Какой-то ублюдок пытался насильно поцеловать тебя
Ты сидела на полу в своей комнате и смотрела на развороченную шкатулку перед собой. Все купюры были мятыми, скомканными, разного достоинства. Монеты рассыпались по паркету и катились под шкаф, но ты даже не пыталась их собирать. Просто сидела и считала в голове в десятый раз, хотя знала сумму до копейки.
Ты сжимала в руках старую бумажную квитанцию, ту, что уже истёрлась по сгибам. Её край треснул, и если ещё раз сложить, казалось, бумага бы порвалась. На ней всё ещё была видна эмблема КММ: ровный выжженный оттиск, холодный и безличный, как и люди, что стояли за ним.
Ты обещала себе, что не станешь беспокоить Бутхилла. Не станешь обременять его своим долгом, своим прошлым, своими глупыми решениями. Ты ведь взрослая, правда? Ты же могла справиться сама. Тебе хотелось, чтобы он видел в тебе ни обузу, ни вещь с прицепом долгов, а что-то своё, важное… И ты ведь сама сказала, что разберёшься. Что всё под контролем.
Только вот контроль рушился прямо у тебя на глазах. Ты думала о Бутхилле, о том, как он посмотрел бы сейчас, как бы молча взял твою шкатулку, высыпал бы эти бумажки тебе на колени и просто сказал бы: «Это что?» А тебе не нашлось бы, что ответить, потому что не хотелось признавать вслух, что снова подвела себя… И его тоже.
Ты помнила, как он смотрел, как умел быть тихим и страшным одновременно. Тебе было холодно от мысли, что мужчина мог бы пойти туда вместо тебя. Потому что, если он туда пойдёт никто уже не выйдет оттуда живым. И ты знала это наверняка.
Ты сгребала деньги обратно в шкатулку. Старалась не дрожать, но руки слушались плохо. Пара купюр всё равно падала на пол, и ты хотела собрать их, но пальцы цеплялись за шероховатый паркет, а ты упрямо кусала губу, чтобы не заплакать. Глупо было плакать над этим, правда? Это всего лишь долг, всего лишь грязь, которую можно смыть, если правильно поступить.
Ты подошла к зеркалу, посмотрев на своё отражение. На синяки под глазами от недосыпа, от тревоги, от бессонных ночей, в которых тебе всё снова и снова прокручивался этот момент: как зайдёшь в офис КММ, как протянешь деньги, как скажешь: «Всё. Я вам больше ничего не должна». И они просто кивнут… Или улыбнутся. И отпустят, и всё наконец закончится.
Ты повторяла эту фразу шёпотом. Несколько раз, чтобы голос звучал уверенно:
— Всё. Я вам больше ничего не должна.
Только это «всё» почему-то было комом в горле. Ты подошла к шкафу, достала пальто и задерживала взгляд на крючке. В голове неосознанно всплыл его образ. Ты представляла, как он войдёт и не найдёт тебя дома. Что он подумает? Разозлится? Насторожится? Или просто обидится?
Ты снова чувствовала, как по спине бежал холодок, говорила себе, что успеешь вернуться раньше, чем он догадается. Что всё сделаешь быстро. Бутхилл не узнает.
Ты засунула телефон глубже в сумку, не хотелось слышать его звонок именно там, среди холодных стен, где придётся договариваться о том, о чём не хочется даже думать.
Ты пробежала глазами по комнате, проверяя всё ли на месте. Ключи? Бумажник? Квитанция? Деньги? Всё было при тебе.
Ты села на край кровати и обхватила голову руками, закрыв глаза. Внутри пульсировала какая-то тяжесть: ни страх, ни вина, а что-то более вязкое. Ощущение, что заходишь слишком глубоко в воду, в которой не чувствуешь дна. Но ты ведь плывёшь, правда? Ты не могла бы утонуть сейчас.
В памяти всплыли его руки: такие тёплые, надёжные, обнимающие так осторожно, словно можно было разбиться от одного резкого движения. Вспоминалось, как Бутхилл сердился из-за твоей глупой упрямой независимости, но всё равно позволял держать иллюзию свободы в ладонях. Глухой смешок сорвался с твоих губ.
