Жизнь в подарок
На следующий день после того, как попытка Варгаса контролировать тебя провалилась, мужчина проснулся с холодным, расчётливым ощущением пустоты. Его ярость не утихла, она только преобразовалась в сосредоточенную тьму, готовую к новым действиям. Каждое движение, каждая мысль были планом. Он анализировал вчерашний провал, вспоминал, как котёнок сорвал его контроль, как ты пряталась за Авантюрином, как твой взгляд полон был страха и доверия одновременно. «Это недопустимо,» — думал он. Варгас не мог позволить, чтобы кто-то другой держал над тобой власть: ни Снежок, ни Авантюрин, ни кто-либо ещё.
Он сел за стол, открывая планшет, на котором были кадры с камеры, которую Рейн успел установить заранее. Его пальцы скользили по экрану, отмечая все детали, каждое твоё движение, каждый взгляд на котёнка, каждый вздох. Он знал, что моментально не сможет вторгнуться в твою жизнь напрямую, поскольку слишком сильны Авантюрин и меры безопасности, но с помощью технологий, скрытых наблюдений и психологического давления он мог восстановить контроль.
— Никто не должен думать, что у неё есть право выбора… — пробормотал он себе под нос, сжимая кулаки. — Никто не смеет решать за меня…
Его ум начал прокручивать сценарии, как вывести тебя на эмоции, как заставить бояться, как напомнить тебе о том, что ты зависишь от него. Он понимал: прямое нападение невозможно, слишком опасно, но страх, угрозы, манипуляции через тех, кто заботится о тебе — идеальный вариант.
Он вспомнил о котёнке. Снежок был не просто пушистым существом — он стал твоей опорой. Варгас понимал, что если он сможет контролировать котёнка, то сможет вернуть часть влияния над тобой.
Он позвонил Рейну, своему доверенному исполнителю, и передал новые инструкции: вновь следить за домом, за каждым твоим движением, фиксировать любые контакты и привычки, найти способ вмешаться так, чтобы это казалось случайностью.
— Я хочу, чтобы она почувствовала тревогу… чтобы не было ощущения безопасности… чтобы снова поняла, что мир хрупок… — холодно сказал он, держа в руках планшет с кадрами, где ты играла со Снежком. — Но не слишком сильно… пока не наступит момент.
Каждое действие должно быть рассчитано, чтобы вызвать тревогу, но не прямую угрозу твоей жизни на этом этапе. Он хотел, чтобы ты почувствовала его силу, а также собственную уязвимость, и чтобы постепенно вернулась его власть через страх и ощущение контроля над ситуацией.
— Я верну всё… — шептал он, с удовольствием, ощущая, как адреналин разливается по телу. — И на этот раз я сделаю всё правильно.
Он рассматривал твой привычный распорядок, отмечал, когда Авантюрин отсутствует, когда ты гуляешь со Снежком, когда Клер уходит за продуктами. Варгас продумывал, как использовать эти моменты, чтобы вновь приблизиться к тебе, оставляя за собой ощущение неизбежности.
Варгас отметил все слабые точки дома, те места, где ты могла быть уязвима, и начал составлять карту психологического давления.
Его мысли метались, но вместе с тем возникла странная концентрация: гиперфиксация превратилась в расчётливый, холодный план, где всё было под контролем. Он понимал: если ему удастся управлять маленькими элементами твоей жизни, если ты почувствуешь, что мир может быть опасен, то он восстановит власть над тобой через страх и зависимость.
Варгас вспомнил, как вчера ты прижала котёнка, как твои руки дрожали, как твой взгляд встретился с Авантюрином. Именно этот момент показался ему ключевым: пока ты доверяешь кому-то другому, пока кто-то оберегает тебя, его контроль невозможен. Однако если убрать иллюзию безопасности, если заставить тебя чувствовать тревогу даже в самых привычных вещах — он сможет вернуть своё влияние.
