"Я БЫЛ ЗНАКОМ С ДВУМЯ СЕМЕЙСТВАМИ МАЛОРОССОВ...".

"Я БЫЛ ЗНАКОМ С ДВУМЯ СЕМЕЙСТВАМИ МАЛОРОССОВ,
сосланных сюда, в Никольский уезд, из Харьковской губернии.

Никольский уезд был образован в 1780 году в ходе административной реформы Екатерины II, когда он был отнесён к Великоустюжской области Вологодского наместничества.

Это знакомство дало мне случай сравнить местных жителей с жителями отдаленного юга. Я воспользуюсь здесь этим сравнением, чтобы лучше оттенить особенности здешнего населения.
***
Дремучие болотистые леса известны у местных крестьян под именем Сузём. Колонизация внедряется в Сузём только вдоль вдоль больших рек.
Лесной характер стороны и отсутствие частых сношений с соседями отражается на образе жизни населешя. Главная черта этой жизни - малые материальные потребности...
***
Малороссов больше всего поражало трудолюбие здешних жителей.
Они смотрели не с уважением на эту черту, а с сожалением, считая здешних крестьян за несчастных людей, которые живут в такой бедной стране, где земледелец должен «назмить» свою землю, где каждую пядь новой земли нужно расчищать из-под лесу. Сколько трудов, которых не знают земледельцы юга, сколько навозной грязи и сажи, в которых крестьянин должен выпачкаться при возке навоза и при «катаньи валков». И при всем том земля вознаграждает земледельца очень скудно: нет фруктов, пшеница черная, хлеб пекут ячменный, сенокос бестравный, изба большая, но потолок покрыт сажей, а пол - толстым слоем грязи. Платье пропитано дымом и запятнано навозом, руки обожжены, грязь и сажа въелись в трещины и складки кожи.
***
Здешняя изба замечательна тем, что при постройке ее не употребляется ни одного железного гвоздя вследствие высоких цен на железо.
Большая часть изб курные

(Отопление по-чёрному было гораздо более эффективным. КПД составлял почти 95%, так как дым вместе с теплом не улетал в трубу, а сначала обогревал помещение и лишь потом уже холодным уходил в дымницу, которая делалась в другом конце избы, что помогало экономить дрова. Осенью протопить такую печь на ночь можно было оберемком соломы. В том, что дым выходил из дома уже холодным ещё и очень важный противопожарный элемент. Крыши были из соломы или из щепы, и от любой искры могли загореться, что в и происходило, когда в таких избах клали печи с трубами).

