ВТОРНИК ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТОЙ СЕДМИЦЫ

О пастырстве и учительстве

Что солнце во вселенной, то и глаз в теле, и как, если солнце по видимому угаснет, все придет в замешательство, так если угаснет и глаз, и ноги, и руки, и все почти тело сделается бесполезным. К чему же сказал я это? К тому, что учитель есть глаз в теле Церкви. Посему, если он светел, то будет светло и все тело, которым он правит и о котором прилагает надлежащее попечение. А если он темен, т.е. делает достойное тьмы, то помрачится все почти тело, потому что хотя иные же из состоящих в чине членов и здравы и выполняют, что им следует, и нимало не терпят вреда от испорченности учителя, однако же не имеют столько же, как и он, силы, когда повреждение поедает главнейшие части тела, и порок поощряет и прочих соревновать наставнику: остающихся же здравыми осуждает и всеми способами старается и их ввергнуть в ту же болезнь. (Прп. Исидор Пелусиот).

Больше обыкновенно приносит пользы жизнь без слова, нежели слово без жизни. Ибо одна пользует и молча, а другое и взывая возбуждает неудовольствие. Но если соединены будут и слово и жизнь, то составят образец всякого любомудрия. (Прп. Исидор Пелусиот).

Делать и учить — всего превосходнее, а делать и не учить — недостаточно, потому что хромает на одну сторону. Для этого у человека и есть дар слова ... Ибо какую силу возымеет доблестная жизнь, когда предстоит спор о догматах и защитник неправого учения неудержимо устремляется против догматов правых? А не делая, учить — это имеет по видимому листья, но лишено плода и не остается без осмеяния, посрамления и осуждения. (Прп. Исидор Пелусиот).

Жившего срамно и в высшей степени сильнейшего в слове лучше тот, кто не способен говорить, но славен по жизни и отличается правдою и воздержанием. А кто славен и словом и жизнью, тот ни с кем не сравним, самыми делами исповедует, что есть Суд, и низлагает тех, которые, по уклонению от исполнения заповедей о том, что несомненно будет, думают, будто бы говорится о сем преувеличенно. (Прп. Исидор Пелусиот).

Кто берется учить других, тому надлежит сперва сделать, потом говорить. А кто не делает, тот не вправе и говорить. Первый сопричтен будет к первоверховным, а второй не только понесет наказание, но и здесь возбудит смех, потому что сделается для слушателей предметом посмеяния. Посему надлежит или говорить делая, или не делая хранить молчание и связывать язык браздами праводушия, порождающими и раскаяние. (Прп. Исидор Пелусиот).

Думаю, что учителю всеми мерами должно домогаться сих двух преимуществ — чистоты по жизни и достаточной силы слова ... чтобы как в благоустройство приводить учеников, так и уцеломудривать непокорных. Ибо как обучающие чистописанию, взяв доску, с великим изяществом выводят буквы и отдают начавшим обучение, чтобы сколько могут подражали этому, так и нашим наставникам надлежит представлять жизнь свою ученикам, как некий, ясно начертанный образец, чтобы сколько можно подражали этому. Если же ученики, видя не только неукоризненную, но и чудную жизнь, не водятся к добродетели, то уже всякий поставит это в вину не учителю, но беспечности учеников. Поскольку же иные спрашивают, по какой причине учеников от предосудительных поступков не удерживают страхом, то спросим и мы: каким же страхом подействовать наставнику? Сделать выговор? Но сие, будучи повторено многократно, не возымело силы! Убеждать жезлом? Но сие не позволено. Отлучить? И это было испытано. Изгнать из города? Но у него нет столько власти. Обещать Царство Небесное? Но беспечным кажется это баснею. Угрожать судом? Но слушатели над этим смеются. Извергнуть из Церкви? Это не трудно, но не служит к исправлению. Если бы осужденному кем–либо одним вся потом Церковь была недоступна и вместе с произнесшим сей приговор вознегодовали все, то, может быть, уцеломудрившись, и пришел в себя извергнутый. А ныне одним человеком осужден, а другой нередко в то же время ему услуживает. Посему–то ... благоискусные учителя (а таковых не много) не в состоянии уцеломудрить согрешающих, потому что захватившие себе это начальство ненадлежащим образом (а таковых много), благоискусность других почитая собственным своим бедствием, чтобы порок не погиб, но усиливался больше, покушаются опровергать приговоры негодующих справедливо, о них–то (хотя знаю, что сказанное будет сильно, однако ж скажу, может быть, и последует исправление). Что пользы оплакивать погибших, когда возможно, сколько от нас зависит, спасти, что еще не погибло? Итак, скажу: кого не должно было бы включать и в число подчиненных, те осмеливаются самовольно вступать на учительскую кафедру и мечтают владеть алтарем — неовладевшие сами собою думают управлять другими, неспособными управить себя самих; от них–то дела церковные пришли в расстройство. (Прп. Исидор Пелусиот).

Самым делом надлежит ... убеждать слушателей, что есть Царство Небесное, и услышавших обращать к вожделению оного. Убеждаются же слушатели, когда видят, что учитель делает дела, достойные Царствия. А если делающий ... дела, достойные осуждения, станет любомудрствовать о Царствии, то как убедить ему слушателей? Ибо поступает он подобно человеку, который убеждает возлюбить вещь убежденных им же прежде, что этой вещи и не существует. (Прп. Исидор Пелусиот).

Потом, наипаче, а не нагим словом, потщимся научиться познанию Божественных истин, ибо не слова, а дела должны мы будем показать во время исхода. (Прп. Иоанн Лествичник (Синайский)).