— Ты поймёшь, кто главный… — пробормотал он, глаза блестели безумием, — и тогда выбор будет один: со мной или…
Он замер, ощущая, как холодная ярость делает его разум острым, расчётливым и одновременно безумным. Этот момент планирования был для него как наркотик: ощущение, что всё под контролем, даже если на самом деле власть ещё не возвращена.
На столе перед ним лежала переноска Снежка. Он рассматривал её, как будто сам котёнок был символом власти, ключом к твоей психике.
— Завтра… завтра всё начнётся… — тихо сказал он, сжимая кулаки. — Я заставлю её бояться… и тогда она вспомнит, что никто не в силах противостоять мне…
Варгас встал, подошёл к окну и посмотрел на город. Свет фонарей и движущиеся машины казались ему символом того хаоса, который он хочет контролировать. Варгас видел тебя, воображая, что знает каждое твоё движение, каждую мысль. Внутри него бушевала буря: ярость, страх, жажда контроля над тобой — всё слилось в одно.
— И никто не сможет помешать… — шептал он, сжимая зубы. — Никто.
Пока ты спала, думая, что мир безопасен, Варгас строил свой план. Он собирался вновь вторгнуться в твою жизнь, снова лишить тебя ощущения стабильности, вновь показать тебе, что ты зависима. И в этот момент его разум был полон только одной цели: восстановить власть любой ценой.
Ночь была короткой, но для Авантюрина она протекла как буря: мысли не давали покоя, каждая попытка уснуть рвалась, как тонкая нить. Утром, ещё до рассвета, он взял телефон и набрал Мариусу. Нужно было действовать быстро, причём продуманно; тот, кто раньше работал с ним по «непростым» делам, знал, как читать ситуацию и давать жёсткие, прагматичные советы.
Они встретились в тихом кафе, куда утром приходят люди, которые не любят, чтобы за ними наблюдали. Мариус, твёрдый, практичный, с привычкой предлагать самые рискованные ходы сразу, быстро перешёл к делу, не теряя времени на предисловия.
— Слушай, — коротко произнёс он, опираясь локтем о стол, — у меня есть мысль. Мы можем взять Варгаса на живца. Инсценировать твой уход, показать, что ты надолго уехал, чтобы он раскрылся. Затем мы заставим его приблизиться, а ты уже в этот момент выйдешь наружу. Он пройдется по своим привычкам, мы получим доказательства, можно будет и надавить, и закрутить. Жёстко, но эффективно.
Мариус говорил спокойно, по‑деловому; в его голосе не было злобы, а только холодная вычислительная логика. Для него это был один из многих ходов в шахматной партии: риск — цена за мат.
Авантюрин молчал. Он слушал, и в его голове разворачивался фильм, в котором ты — центральная фигура. Ты, малейшее движение, крошечный жест — все эти мелочи, которые для Мариуса были просто переменным в формуле выигрыша, для него были жизнью человека, чья психика ещё хрупка, как китайский фарфор.
— То есть ты предлагаешь специально сделать вид, что я уехал? — переспросил он ровно, но в голосе дрогнула стальная нота.
— Да. — Мариус не видел смысла увиливать. — Поставим наблюдение, подстроим твой «отъезд», он поднимет голову, начнёт проверять, и мы соберём всё: как заходит, с кем договаривается, если есть связи. Потом правовые рычаги, и он либо сидит в тюрьме, либо у него отбирают всё, что позволяет давить.
Авантюрин посмотрел на чашку с остывшим кофе, не смея поднести её ко рту. Он видел, как ты спишь последние дни: не без сна, но с тем странным, ломким спокойствием, которое ты едва научилась поддерживать. Видел твои пальцы, ещё дрожащие, когда ты держала Снежка; видел, как ты боялась смотреть на телефон; слышал, как в голосе у тебя звучал страх. И мысль о том, что он может превратить тебя в часть оперативной игры… Даже ради победы… Причиняла ему боль, которую он не мог и не хотел себе простить.
— Мариус, — медленно произнёс он, — ты предлагаешь поставить ее в качестве приманки.