Дура… — слова повисли в пустой комнате. — Дура, дура…
Но ты всё равно встала и надела пальто, а затем тихо открыла дверь, будто боялась, что он вдруг вернётся раньше времени. В мыслях Бутхилл всё ещё стоял там — прямо за порогом. Смотрел бы, хмурился, спросил бы обязательно, куда собралась одна ещё и в таком настроении… И ты бы тут же всё выложила. И осталась бы дома. И всё было бы проще. Однако ты не хотела проще. Тебе хотелось справиться самой.
На лестничной клетке было прохладно. Твои шаги гулко отдавались в пустом подъезде. Ты спускалась медленно, будто каждая ступень была ещё одним шансом повернуть обратно, но ты не поворачивала.
На улице пахло мокрым асфальтом. Дождя не было, но воздух был тяжёлый, липкий. Ты шла быстро, прижимая сумку к себе. Казалось, каждый прохожий знал, куда ты идёшь. Казалось, что все смотрят, все догадываются. Ты ненавидела этот чужой, цепкий взгляд. Он напоминал тебе взгляд тех, кто был за дверью офиса.
Ты шла к офису пешком. Могла бы вызвать такси или дождаться маршрутки, но не хотела. Хотела чувствовать под ногами асфальт, шорох песка на обочинах, редкие лужи, в которых дрожали отражения фонарей.
Ты крепче сжимала ремешок сумки в руке. Пальцы нащупывали мятый конверт с деньгами, квитанцию с расчётами. Ты шептала суммы себе под нос, проверяя всё ли правильно, хватит ли. В который раз репетировала: как будешь говорить с ними, каким голосом, с каким выражением лица. Сможешь ли улыбнуться так, чтобы не дрогнул подбородок.
Ты смотрела в витрины магазинов, на собственное отражение, на усталое лицо, взгляд, в котором всё ещё оставалась упрямая искра. Иногда казалось, что за спиной кто-то идёт, однако стоило тебе обернуться, как тротуар оставался пустым.
Ты ведь правда верила, что всё закончится тихо, что ты вернёшься домой раньше, чем Бутхилл поймёт. Что ты закроешь за собой дверь и всё снова будет так, будто ничего не было.
Ты верила, потому что иначе просто не смогла бы решиться на это. Шаг за шагом, и вот уже здание, высокие двери, стеклянный фасад. В последний раз ты замерла у крыльца, вдохнув холодный воздух так глубоко, что в горле запекло. И всё равно поднялась по ступеням. Потому что идти назад было уже поздно.
Ты вошла в офис КММ, и сразу почувствовала холодок, который пробежал по коже. В узком коридоре запахло пылью, старой кожей кресел и горечью: горечью чужих судеб, застывших в этом месте. Стены были обтянуты тусклыми серыми обоями, а окна закрывали жалюзи, так что дневной свет пробивался с трудом, словно боялся залетать сюда.
Ты подошла к стойке регистрации, где за стеклом сидел мужчина в черном костюме: его взгляд скользнул по тебе, словно измеряя и взвешивая. Он не улыбнулся, не сказал ни слова, просто махнул тебе рукой, пригласив пройти дальше.
Ты зашагала по коридору, чувствуя, как сердце бьется всё быстрее. Перед тобой стоял кабинет, дверь которого была чуть приоткрыта. Ты глубоко вздохнула и вошла.
За столом сидел человек, чей взгляд сводил тебя с ума: холодный, безжалостный, будто за каждым словом скрывался ультиматум. Он изучал бумаги перед собой, не поднимая глаз.
— Ты та, что пришла расплачиваться? — спросил он, наконец, не поднимая головы.
Ты кивнула, опуская взгляд на свои руки.
— Деньги есть? — снова спросил он.
Ты вытащила сумку и положила на стол, открыв замок и выложила всё содержимое на стол. Он быстро пересчитал деньги и нахмурился.
— Не хватает, — сухо сказал. — Долг вырос, а ты не успела оплатить вовремя. Проценты неумолимы.
Ты лишь стиснула губы, чувствуя, как всё внутри сжимается.
— Есть другой способ, — продолжил он, наконец, заглянув в твои глаза. — Если у тебя нет денег, то можно "отработать" долг. Ты знаешь, что это значит.
