проходе, тяжело дыша. Его глаза горели. Мышцы были напряжены, пальцы сжаты в кулаки, как у воина на арене. Он не говорил, только смотрел. Не на тебя. На него.
— Ты, — прошипел Итто. — Тронул её. Без спроса.
Парень попытался выпрямиться, улыбнуться:
— Погоди. Это недоразумение, я не…
— НЕ-ДО-РУ-ЗУ-МЕ-НИ-Е?! — Этот рев будто ударил по стенам. Фонарики затрепетали. Даже воздух стал гуще, как перед бурей. — Ты думаешь, я дурак?! Думаешь, не вижу, что ты сделал?!
Он сделал еще один шаг, но этого хватило, чтобы Хэйдзиро отпрянул, задев перила.
— Я. Всего на минуту. Отошёл. — Голос Итто дрожал от ярости. — И ты посчитал, что можешь попытаться с ней что-то сделать?!
— Я не… Я думал, она… — пробормотал парень, вытянув руки в попытке отступить.
Но дальше он не договорил. Потому что в этот момент Итто схватил его за ворот.
И всё, что ты могла сделать — это выдохнуть. И почувствовать, как дрожь прошла сквозь всё тело, однако на этот раз не от страха, а от того, что он пришёл. Что ты больше не одна.
Рука Итто сжалась, и в следующую секунду ты услышала удар. Глухой, звонкий — с таким звуком кулак встречается с челюстью.
Парень отлетел назад и рухнул на пол балкона, сбив коробку с такояки, которая разлетелась по доскам. Он не успел вскрикнуть. Только коротко охнул и осел, хватаясь за лицо.
— Итто! Хватит! — вскрикнула ты, резко подавшись вперед
Итто не двигался, лишь стоял, нависая над ним, с глазами, полными огня. И когда заговорил, голос его был не гневным, а возмущённым до самой души:
— Ты думал, раз она добрая, она слабая?! Что она не скажет "нет", если тебе так удобно?! Ты называешь себя мужчиной? Это у тебя такие “настоящие чувства”, да?!
Он схватил его за воротник снова и поднял, сжимая ткань, пытаясь сдержать себя.
— Таких, как ты, я видел. Думаешь, раз улыбаешься, тебе всё можно. А потом хватаешь за руки, когда никто не смотрит. Тебе повезло, что я пришёл.
Ты шагнула ближе, ладонь легла на его плечо:
— Итто, прошу… Если ты не остановишься — они вызовут стражу. Тебя заберут.
Твой возлюбленный застыл на месте. Его дыхание стало резким, тяжёлым, словно он с трудом удерживал себя от следующего шага. Ты видела, как напряглись мышцы под кожей, как дрожала стиснутая челюсть. Его рука уже была поднята, готовая сорваться вперёд для ещё одного удара — быстрый, злой порыв, продиктованный не яростью, а почти животной потребностью защитить. Но в последний момент Итто остановился. Медленно, с усилием, словно борясь с самим собой, опустил руку.
— Пусть приходят, — прошептал он. — Я не жалею.
Итто ещё какое-то время не отпускал его: стиснутые пальцы, белые костяшки, взгляд, в котором кипела ярость и горечь. Его лицо было искажено не столько злобой, сколько непониманием: как вообще такое могло случиться с ней, на его глазах.
— Ты вообще понимаешь, что ты сделал? — прохрипел он, едва сдерживая себя. — Называешь себя мужчиной, но в душе ты просто трус. Ты нападаешь на тех, кто не может защититься. Думаешь, если она не кричала — значит, согласна?
Итто резко отпустил парня, будто сбрасывая с себя гнев, но не отступил. Только выпрямился и шагнул вперёд, тяжело, с гулким звуком, будто земля под ногами ответила на его гнев.
Парень инстинктивно отшатнулся, но Итто не ударил. Лишь громко и чётко продолжил с каждым словом будто рубя воздух:
— Меня учили, что настоящий мужчина защищает. Всегда. Он рядом, когда страшно, когда больно. А ты… — он ткнул в его грудь, не силой, но с таким презрением, что того чуть повело назад, — ты не мужчина. Ты просто подонок, который лезет туда, где не получит отпора.
Итто зарычал, пытаясь ещё раз усвоить, что произошло, и что самое главное — как он это допустил.
— Если ты когда-нибудь снова посмеешь подойти к ней, даже если ты, не дай Бог, подумаешь об этом, — голос Итто стал низким, почти угрожающим, — я сам буду твоей стражей. И ты узнаешь, что значит настоящая сила — защищать тех, кто не может себя защитить. Ты меня понял?!
Парень, кажется, не знал, что ответить. Его глаза метались, он по-прежнему держался за челюсть, но был очевиден страх, даже если он пытался сохранять «достоинство».
Итто продолжал, но теперь его голос стал спокойнее, но не менее мощным.
— Ты думаешь, что сила — это только в кулаках? Сила — это в защите. Сила — в уважении, в умении быть рядом с теми, кто нуждается в помощи. И ты показал, что ты — слабак, если даже не можешь просто сказать «спасибо» за тот шанс, который тебе даёт человек.
Итто стоял и смотрел на него, почти как на потерявшегося щенка, а затем грубо оттолкнул Хэйдзиро. Тот тяжело опустился на колени, задыхаясь, сжавшись от боли. Он больше не дерзил, не смотрел в глаза, а просто сидел, жалкий и смятый.