— Так и есть. Это работает. Это быстро.
— Но это сломает её. — В его голосе было столько убедительности, что Мариус на мгновение замолк. — Она только‑только начала дышать. Ты не видел, как она по ночам дергается, как её глаза пугаются каждого звука. Она может и не выдержать этого спектакля, даже если он закончится победой. Она может встать и потребовать от меня ответа за то, что я позволил использовать её как таким образом. Она может возненавидеть меня. Ты понимаешь, что я не могу рискнуть этим.
Мариус нахмурился, словно пытаясь поверить, что тот, кто всю жизнь играл на грани, сегодня вдруг превзошёл себя по милосердию. Он привык к жестким решениям, ему нравилась ясность: сделать больно одному и спасти многих. Однако теперь перед ним сидел человек, в чьих глазах мерцало не только профессиональное решение, а глубокая, личная и неподкупная забота.
— А если она и правда не выдержит? — продолжил Авантюрин, — если ты прав и мы поймаем его на крючок, но цена будет её здравие? Мне не по себе от одной мысли, что она может в итоге ненавидеть меня за то, что я её использовал. Я не хочу, чтобы ты или кто‑то ещё называл это «необходимой жертвой». Это не жертва, Мариус. Это человек.
Мариус провел ладонью по лицу, потом опустил взгляд.
— Я предлагал это потому что думал о максимально быстром результате, — признал он. — Мы играем в долгую слишком тяжело, и у него есть ресурсы. Но да, я понимаю твою позицию. Ты боишься, что она сломается.
Авантюрин кивнул. Внутри него взвешивались две истины: прагматизм и человечность. Он знал, что быстрый, твёрдый удар по Варгасу мог бы закончить всё быстро и красиво. Однако Авантюрин также знал, что если цена будет твоё доверие и остатки психики, то выигрыш окажется пустым. Он не мог позволить себе быть тем, кто подставит тебя под удар, даже если это означало более долгую войну.
— Нам нужен другой путь, — твердо произнёс он. — Не агрессивная провокация, где она приманка. Мы действуем аккуратно. Строим сеть: защита, отслеживание, юридическое давление. Разведка, которая не задействует её напрямую. Подставы да, но могла бы быть только внешне связана с ней, чтобы Варгас поверил, что успех на его стороне, а в реальности мы готовим тихую ловушку.
— Ты предлагаешь рабочие схемы, — усмехнулся Мариус, — куда ж без них. Но это дольше.
— Я знаю. — В его голосе звучало спокойное, почти болезненное принятие. — Но я не дам ей платить за наше решение. Если ты думаешь, что можно ускорить — ускорим, но без её участия. Мы поставим наблюдение, усиленные охранные меры, фальшивые улики для него, которые не затрагивают её, но вынудят его проявиться. Мы поднимем давление через людей, которые на него влияют. Это дольше, да… Но, если мы свернём этот путь ради быстрой победы, мы потеряем её.
Мариус замолчал на секунду, потом кивнул, но глаза его оставались осторожными: он видел цену выбора.
— Хорошо, — наконец произнёс он. — Делай, как считаешь необходимым. Я подготовлю ресурсы для скрытого мониторинга. Я прикрою тех, кто будет работать, но, если будет шанс захлопнуть его быстро, мы не будем долго ждать.
— Ты будешь держать меня в курсе, — ответил Авантюрин. — Любая активность — немедленно. Ни звонков, ни провокаций с её участием. Ни подстроенных встреч. Мы не ставим её на карту.
Мариус ещё раз посмотрел на него и в его взгляде читалась редкая мягкость.
— Я понимаю. И у меня есть человек, который может поставить наблюдение так, что даже он не узнает, что за ними следят. Я начну это сегодня. Но будь готов: чем дольше мы тянем, тем острее будет его попытка вернуть контроль. Он начнёт метаться. Он станет опаснее.