Тебя словно ударило током. Сердце застучало громче, дыхание сбилось.
— Что именно? — спросила ты, пытаясь не выдать свой страх.
Он усмехнулся, холодно и безжалостно.
— Ты будешь работать на нас. Исполнять особые задания. Ты не первая и не последняя. Принятие условий — единственный способ спасти свою жизнь и сберечь тех, кто тебе дорог.
Ты отвела взгляд, пытаясь собраться с мыслями.
— Я не могу… — тихо пробормотала ты.
— Тогда твой долг превратится в цепь, из которой нет выхода, — предупредил мужчина, ставя на стол документы. — Подпиши и начнем. Откажешься — сама знаешь, что будет.
Ты взглянула на подпись внизу бумаги. Сердце билось так, что казалось, его слышно по всему офису. Твои мысли разрывались на части: страх, стыд, отчаяние, гордость. Ты знала, что не сможешь рассказать об этом Бутхиллу. Его ярость будет безграничной, а твоя тайна тяжелым бременем.
Ты смотрела на этот клочок бумаги так, будто в нём была заключена вся твоя судьба. Тонкие чёрные буквы вверху, цифры долга, строки условий — всё казалось до ужаса настоящим. Ты хотела убедить себя, что ещё можно всё разорвать и сбежать, но тело не слушалось.
— Ну? — Голос мужчины звучал лениво, но под этой ленцой чувствовалась сталь. Он знал, что ты здесь в ловушке. Что ты уже загнана в угол. Мужчина подошёл ближе, опёрся ладонями о стол и навис над тобой. Его тень упала на твои дрожащие, беспомощные руки. У тебя не было сил даже поднять взгляда. Сердце стучало, как барабан на чужом празднике.
— Посмотри на меня, — велел он.
Ты медленно подняла глаза. Его зрачки были холодными, почти пустыми: только блеск в уголках губ выдавал что-то иное, хищное, но в этом было больше угрозы, чем в крике. Ты почувствовала, как внутри всё сжимается, словно невидимая рука сдавила горло.
— Знаешь, — начал он, его голос стал тише и словно бы мягче. — Считай, что ты получила уникальный шанс. Ты красивая. Умная. Ты умеешь молчать. Ты нам подходишь.
— Я не... — Ты попыталась сказать хоть что-то, но язык будто прилип к небу.
— Шшш… — Прошептал он, приложив палец к твоим губам, медленно, мерзко скользнув по коже от чего ты вздрогнула.
— Ты думаешь, что ещё можешь диктовать условия? — Его рука лениво легла тебе на шею, но пальцы подрагивали, и ты поняла, что стоит ему захотеть и он сожмёт их до хруста. — Долги — это не цифры, детка. Это кандалы.
Он нагнулся ниже, его лицо оказалось совсем близко. Ты слышала его дыхание, тяжёлое, приторное. Ты было отпрянула, но сзади был только стул и пустота. Бежать было некуда.
— Подпиши и… — он чуть склонил голову, — …И покажи, что ты готова платить.
— Пожалуйста… Я всё верну деньгами. Только дайте мне время… — пробормотала ты, мотнув головой. В горле пересохло, а дыхание сбивалось от его близости.
Он тихо рассмеялся, будто ты сказала что-то забавное. Этот смех казался таким неестественным.
— Время? — Он провёл пальцем по твоей щеке, спустился к подбородку, чуть сжал его. — Время — это то, чего у тебя больше нет.
Он резко наклонился и прижался губами к твоим. Не как мужчина, который целует женщину, а как хищник, который впивается зубами в жертву. Его рука соскользнула с твоего подбородка и легла на затылок, не давая тебе отодвинуться.
Ты замерла, внутри всё кричало и вырывалось. Отвращение смешалось с ужасом и злостью к самой себе за то, что не смогла ударить его, закричать, сбежать. Ты понимала, что любое резкое движение может стать катализатором чего-то ещё худшего. Этот человек мог сломать тебя здесь и сейчас… И не только морально.