Пол в избе обыкновенно моется только два или один раз в год перед Пасхой.
Мебель состоит только из лавки, идущей вдоль стен, стола и скамейки. Ни крова­тей, ни постелей нет, спят на полу на соло­ме. У некоторых из соломы сплетены гру­бые маты, и только у богатых крестьян, и то в последнее время, стали входить в употреблеше постели, набитыя оленьим волосом, и подушки, набитые болотною пушицей.
Дом здесь строится помочью, соседями, бесплатно, поэтому дома в деревне - скорее общинное имущество, чем частное, и во время дележа достаются всегда младшим сыновьям, по обычаю, следовательно - помимо воли отца.
Собственностью здесь признается только то, что приобретено трудом, и такая собственность уважается и вопреки писаному закону.
***
Малороссов удивляло неуважение здешних жителей к праздникам.
Они считали их мало набожными за то, что те работали иногда в воскресенья, торопясь убрать овощ. Здешний предрассудок, что рожь только тогда и родится хорошо, если посеять ее хоть одну горсть, хотя под вечер в праздник, казался им самым дерзким оскорблением религии.
Однажды, проходя через деревню, мы увидели старушку, шедшую через улицу. Она пересекла дорогу ехавшему по улице возу, шагах в 30 или 40 впереди его. По мнению малороссов, она сделала очень дурно. Она должна была подождать, пока не проедут люди, будь тут хоть целый обоз. Такая трата времени на пустые обряды не мыслима на севере, где требуется усиленный и спешный труд, потому что лето коротко.
Народ сюзёма, в сравнении с этими жителями юга, казался мне более энергичным, более трудолюбивым и гораздо беднее обрядами, увеселениями и играми.
***
Сравнивая малороссов с местными жителями, видно было, что первые - уроженцы страны, которая давно приняла христианство и вообще находилась вблизи древней цивилизации. Мои знакомые были неграмотны, и тем не менее,
отец передавал своим детям много легенд о Деве Марии, о Ное, об Иосифе и т. под.‚ о чем жители Сузёма не имеют никакого понятия.
Малороссы не употребляли площадной брани в присутствии своей дочери, тогда как у никольских жителей подобную брань можно услышать из уст детей, потому что отцы и взрослые братья употребляют ее, не стесняясь присутствием женщин или детей. Про девиц они говорят: «У девиц уши заткнуты серебром», то есть, серьгами. Я встречал здесь семилетних детей, которые уже были в состоянии рассказывать скверные анекдоты и ругать отцов и матерей нескромною бранью.
Дети малороссов, которых я знал, были, напротив, воспитаны нравственно и стыдливо. Здешние дети воспитываются иначе, или, лучше сказать, здесь нет никакого воспитания. Они воспитываются жизнью, в обществе больших. Ничто от них не скрывается - ни слова, ни дела, ни страсти. Поэтому они скоро все знают, рано становятся серьезными.
Со старшими они держатся на равной ноге, и старшие относятся к ним с меньшею суровостью, чем это замечается в областях к югу от Сузёма. Здесь я не замечал того отцовского деспотизма, какой существует в других великорусских краях, в особенности, где сохранился родовой быт, и семьи живут,не делясь.
В Никольском уезде я не заметил такого отцовского деспотизма. Напротив, здешние отцы с большей нежностью относились к своим детям, чем знакомые мне малороссы, которые держали своих детей в страхе. Я видел даже как один из этих пришельцев ударил своего трехлетнего сына розгой по голове. Вообще, дети этих малороссов были скромны и пугливы.
***
В Суземе уже дети очень рано пользуются самостоятельностью, блуждают по целым дням в лесу, вмешиваются в разговоры больших, и в обращении их со старшими совсем нет признаков подчиненности. Часто мне случалось быть свидетелем, как десятилетние дети подшучивали над взрослым, острили по поводу его уличного имени, и тот нисколько не обижался этим.
Во время карточных игр, на игрищах дети присутствуют тут же, пристраиваются к играющим и иногда даже участвуют в игре.
Пляска даже начинается нередко мальчиком лет десяти, к которому присоединяются потом
более взрослые, пока наконец в состав пляски не войдут все присутствующие. Так как семья здесь смотрит на ребенка, как на работника и рано начинает эксплуатировать его, то и ребенок начинает рано ценить свой труд и предъявлять свое право на участие в распоряжении имуществом.
Здесь бывает скупка тряпья для писчебумажных фабрик; тряпье покупается ныне по 2 кои. за фунт и отправляется въ Макарьев на Унже. Сдают его бабы, но чаще ребята. Парень собирает тряпье по своему дому, не спрашивая никого, и бежит к скупщику. Родители видят это, но не возражают, говоря: «Надо же ему на что-нибудь купить пряников».
***
Вообще, мне кажется, что здесь в Сузёме значение человеку придает единственно труд. Другие же качества, как, например, старость и сопряженный с нею опыт, здесь не имеют того значения, каким они пользуются в других местах. Как только ребенок начинает трудиться, он уже превращается в равноправного члена семьи.
Старик или старуха, потерявшие силы и не работающие уже наравне с другими, теряют свое первенствующее значение и обращаются в простых «казаков» и «казачИх». Как только старик начинает слабеть силами, он уже не большак, большаком становится его сын. Сын распоряжается домом, в его руках находятся деньги, он назначает отцу дневную работу...