Авантюрин вздохнул. Мужчина думал о тебе, о хрупких шагах, которые ты делала, о ночах без снов, о том, как ты держала Снежка. Ему было страшно не потому, что он боялся сам, ведь он знал, как сражаться, а потому что одним неверным ходом он мог лишить тебя равновесия, которое стоило тебе уже слишком много.
— Тогда делай тихо, — произнёс он в конце. — Береги её. Если кто‑то хочет играть в кукловода — пусть думает, что контролирует марионеток. Мы будем ставить ловушки, которые он не увидит. А если понадобится у нас будут руки, которые действуют быстро и решительно. Но без неё в роли наживки.
Он поднялся, встал, и в его взгляде было не решение, а обещание: защищать, даже если это будет стоить времени и терпения. Мариус кивнул и встал вслед за ним. Оба знали, что впереди длинная тёмная дорога, но теперь у них был план и самое главное для Авантюрина: в плане не было места для того, чтобы ты стала чьей‑то жертвой.
Мариус молча смотрел на экран планшета, где в аккуратной таблице мигали пометки: время выходов, короткие перерывы, звонки, совпадения. Он сдвинул брови так, будто пытался втиснуть в голову ещё одну мысль, и затем тихо сказал:
— Мне не нравится, насколько он «знает» твой распорядок. Эти звонки, эти появления — он словно считывает, когда и кто уходит. Это наблюдение. У него есть карта твоего дома.
Авантюрин нахмурился, оперся локтями о стол, и в его взгляде мелькнул стальной отблеск: «значит, он изучил нашу схему».
— Что предлагаешь? — спокойно спросил он.
— На время перевести её в другую комнату. Не просто «перевести», а сделать вид, что всё по‑прежнему: оставим следы, которые вернут ему ложную уверенность. Пусть думает, что всё под контролем. Но она будет в другом пространстве, где он не сможет привычно читать всю её жизнь.
Авантюрин посмотрел на Мариуса. Он уже видел эти графики: видел, что звонки аккуратно совпадают с теми минутами, когда он уезжал по делам. Авантюрин понимал цену одной ошибки: даже маленькое вмешательство в твою рутину могло вызвать лавину. И мысль, что Варгас может «предугадывать», словно отрезала кислород.
— Перевести, — тихо пробормотал он, как будто проговаривал решение вслух, чтобы убедиться в нём самому. — Но осторожно. Мне нужно, чтобы она не почувствовала подвоха. Она ещё слишком хрупка.
— Именно, — подтвердил Мариус. — Сделаем так, чтобы все камеры и данные поверили: она остаётся в своей комнате. Мы оставим её одежду, игрушки, и даже крошечные элементы: чашку, книгу. Всё видно, но реальность будет другая.
План был прагматичным и холодно заботливым: переместить тебя в другую комнату в доме: комнату с меньшим доступом по всем маршрутам, с отдельным выходом на внутренний двор, минимальным количеством «случайных» кадров. Клер и два надёжных человека Мариуса были готовы помочь. Это была не подмена, а защита, продуманная так, чтобы Варгас не заподозрил обман.
В тот же день Авантюрин дал указание Клер помочь тебе перебраться в другую комнату. Женщина подошла к этому вопросу без лишних слов. Она знала: настал момент действовать быстро, но мягко. Ты проснулась из-за смутного ощущения того, что кто-то положил на тебя свою руку. Голос Клер был тёплым и спокойным, будто говорила о погоде:
— Доброе утро. Давай пока переберемся в другую комнату. Эту нужно немного освежить.
Женщина накинула на твои плечи халат и мягко повела под локоть, чтобы показать тебе твою новую комнату. Ты не успела проиграть в голове тысячи страшных сценариев, поскольку тебя убаюкивали рутиной.
— Пойдём, — шепнул Авантюрин, — немного переместимся, ничего необычного.
Ты, уставшая, доверилась. Снежок, который дремал у твоих ног, мурлыкнул, и этот звук стал напоминанием о том, что все в порядке. Котенок привстал, понюхал воздух и побежал за тобой: всё было по‑детски простым и безопасным.