Ты пыталась отстраниться, но его пальцы вцепились в твои волосы, заставляя голову застыть. Твое сердцебиение гремело в ушах. Ты чувствовала, как мерзкая влага его губ перемешивается с твоим дыханием и ненавидела этот миг всем телом.
На краткий миг ты представила лицо Бутхилла. Его руки: сильные, но никогда не причинявшие тебе боли. Его взгляд был тяжёлым, но никогда не холодным. Ты сжалась изнутри, мысленно умоляя его появиться. Хоть призрак, хоть тень. Однако вместо этого был только этот человек и его бесконечно долгий, насильный поцелуй. Когда он наконец отстранился, его глаза сверкнули удовлетворением.
— Вот и всё, девочка. Видишь, не так уж и страшно, если не сопротивляешься.
Ты зажмурила глаза, но слёзы не вырвались, ты не позволила им упасть. Он хотел снова потянуться к тебе, но вдруг раздался тяжёлый грохот. Дверь, запертая на ключ, разлетелась с треском и глухим скрежетом, словно по ней ударили тараном.
Мужчина не успел обернуться, как в проёме стоял Бутхилл. Его взгляд был таким, что от него можно было умереть. Пыль с его плеч осыпалась на пол, а дверь за его спиной всё ещё покачивалась на одной петле: он выбил её ногой, не потрудившись даже попробовать ручку. Для него это не стоило ничего: тяжёлый удар и замок со щеколдой разлетелись в щепки.
Ты не дышала, понимая: он всё видел. И кто-то сейчас заплатит за это дорогой ценой. Бутхилл шагнул внутрь так, будто в этом месте не существовало дверей и стен, а только он и цель.
Его взгляд упал на мужчину, который всё ещё стоял перед тобой, застыв, растеряв свою ледяную уверенность. На секунду в комнате повисла тяжёлая тишина.
Бутхилл перевёл глаза на тебя. Всего на миг, но этого хватило. Ты увидела, что в глубине этих глаз полыхает чёрная ярость, а под ней невыносимая тревога. Он медленно обвёл взглядом твои губы, волосы, сбившиеся пряди и вернулся к человеку напротив.
— Да вы тут все обмилашились? — Бутхилл сказал это так тихо, что слова разлетелись, как осколки стекла. Голос был низкий, но в нём дрожал металл.
Мужчина попытался было что-то ответить: его губы дрогнули, но звука не вышло. Он только шагнул назад, наткнулся на стол, хватаясь за край.
Бутхилл опустил взгляд ниже. Ты увидела, как его рука медленно скользнула под полу плаща. Одним движением он достал револьвер, в этом металле читалась окончательность.
— Бутхилл, — выдохнула ты еле слышно, но он тебя уже не слышал.
Бутхилл шагнул ближе, медленно поднял револьвер ровно на уровень колен. В комнате не было крика. Лишь сдавленный всхлип этого человека, который всё ещё верил, что может сказать что-то, что изменит приговор.
— Да руки, мило, я бы тебе их оторвал, — произнес Бутхилл, наклонив голову чуть вбок. — Но ты ведь не поймёшь. Значит — пусть, мило, твои колени вспомнят, на что они созданы.
Ты закрыла глаза на долю секунды, и в этот миг прогремел короткий, глухой выстрел, затем второй. Ты не видела крови, а только услышала короткий, сдавленный хрип и глухой удар тела об пол.
Тишина вернулась так быстро, что у тебя зазвенело в ушах. Бутхилл не опустил пистолет сразу. Он стоял над этим человеком, смотрел сверху вниз, как на мусор.
Потом Бутхилл перевёл взгляд на тебя. И впервые за весь этот ужас ты увидела, что в этой ярости есть не только она, там была боль за тебя. Там было обещание: никто больше не посмеет даже подумать о том, чтобы прикоснуться к тебе так.
— Иди сюда, — тихо произнес он. Но этот голос был куда громче любых выстрелов.
Ты поднялась, ноги дрожали, но ты сделала шаг к нему. Он лишь протянул тебе руку, всё ещё держа пистолет в другой. Всё остальное в этой комнате больше не имело значения.