"СТАРУХИ КОПЯТ ЛЕН, КАК НЕВЕСТЫ К СВАДЬБЕ..."

Как только старик начинает слабеть силами, он уже не большак; большаком становится его сын.
Мне случалось заставать в избе одного старика без большаков и просить поставить самовар, и этого старик не смел сделать, боясь, чтобы не осердились большаки.
— Как же так, дед? — спрашивал я такого домовика, — ведь ты хозяин дома?
— Не я большак-от,— отвечал он, растягивая конец.
— Да хоть и не большак, но ведь дом-то ты строил?
—Из годов-то я ведь вышел. Не работник уж я. Уж меня не слушаются».
«Сядут пить чай», — рассказывал мне один такой развенчанный большак про свою нисходящую линию, — «пригласят — напьешься, а не пригласят — и так просидишь, только посмотришь! Скажешь что-нибудь — тебя не спрашивают,— отвечают. Досадно, да уж молчишь!»
***
Обращаются здесь со стариками бесцеремонно, даже обидно иногда. При мне однажды отец-старик и его сын-большак стали куда-то одеваться. Сын подал отцу худую опояску, а себе оставил хорошую.
— Не надо мне эту, - сказал отец тихо, отодвигая опояску.
— Все бы женихом одевался! Ну, на!, - сказать сын отцу и бросил ему с сердцем другую опояску.
Положение стариков в здешней общине незавидное.
В деревне Зеленцовой есть один старик, который, овдовев, остался с сыном и двумя дочерьми. Сначала старик жил у сына. Работать он не мог, и потому в страду сын и хлеба не оставлял ему, когда уходил с женою в поле. Старик принужден был уйти от сына и бросить дом, в котором сам родился, или который сам, может быть, строил. Одна дочь тоже ушла в казачИхи (стала работницей, прислугой в богатой семье), другая жила у брата из-за хлеба.
***
Собственностью здесь признается только то, что приобретено трудом, и такая собственность уважается и вопреки писаному закону.
В Никольске одному домовладельцу по новой распланировке достался участок земли с колодцем, вырытым соседом, прежним владельцем участка. Новый владелец обнес свою землю забором, но из уважения к местным обычаям должен был оставить в нем проход для соседа, и вообще колодезь остался в полном пользовании последнего, как было до распланировки.

***
Такия отношешя между возрастами составляют противоположность с теми, какие существуют на юге, например, в уральском и донском войсках, где мир образуется из стариков: из них составляется голос народа, они являются при случае с протестом за общество, неся перед начальством прошения на своих головах, и идут иногда в ссылку, если интересы их общины противоречат интересам общегосударственным.
Можно сказать, что на юге ценз нервный, а здесь - мускульный.
Может быть, и здешние порядки имеют свою хорошую сторону,
во-первых, потому что представительство на сходках принадлежит самому труду,
а во-вторых, община менее упорна в старых обычаях и податливее на нововведения.
***
Еще печальное в здешнем крае положение старух. Старухи раньше отлетают от сенокоса, чем от жатвы. Я видел старух, которые уже по 16 лет не ходят косить, во все еще жнут, если у большаков нет детей.
Я видел старуху 70 лет, которая жала до позднего вечера. «Стыдно будет без работы», — отвечала мне она, когда я высказал ей свое удивление. «Сидишь дома, ничего не делаешь,— скажут большаки. Детей в доме у нас нет, нянчить некого».
Дети, то есть, внучата — это счастье для здешних старух; где есть они, там и житье старухе сносное, потому что без нея пришлось бы нанимать пестунью. Одеваются старики и старухи при помощи своих дочерей. Сыновья же и их жены ихъ не одевают. Старуха прядет, дочь ткет, а старик «катит валки», то есть, приготовляет льнище.
Если старуха овдовеет, выдаст послёднюю дочь замуж и останется одна, она должна пробавляться старым льном и старым холстом. Ни выданная дочь, ни сноха, с которою в одном доме живет старуха, не одевают ее.
Под старость старухи копят лен и холст, как невесты к свадьбе.