Авантюрин стоял у дверей как тень: не давал команды, но был рядом, если что. Он видел, как ты засыпала под тонким светом ночника, видел, как Снежок, понюхав новое место, уютно свернулся у твоих ног. Всё было устроено так, чтобы сигналы с камер, если кто‑то будет их смотреть, могли засвидетельствовать привычную картину. Однако то, что видели чужие глаза и то, что чувствовал он, были разными вещами.
В это же время, на другом конце города, Варгас сидел у своего стола и снова пролистывал записи камер. Он привык контролировать каждую ниточку: видел, когда входная дверь слегка закрывалась, когда кто‑то выходил в сад, как в ночи менялся свет. В первые дни всё шло по его сценарию: пустые комнаты, спокойные кадры, и ощущение того, что он главный. Однако теперь, в записи Варгас заметил странность: несколько отрезков, несколько «промежутков», где привычный паттерн не сходился.
Сначала он пытался списать на глюк: задержка в трансляции, баг, но его глаз, натренированный на детали, ловил несостыковку: кадры показывали тебя в одной комнате, а в логах небольшие перемещения, которые не совпадали с привычным графиком. Каждая несостыковка была для него ядом. Его лицо нахмурилось, вены выступили на шее.
— Что это? — прошипел он, не осознавая, что говорит вслух.
Он инициировал поиск: увеличил частоту проверок, приказал дежурным специалистам убрать фильтры, проверить метаданные. Однако в его голове уже не работали спокойные расчёты, наоборот сработала паника. Паника, которую Варгас редко позволял себе признать. Ему казалось, что ускользает то, что он держал так долго: иллюзия абсолютного контроля.
— Они хитры, — пробормотал он. — Они прячут. Они думают, что могут меня обмануть.
В его глазах сверкнуло что‑то опасное и Варгас, потеряв привычную уверенность, казалось сошёл с ума. Он стал действовать резко: приказы, рывки, вызовы ближайшим людям. Его голос в трубке звучал резче, чем обычно, и исполнители это почувствовали: «Найти, проверить, зайти», — слова сыпались, как гравий.
Однако именно потеря видимости «главного», та самая мелочь, когда не видно полной картины, стала спусковым крючком для взрыва. Варгас не мог мириться с тем, что его власть трещит. Он начал усиленно искать точки входа, телефонные перехваты, попытки найти, кто перемещал камеры, чей голос и чьи шаги попали в записи. Его напряжение усиливалось с каждым днем, и чем глубже он копал, тем отчётливее чувствовал угрозу собственной утраты и беспомощности.
В тот вечер он сделал ошибку характерную для человека, привыкшего держать всё под контролем: он начал действовать хаотично, бросая людей в разнос, требуя результатов немедленно. Это был взрыв, рожденный страхом, а не расчетом.
Тем временем в доме, в новой тихой комнате, спала ты. Снежок ворочался, а Авантюрин стоял у двери, слыша отдалённые звонки в своём ухе сообщения от Мариуса: «Держим линию», «Никому не говорить». Он знал, что следующий шаг должен быть осторожным: Варгас уже меньше думал, больше действовал. А у тебя был только один шанс не стать его полем для экспериментов.
И за несколько часов до того, как Варгас начал метаться по улицам в поисках следов, мир как будто держал дыхание. Ты была в безопасности, спрятанная за плотной завесой правды и лжи, которую Авантюрин и Мариус сплели для тебя. Однако где‑то там, в голове у человека, который больше всего боялся утратить власть, нарастало нечто, что обещало превратить хитрый план в открытый шторм.
Авантюрин сел рядом и не стал тянуть, его голос был ровным, тёплым, без тех ноток, что слышались у Мариуса. Свет в комнате был мягким; лампа отбрасывала круг уюта на одеяло, и в этом свете казалось, что мир немного проще. Ты посмотрела на него, не сразу, робко, как будто боялась, что если встретишь взгляд полностью, то всё внутри рухнет.