Ты наконец стояла возле него, чувствуя, как дрожь ещё не отпускает тебя изнутри. В ушах всё ещё звенело от глухих выстрелов. Мужчина, который ещё несколько минут назад стоял над тобой, теперь полусидел у стола: обмякший, с искажённым болью лицом. Он пытался прижать раны ладонями, но кровь всё равно сочилась сквозь пальцы и капала на пол.
Бутхилл медленно опустил пистолет, но не убрал его совсем. Он подошёл ближе, ступая так тихо, будто здесь не было никого, кроме него и тебя. Его шаги звучали громче любого слова. Ты смотрела на его спину и видела, что он весь напряжён и в этом напряжении не было ни капли жалости.
— Поднимайся, — сказал он мужчине тихо, наклоняясь ближе. Голос Бутхилла был ровный, холодный. Но ты знала, что за этим льдом скрывался огонь, который сейчас не остановить.
Мужчина замычал что-то нечленораздельное, цепляясь за край стола, пытаясь приподняться хоть на локтях. Слёзы боли блестели в уголках его глаз. Ты поймала себя на том, что не чувствуешь к нему жалости, а лишь мерзкое, липкое отвращение.
— Я сказал — поднимайся. — Бутхилл не повысил голос, но это прозвучало так, будто стены сдвинулись ближе. Он резко схватил мужчину за ворот пиджака и дёрнул вверх. Тот зашипел от боли, но поднялся насколько позволяли простреленные колени. Твой обидчик полулежал на столе, дрожа, как тряпичная кукла.
— Бу-будь человеком, — прохрипел он, задыхаясь.
Бутхилл едва заметно усмехнулся, глядя прямо в его глаза:
— Человеком, милашка? Ты просишь о человечности? После того, что ты только что пытался сделать? — Он бросил короткий взгляд на тебя. — Ты хотел руки приложить туда, куда они даже не должны смотреть.
Ты сжала кулаки, чтобы не вздрогнуть снова. Тебе хотелось отвести взгляд, но ты не смогла, не хотела, должна была видеть всё до конца.
Бутхилл резко отпустил ворот, и мужчина глухо ударился грудью о край стола. С другого конца стола он вытащил какую-то папку, бумаги. Ты сразу узнала: договор, подтверждение долга, условия. Твои руки похолодели, когда ты вспомнила, как сама держала эти страницы.
— Слушай меня внимательно, — сказал Бутхилл, кидая папку перед его носом. — Сейчас ты подпишешь всё, что я скажу. Ты аннулируешь долг. Ты ставишь подпись под каждым пунктом, что у тебя к ней — нет претензий. Что ты добровольно закрываешь всю эту грязь.
Он выхватил со стола ручку и щёлкнул ею.
— И ты ещё поблагодаришь её за сотрудничество. Понял?
Мужчина заскулил, но Бутхилл резко ткнул стволом ему в плечо, не выстрелил, просто напомнил, что это не просьба.
— П-понял… — хрипло выдавил он.
Твои ноги налились тяжестью. Ты всё ещё стояла в стороне, глядя, как мужчина трясущимися пальцами раскрывает бумаги, с размазанными слезами и потом на лбу. Он едва держал ручку, чернила оставляли кляксы, но Бутхилла это не волновало.
Твой возлюбленный молча следил за каждым росчерком, не отводя взгляда. Когда подпись дрогнула и расползлась в кривую линию, Бутхилл положил ладонь ему на плечо не утешая, а напоминая, кто здесь решает, жить ему или нет.
Ты не знала, куда девать руки и скрестила их на груди, будто хотела прикрыться от всех этих обрывков страха и тошноты. Однако внутри было странное чувство: тяжёлое, но в нём было и облегчение. Ты видела, как твоя свобода возвращается к тебе, шаг за шагом.
— Закончил? — спокойно спросил Бутхилл, когда тот отнял руку от бумаги.
— Да… Всё… — прохрипел мужчина.
Бутхилл взял документы, мельком посмотрел, провёл пальцем по твоей фамилии. Ты услышала, как он коротко выдохнул, будто убирал лишнюю злость из лёгких. Мужчина бережно сложил листы, повернулся к тебе и протянул один: тот самый, где жирно стояла подпись. Бумага дрожала не от его руки, а от твоего дыхания.
