ОДЕРЖИМОСТЬ III
С тех пор, как я увидел то фото у меня не было, да и не могло быть и ночи здорового сна. Изрезанные капилярами вырезанные глаза, истерзанные кошки, каждую ночь приходило что-то новое, но вот мысли о ней оставались прежними. В ночи я скрежетал зубами, мои десна часто кровоточили, незаметными стали постоянные слезы. Мы часто проводили время вместе, но этого никогда не достаточно. О родителях вспоминать не приходилось, отец мучимый кошмарами как я скоро отдаст богу душу в запоях, а мать после веера психотерапевтов все еще была близка к самоубийству… Понимание пришло не сразу, какое-то время мне казалось что нырнув однажды ночью в глубину ужаса, я не смог выбраться обратно и остался вечным узником сновидения, а потому переходы между сном и явью стерлись. Меня уже не волновала неизбежность каждоночного ужаса, или бытовые последствия таких бессонных ночей.
Фотография хищно изорвала мои наивные надежды на то, что она хотя бы не мучалась. Одного её выхода на авансцену моего сознания хватило, чтобы лишить меня всякой возможности к даже самой паршивой жизни.
Следствие шло медленно, но я уже ощущал себя кометой, которая сгорев до основания все же поразит свою космическую цель. Дело было для нашего города громким и первые его портреты и фотографии появились быстро. Скормив их нужной нейросети я быстро нашел все его социальные данные. Отдам должное, его действительно искали, но у них не было того тщания и терпения, на которые был готов я.
Найдя в слитых базах адрес его матери я принялся выжидать. Ожидание шло тягуче, момент за моментом я наблюдал за медлительностью её жизни и заглядывал в немытые годами окна их уставшего дома на выезде города. Не так много времени прошло, прежде чем наступил самый важный вечер в моей жизни и я увидел, как она, более нервозная чем обычно, сильно дыша, волочит рыночную сумку в клетку в новом, за эти несколько дней, направлении. Двигаясь за ней я внутренне отождествлял себя с хищником настолько, что иногда меня тянуло помчаться за ней на четырех конечностях и я уже не понимал, могу ли убить и ее.
Она начала стучать в створ одного из старых заброшенных гаражей, среди которых юнцы запосадской школы били друг другу морды. После долгого стука и ее уставших причитаний дверь открылась, чтобы взять сумку. Дело было за малым. Может быть я позволил ей уйти потому что наблюдая за ней пришел к досадному выводу, что в ней нет зла кроме материнской любви к ублюдку.
Не понимая был ли в ее стуке особый ритм, который служил паролем, я решил в точности повторить его. За дверью послышался тихий голос.
— «Ма, ты забыла чтоли чо?»
Ворота гаража чуть отворились, он был в пугливой готовности закрыть их, но я был подготовлен лучше. Резким движением я просунул в створ нож и полоснул его по руке, навалившись всем весом на дверь. Мое преимущество в массе сыграло роль и я наконец оказался внутри. Испуганным зверем он кинулся в угол, но я воспроизводил все варианты этой встречи бесчисленное количество раз и уже в следующее мгновение он был скован хитрыми молниями шокера. У меня все было с собой и убедившись в том, что ему суждено еще немного прожить, я приковал его к бьющему в нос клоповнику, на котором он спал.
Он пришел в себя сумбурно и с испугом. Я полулежал у стены, оперев кисти на колени, в правой руке покоился нож, в левой покачивался шокер, так что и намека на возможность бегства быть не могло.
— «Это было в первый раз?» — спросил я его холодно.
Его глаза под искривленными ужасом дугами бровей суматошно искали намёк на возможное спасение. Слова пугливо стремились к выходу расталкивая друг друга.
Я молча показал ему фотографию, его лицо взорвалось слезами и соплями и стало розоватым, вены вздулись.
— «Я… Я-я….» Прокричал он, будто надеясь покинуть сознание и найти забвение более скорое и легкое, чем то, что ему предстояло. Надежда не оправдалась.
Его жалобный истошный плачь блуждал будто в далеких от меня витках спирали и я лишь молчаливо ждал когда мы сможем продолжить разговор.
Затем он, резко рассвирепев, начал выдавливать из себя перенапряжение слов:
— «Ты и сам не смог бы… Ты и сам… Когда он вошел в мое тело! Я ничего, ничего, ничего, ничего не мог!»
Его глаза практически закатились, а по телу шли волны судорог.
— «Я бы никогда… Я никогда… Ну мучал бы… Не пытал ее! Я даже не знаю как!»
После этого упал и прижался к земле, его глухой вой с просьбами отпустить был для меня практически не слышен. Меня отвлекала едкая досада осознания — он безумец. Когда казалось что он полностью обессилел, он бросил мне снизу яростный взгляд и что есть мочи завопил:
— «Прерви цикл, прерви! Дай мне это закончить, давай я убью себя пока он здесь! Дай мне убить себя!»
Он начал повторять это бесконечно, пока не стал захлебываться от того что я медленно прорезал его шею ножом. В эти мгновения я почти наяву начал видеть ее труп, труп моей сестры которую он уродовал с такой тщательностью.
Его живучесть поражала, будто что-то удерживало его в этой жизни и до последнего он пытался донести до меня что-то.
Меня сильно стошнило. Стоило мне подняться, как в ноги резко ударила нестерпимая боль, будто кость ноги перебил медвежий капкан. Бессознательность съедала ум и я рухнул рядом с его трупом. Когда я пришел в себя, то нож в моей руке разделывал тело неизвестного юноши.