— Я говорил с Мариусом, — спокойно начал он. — Он предложил хитрый, быстрый ход: сделать так, будто я уехал, поставить тебя как приманку. Вывести Варгаса на свет, схватить его и всё бы кончилось быстро.
Ты почувствовала, как в груди что‑то защемило, а сердце забилось быстрее. Даже не столько от того, что он сказал, сколько потому, что ты можешь быть чьей‑то «приманкой». Авантюрин смотрел на тебя так, будто в его взгляде было важнее не план, а твоё согласие.
— И? — выдавила ты, голос слабо дрогнул.
— Я отказался, — тихо произнёс он. — Я не смог бы подставить тебя. Ты — ни инструмент, ни сторона в операции. Ты только‑только начала возвращаться. Представь, что это был бы спектакль, и в конце ты бы узнала: тебя использовали ради цели. Ты могла бы возненавидеть меня, даже если цель была благородна. Я не могу позволить, чтобы ты платила за моё решение.
Ты почувствовала смесь облегчения и вины: облегчение, потому что он не предал тебя, вина, потому что из‑за тебя кто‑то рисковал. Однако Авантюрин продолжил, и каждая его фраза была сказана с большой осторожностью.
— Мы будем действовать иначе, — улыбнулся он, но в улыбке не было лёгкости, скорее твёрдость. — Мариус займётся наблюдением и защитой, но без тебя в роли наживки. Мы готовим ловушки и собираем информацию так, чтобы ты не была на ударной линии. Тихо, методично, шаг за шагом.
Ты вспомнила пугающие ночи, телефонные звонки, ночные пробуждения. Память сжималась в комке страха, и ты понимала: это не просто слова, это обещание.
— Ты уверен? — спросила ты, потому что иначе не могла. — Ты правда думаешь, что мы… что это сработает?
Он вздохнул, потянулся и, не разжимая твою руку, ответил:
— Уверенным быть нельзя. Никогда. Но я не оставлю тебя в поле его зрения. Я просчитал многие его ходы и многие скрыты от него. Мы дадим Варгасу повод ошибиться. Мы не станем играть его правилами.
Когда он произнёс имя «Варгас» что‑то в тебе резко сжалось так, что ты на секунду забыла как дышать. Даже звучание имени было как лед. Ты спрятала лицо в ладони и почувствовала, как по коже пробежала дрожь.
— Не называй его, — выдавила ты слабым шёпотом. — Пожалуйста. Я… я не хочу думать о нём.
Он не удивился; он знал это ещё до того, как ты произнесла просьбу. Его рука провела по твоим волосам, затем опустилась на плечо.
— Я знаю, — мягко произнёс он. — Я не стану заставлять тебя. Но ты должна понимать: он может стать опасен. Он уже переходил грань. И иногда люди, когда теряют контроль, совершают безумные вещи. Именно поэтому мы усиливаем защиту.
Ты закрыла глаза и попыталась собрать в голове разумные мысли. Хочешь ли ты бояться? Хочется ли тебе снова прятаться? Часть тебя хотела встать и закричать, потребовать вернуть контроль, напомнить, что ты не та, кем тебя считал Варгас. Другая — та, что дрожала всё это время, хотела раствориться в тишине.
— Я боюсь, — наконец, едва слышно пробормотала ты. Слова были просты, но в них содержалась вся правда: страх осязался в руках как лед. — Я боюсь, что он придёт, что заберёт Снежка, что… что он сделает хуже.
Его пальцы сжали твою руку сильнее, но без боли, а лишь как опора.
— Я знаю, — повторил он. — И это нормально бояться. Но ты также боишься неправильно. Ты боишься не потому, что ты слаба, а потому что ты много пережила. Это логично. И тебе не нужно делать это одной.
Ты подняла на него глаза и вновь увидела в них не только расчётные тени игрока, но и что‑то другое: усталую решимость, защиту, обещание.
— Что, если я захочу дать ему отпор? — спросила ты, голос дрожал, но в нём звучала маленькая, но ясная искра. — Что если я не хочу прятаться?