— Держи. Теперь ты ничем им не обязана. Никогда. — Его голос стал ровнее, таким он говорил только с тобой.
Ты взяла лист. Бумага была тёплая и влажная от слёз и пота твоего кредитора. Ты посмотрела на кривую подпись и впервые за весь вечер поверила, что этот кошмар закончится.
Бутхилл снова повернулся к мужчине. Тот теперь цеплялся за край стола так, будто это могло его спасти. Губы дрожали, глаза бегали по комнате: искали хоть что-то, что могло дать надежду.
— Ты же знаешь, что дальше, — сказал Бутхилл тихо, даже спокойно. — Ты видел слишком много. Ты сделал слишком много. Ты не выйдешь за этот порог, понял, милашка?
Мужчина замотал головой, кровь стекала по ногам на пол. Ты невольно прижала ладонь к груди.
— Пожалуйста… Я никому… — он захрипел, но договорить не смог.
— Закрой глаза, — произнес тебе Бутхилл, не оборачиваясь.
— Бутхилл… — Ты хотела что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Закрой. — На этот раз в голосе не было приказа, а лишь просьба.
Ты послушалась. Мир за веками твоих ресниц стал чёрным, но ты всё равно слышала как он подошёл ближе, как мужчина всхлипнул. Никакого громкого звука не было: только глухой щелчок, будто кто-то уронил что-то металлическое.
Когда ты открыла глаза, всё уже было кончено. Бутхилл стоял над телом, тяжело дыша. В его руке был револьвер. Он не смотрел на тебя сразу, он смотрел в пол, словно вырывал остатки ярости вместе с этим взглядом.
А потом Бутхилл поднял глаза и ты увидела в них не ярость, а лишь усталость и беспредельную готовность снова защищать тебя, если мир осмелится хоть раз прикоснуться к тебе грязными руками.
Он подошёл к тебе и бережно коснулся твоего лица тыльной стороной пальцев.
— Всё, милая, всё кончено, — тихо произнес он.
Ты сделала шаг к нему, уткнулась лбом в его плечо и впервые за этот долгий вечер тебе стало тепло.
Он всё ещё держал руку у твоего лица, когда ты почувствовала, что дрожь внутри тебя уступает место какому-то успокоению. Бутхилл стоял так близко, что ты слышала его неровное, срывающееся дыхание. Ты впервые подумала: сколько в нём осталось сил, если он даже сейчас старается дышать ровно ради тебя.
— Нам нужно уходить, — спокойно произнес он. Голос был всё ещё низкий и глухой, но ты знала, что это спокойствие: обманчивое. Под ним кипело что-то, что могло бы сжечь этот офис дотла вместе с городом.
Ты кивнула, тебе нечего было сказать, лишь просто прижалась к нему плечом, словно проверяя: действительно ли он здесь, действительно ли ты теперь в безопасности.
Бутхилл убрал револьвер в кобуру под курткой, потом обнял тебя за плечи.
— Можешь идти? — спросил он, глядя прямо в глаза.
— Могу, — выдохнула ты. Голос дрогнул, но ты не стыдилась этого. Пусть дрогнет. Он всё равно услышит главное.
— Молодец. — Его пальцы коротко сжали твоё плечо, будто подбадривая, но и говоря молча: ты со мной. Он наклонился, схватил со стола твой уже ненужный договор — и сунул его тебе в руку. — Держи. Это твой билет обратно домой. Или куда пожелаешь. Но пока — домой.
Вы вышли в коридор. Тусклый свет люминесцентных ламп резал глаза после мрака кабинета. Офис был пуст, было видно, что «гости» из КММ уже поняли, что связываться бессмысленно или слишком страшно. На вас никто не решился бы даже взглянуть.
Ты шла рядом с ним, стараясь не отставать. Бутхилл больше не держал руку на твоём плече теперь его ладонь легла тебе на талию. Он словно закрывал собой твою спину от любого сквозняка. И ты позволила впервые за этот вечер тебе не хотелось сопротивляться этой защите.
На лестнице ты спросила — одними губами, почти не дыша:
Он не сразу ответил, дождался, пока вы выйдете наружу. Свежий воздух ударил по разгорячённой коже, и ты впервые за ночь вдохнула так глубоко, что грудь защемило. Мужчина остановился, повернул тебя к себе лицом.