Но Итто уже не обращал на него внимания. Его взгляд скользнул в сторону дверей туда, где все это время стояла ты.
Ты всё ещё не двигалась и продолжала молчать. Спина оставалась напряжённой, а плечи подрагивали то ли от вечернего прохладного воздуха, то ли от пережитого. Ты смотрела вперёд, взгляд упирался в пустоту, как будто пыталась сквозь стены увидеть что-то далеко за пределами этого места. А потом — пришло осознание. Он вспомнил, как несколько часов назад вы только пришли на фестиваль. Как ты посмотрела на него с такой искренностью, чуть улыбаясь, и сказала:
— Только сегодня. Без боёв, без жуков. Просто ты и я.
Он пообещал. Итто действительно хотел быть с тобой. Но стоило одному знакомому выкрикнуть его имя, как он поддался зову привычного азарта. Соревнование увлекло его. Всё завертелось… А ты — ты просто отошла в сторону. Чтобы не мешать. Чтобы не быть обузой. Чтобы не мешать ему быть собой.
Он не заметил, сколько времени ты была одна. Итто почувствовал, как что-то стынет в груди. Он не просто упустил момент — он подвёл. Оставил тебя наедине с этим… Подонком. И чуть не стал причиной чего-то гораздо худшего.
Он развернулся, бросив последний взгляд на притихшего парня, и медленно пошёл к тебе. Шаги по деревянному полу отдавались глухо. Итто остановился позади, не смея нарушить тишину сразу.
— Я вспомнил, — тихо сказал он. Его голос больше не звучал громко и раскатисто как всегда. Он звучал почти по-человечески. Тихо и осторожно.
Ты не обернулась, но дыхание твоё сбилось и от него это не скрылось.
— Ты просила меня быть рядом. Только сегодня. Только с тобой. А я… — он сжал кулаки. — Я снова выбрал дурацких жуков. Снова всё испортил.
Он подошёл ближе, но не касался, словно считал, что не имел права.
— Мне жаль, что меня не было рядом, когда тебе это было нужно. Что ты стояла здесь одна, пока он… — он замолчал, пытаясь сдержать злость на самого себя. — Это моя вина.
Он посмотрел на твои плечи, на тонкую линию шеи, на дрожащие пальцы.
— Прости, что заставил тебя чувствовать себя брошенной. Я больше не хочу, чтобы ты проходила через это одна. Ни на минуту.
Итто тяжело выдохнул. Он не умел быть тонким, не умел красиво говорить, но сейчас это было по-настоящему. Без маски силы. Без роли шумного героя.
Ты долго молчала. Плечи всё ещё оставались напряжёнными, а дыхание сбитым. Его слова задели что-то внутри, глубже, чем он мог бы представить. Итто чувствовал: ты боролась с эмоциями, которые уже не могла просто проглотить.
Ты медленно повернулась и подняла взгляд на него. В глазах отражалось всё, о чём ты молчала: разочарование, усталость… Но поверх всего — облегчение. Он пришёл, наконец заметил.
— Я стояла здесь и думала, — тихо сказала ты. — Что если бы ты не пришёл? Что если бы мне пришлось... — голос на миг сорвался.
Ты не плакала, но взгляд стал таким хрупким, что его сердце болезненно сжалось. Внутри не было гнева. Просто ты устала быть сильной, когда тебе обещали, что больше не придётся.
— Я знала, что ты где-то рядом. Знала, что ты не позволил бы… — ты на секунду отвернулась, чтобы справиться с собой. — Но ты ведь и правда ушёл. И оставил.
Он уже хотел что-то сказать, открыть рот, найти слова, но ты покачала головой — не в упрёк, а скорее как прощение.
— Я не сержусь, Итто, — наконец произнесла ты мягко. — Просто... Мне было страшно. И… Одиноко. И я не хочу больше чувствовать себя так.
Ты повернулась к нему и шагнула ближе. Не потому, что уже простила, а потому, что хотела, чтобы он понял, насколько это важно.
— Если ты говоришь, что теперь по-настоящему здесь, — голос твой дрогнул, — тогда просто… Останься.
Он долго, молча смотрел на тебя, словно запоминая каждую черту твоего лица, каждый свет в глазах, каждую дрожащую нотку в голосе. Что-то внутри него щёлкнуло, сломалось и тут же собрало его заново. Итто сделал шаг — один, потом второй, и, не сказав больше ни слова, обнял тебя.
Сначала осторожно, будто боялся, что ты отстранишься. Его руки легли на твои плечи, а потом крепко прижали к себе. Его грудь под хаори вздымалась не шумно, как обычно, а тихо, почти сдержанно.
Ты чувствовала, как он прятал лицо у твоего виска, и его голос прозвучал у самого уха — глухо, но с той твёрдостью, с какой клянутся те, кто потерял слишком многое, чтобы позволить себе ошибку.
— Я клянусь… — выдохнул он. — Больше никаких жуков. Ни боёв. Ни одного отвлечения от тебя.
Он чуть отстранился, чтобы взглянуть тебе в глаза. На его лице не было ни шутки, ни привычной бравады, а только честность.
— Если ты рядом — значит, я тоже. До конца. Всегда. Не потому что должен… А потому что хочу.
Он крепче прижал тебя к себе, как будто боялся, что, если отпустит, ты исчезнешь. И ты впервые за весь вечер почувствовала себя в полной безопасности. Потому что он был здесь. Потому что он выбрал ни победу, ни веселье, а тебя.