Он задержал взгляд на твоём лице, будто взвешивал каждое слово.
— Тогда мы сделаем это вместе, — мягко произнёс он. — Но «дать отпор» не значит идти в лоб. Это не геройский жест в одиночку. Это стратегия. Мы будем действовать так, чтобы ты не платила за мужество необратимой ценой. Я не отниму у тебя силы, я помогу её накопить.
Ты почувствовала, как внутри чего‑то наконец дрогнуло, не страх, а обещание самой себе. Ты захотела сопротивляться, но уже не так чтобы разрушать себя. Маленькая твёрдость в голосе была новым, чужим тебе ощущением и в ней было что‑то, что он увидел и одобрил.
— Хорошо, — тихо произнесла ты. — Но если я решу… если я скажу, что хочу попробовать… Ты будешь рядом? Не чтобы меня укрывать, а чтобы стоять со мной? Чтобы не позволить, чтобы это обернулось против меня?
Он кивнул, и в его глазах не было ни тени колебания.
— Всегда. Никто не будет использовать тебя как орудие. Но если ты решишь действовать, тогда я буду рядом. Мы придумаем, как именно, и кто будет держать фланги. Ты не будешь делать это одна.
Снежок ворочался у твоих ног, тихо мурлыкал, и этот звук был как маленький метроном — напоминание о простых вещах. Ты вдохнула глубже, в голову снова возвращались мысли, но теперь они не были только о страхе. В них появилась ниточка опоры: если решиться, то не одной.
— Я… Боюсь и хочу этого одновременно, — прошептала ты, и он улыбнулся, но в улыбке не было лёгкости, была лишь ответственность. Авантюрин знал, что ты еще не до кноца оправилась, а потому даже в мыслях не собирался тебя бросать одну.
— Это нормально, — ответил он. — Мы будем шагать медленно. Ты почувствуешь, когда твоя сила вернётся. А пока я с тобой. Когда приходят тёмные дни, не геройство, а наличие человека рядом имеет значение. Понимаешь?
Ты кивнула, ладонь под его рукой слегка расслабилась. Страх не ушёл, но он стал другим: уже не демоном, который держит тебя в подвешенном состоянии, а чувствительным напоминанием о том, что нужно быть осторожной. И вместе с ним родилось желание сопротивляться, не ломая себя, а собирая силы.
Он провёл пальцем по твоей щеке, и в этом жесте было обещание: не пустое слово, а решение, что он не даст тебе стать чьей‑то пешкой. Ты посмотрела на него и впервые за долгое время почувствовала, что кто‑то действительно держит не только обещание, но и ответственность за то, чтобы это слово не осталось пустым.
Дни тянулись, как натянутая струна: вы с Авантюрином сидели как на иголках, каждый шорох в доме заставлял твоё сердце подпрыгивать. Ты училась слышать разницу между обычным скрипом в старом доме и тем, что предвещало опасность; Снежок время от времени поднимал голову и снова засыпал, не ведая, что стало поводом тревоги. Ночи были короткими, и каждое утро начиналось с лёгкой надежды, что никому не придёт в голову сломать хрупкий мир, который для тебя строили.
Но Варгас не терпел. Он не мог смириться с ощущением утраченного контроля. В ту субботу, когда Авантюрин уехал на встречу по делам, самый обычный отъезд, ничем не примечательный, Варгас увидел это на своих экранах и решился. Он позвонил Рейну и его голос был холоден как лёд.
— Ты вернёшься и заберёшь всё, как договаривались? — коротко спросил он.
— Я тебе сказал, — устало ответил Рейн. — Я больше тебе ничего не должен. Я не убиваю людей. Тем более для тебя.
Тон Варгаса изменился и в голосе появилась стальная угроза.
— Если кто‑то встанет у меня на пути, — сказал он, — ты будешь отвечать. Понял?
— Я не такой человек, — рявкнул в ответ Рейн и отключился.