— Ты правда хочешь знать? — глухо спросил он.
Ты кивнула. Хотела. Тебе нужно было услышать всё. Бутхилл лишь криво усмехнулся — без веселья, с каким-то хриплым сожалением, которое он не умел прятать от тебя.
— Пришёл домой. Не нашёл тебя. Позвонил — ты не брала. Я знал, что ты так просто не уйдёшь. — Он говорил ровно, но ты чувствовала, как в каждом слове дрожит сталь. — Я разнёс половину твоего дома. Шкафы. Столы. Ящики. Нашёл старую квитанцию с пометкой КММ. И записку с адресом. Ты ведь хотела сама всё решить? — Его голос стал чуть тише. — Одна?
Ты опустила взгляд, стиснув бумагу в руках. Стыдно было признаться вслух, но ты кивнула.
Он мягко коснулся пальцами твоего подбородка, заставляя снова поднять взгляд.
— Нет. Не тебе извиняться, милая. Никогда не тебе. — В этот миг ты поняла, что он действительно верит в это. Для него ты не могла быть виновата. Никогда.
Он развернул тебя за плечи, развёл твои ладони, ты даже не сразу поняла, что дрожишь так сильно, что цепляешься за него, хоть и не хочешь этого признавать.
Ты кивнула. Бутхилл не толкал тебя, не торопил, а просто шёл чуть сбоку, словно бы отсекая тебя своим телом от ночного города, от редких машин, от шума далёкой трассы.
Ты слышала, как под подошвами хрустит гравий тротуара, как за спиной где-то закрывается двери офисов.
Воздух резал горло, щёки горели, сердце всё ещё колотилось под рёбрами, но шаг за шагом ты начинала дышать ровнее. Он не говорил ни слова и, наверное, так было легче всего. В какой-то момент ты украдкой взглянула на него сбоку, его профиль чёткий, холодный, взгляд устремлён куда-то вперёд. Словно бы ты, не единственная, кто держится сейчас из последних сил.
— Ты вернёшься домой, — произнес он, глядя на дорогу. — Заберёшь всё, что нужно. Всё, что тебе дорого. Потом поедешь со мной.
— Туда, где никто больше не посмеет к тебе прикоснуться. — Его голос был ровным, но в нём сквозил металл. — А я займусь остальными.
Ты поняла, что мужчина говорит о людях КММ. Не только об одном человеке в том офисе — обо всех. Ты знала, что он может. И злишься ли ты на него за это? Нет. Тебе было странно спокойно.
— Ты будешь… Их убивать? — спросила ты так тихо, что едва ли сама себя услышала.
Он бросил короткий взгляд на тебя, темно-серые глаза встретились с твоими, и в них не было ни сожаления, ни смятения.
— Ты хочешь, чтобы я этого не делал? — спросил он.
Ты посмотрела на дорогу, на чёрные огоньки улиц, на силуэты домов. А затем вспомнила липкие руки на своём подбородке, чужой привкус на губах. Ты сжала кулак так сильно, что ногти впились в ладонь.
— Нет, — произнесла ты наконец. — Не хочу.
Он чуть заметно кивнул, будто этот ответ был единственным правильным.
— Ты сказала мне «прости», — тихо произнес он, когда вы подошли к твоему дому. — Но ты знала бы, как всё выглядит внутри.
Ты вопросительно посмотрела на него, а он улыбнулся этой своей редкой, жестокой улыбкой, когда в уголках глаз собирались морщинки, но радости там не было.
— Ты увидишь, милая. Ты откроешь дверь — и увидишь, как я искал тебя. — Он провёл пальцем по твоей ладони. — Там теперь нет ни одного угла, куда можно спрятаться от меня.
Ты сглотнула, не зная: смеяться или плакать. Вместо этого ты положила ладонь поверх его руки.
Он выдохнул и в этом выдохе ты услышала всё, что он не сказал словами. Ты моя. И никто не прикоснётся к тебе, кроме меня. Никогда. В эту ночь твой дом станет пустым, но ты уедешь оттуда с единственным, что действительно принадлежало тебе — с ним.