Варгас повис на секунду, потом стиснул телефон, губы сжались. Он пошёл дальше: зачем ждать? Если нельзя склонить других — сделаю сам.
Он приехал к дому в тот же час. Дверь были не заперты, и Ваграс вошёл. Внутри было странно тихо, но его холодный план внезапно стал кровавее: он услышал шум на кухне. Он сделал несколько шагов вперёд. Удар рукояткой пистолета пришёлся точно в висок женщины. Глухой, короткий звук и Клер осела, как марионетка с перерезанными нитями. Варгас подхватил её, чтобы она не уронила посуду, и аккуратно опустил на пол.
— Ничего личного, — тихо произнёс он, глядя на её тело. — Просто не в то время, не в том месте.
Его глаза оставались пустыми. Казалось, всё внутри было выжжено, кроме одной идеи — вернуть контроль. Варгас скользнул взглядом по коридору, по стенам, где когда-то смеялась ты. Здесь витал запах твоего присутствия: тот, который он помнил, тот, который считал своим правом.
Он пошёл дальше, пистолет в руке был продолжением его воли, дыхание ровным, а сердце холодным. Всё лишнее исчезло: осталась только цель.
Внезапно ты выбежала на коридор, направляясь на кухню, желая предложить Снежку лакомство и Варгас в ту же секунду подошёл к тебе. Он держал в руках не только печаль своего поражения, но и пистолет, от которого по телу пробежала дрожь.
— Идёшь со мной, — зловеще сказал он, — или Клер и он умрут. Ты знаешь, кто я. Ты знаешь, что я делаю с теми, кто мешает.
Твоя грудь сжалась. Ты слышала в его голосе не просто угрозу, там было обещание, и это обещание было смертельно серьёзным. В голове все слова Авантюрина всплыли, и ты вспомнила его: «Я смогу тебя защитить». Этот мотив как будто вспыхнул в тебе светом и жалом одновременно.
Ты не могла сделать ни шагу, сердце колотилось, ноги подгибались, но в глубине что‑то ответило: не смелость, а инстинкт собственного достоинства. Ты прикусила губу, и, несмотря на дрожь, прошептала:
Слова вырвались тихо, но с таким натиском, что в комнате будто повеяло холодом. Варгас посмотрел на тебя, и его глаза сузились. Он сделал шаг назад, направив на тебя оружие.
Незадолго до этого момента телефон Авантюрина зазвонил. Мариус в трубке говорил быстро, судорожно:
— Он не будет ждать. Он идёт. Ты… возвращайся домой. Сейчас же.
Авантюрин услышал это и побледнел, а затем, не колеблясь ни секунды, бросился обратно. Дверь распахнулась, он вбежал и увидел Варгаса, стоящего перед тобой с пистолетом, со злобой, которая казалось жгла глаза.
— Отстань от неё! — выкрикнул Авантюрин, и в ту же секунду шагнул вперёд, бросаясь между тобой и оружием: его тело закрыло тебя щитом, сначала инстинкт. Ты почувствовала тяжесть, тепло его тела, услышала его дыхание.
Варгас на долю секунды замер, метался взглядом, как у человека, у которого треснул план. И тогда раздался выстрел. Звук резанул комнату как лезвие. Всё вокруг замерло на доли секунды: громкая нота, резкий запах пороха, металлическое эхо, и мир вдруг стал слишком близким: ты слышала своё сердце, слышала, как в горле поднимался крик и видела, как Авантюрин вздрагивает всем телом, как мышцы его сжимаются под твоими руками.
Ты не знала, что случилось дальше. Лицо Авантюрина то ли бледное, то ли искажённое от боли казалось словно замерло. В этот момент всё вокруг наполнилось паникой: крики, бегущие шаги, Снежок заскулил, Клер лежала на полу, и время будто остановилось, не решаясь сказать слово «конец».
И в этой остановке, между выстрелом и последующим хрипом, все замерли. Твоя голова была полна шума, а мир сузился до одного ощущения: плотности его тела рядом с тобой и невозможности понять, что будет дальше.