"Ея Высокоблагородию Госпоже Учительницы...".

"В д. Саломыковой есть церковно-приходская школа, которая существует с 1893.г.
Первые три года учителем в ней был диакон с. Высокого, который занимался с большой неохотой и, наконец, отказался совсем.
Дети и теперь с ужасом вспоминают о его жестокости. Он бил их по щекам, если они плохо разбирали слова или забывали вновь показанную букву;
плохо пишущих бил по затылку так, что они ударялись лбом о парту;
за шалости и невнимание драл за уши и так сильно, что одному мальчику, по выражению детей, «ухо оторвал».
Экзаменов при нем не было. Учащихся бывало до сорока, но многие с половины зимы переставали посещать школу.
Когда диакон отказался от преподавания, земский начальник предложил это место мне и вту же осень, благодаря его хлопотам, построено было новое здание (раньше школа помещалась в наемной избе).
За хлопоты была прислана ему от Св. Синода Библия
***
Ведут себя школьники довольно хорошо. Драки случались только в первый год моего пребывания в этой школе, когда я жила в доме земского начальника, с сыном которого занималась по вечерам, и приезжала в школу только для занятий. Дети являлись в школу раньше меня и предоставленные самим себе, так как в грош не ставили добродушного старика — сторожа, шалили и иногда дрались. Расспросивши подробно как было дело, я заставляла виновных просить прощения у обиженных и ставила их на колени минут на
двадцать-пятнадцать.
Теперь я вторую зиму живу в школе и дети, собираясь по утрам, унимают друг друга.
«Тиша!Тиша!» — слышится часто громкий шепот. В прошлом тоду дежурные записывали шаливших на доске и иногда несправедливо; поэтому в нынешнем году я не велела делать этого. Теперь если случается кому провиниться, то на колени приходится ставить только тех; кто запирается, что случается очень редко, так как они по опыту узнали, что признание смягчает наказание или совсем избавляет от него.
Например, я строго запрещаю им лезть к топящейся печке, к огню. Несмотря на это, я однажды услышала из своей комнаты шум как раз около печки. Когда немного погодя я вошла в класс, все были на местах. «Дети, что я обещала сделать тем, кто будет лезть к печке?» — спросила я строго, — «Тех на колени!» — отвечали притихшие дети. «Кто лез к печке? Поднимайте руки!» — поднялось пять рук, причем один мальчуган, нерешительно подняв руку; смотрел на меня со страхом широко открытыми глазами. Дети назвали еще одного, который спрятался в толпу и, будучи вызван, отпирался. Этого я поставила на колени, поднявшим же руки только пригрозила тем же наказанием, если они будут непослушны.
***
К делу они относятся очень внимательно и с интересом, Когда я занимаюсь с какой-нибудь одной группой, две другие группы занимаются самостоятельной работой очень добросовестно. Мне почти никогда не приходится делать замечаний, вроде: «Что же ты не пишешь? Не смотри в окно!». Впрочем, есть у меня один новичок, развлекающийся посторонними предметами во время занятий, но в семье не без урода. Да он, вероятно, вскоре заразится общим примером. Недавно он мне солгал. Я поставила его на колени. Потом он признался во лжи и обещал никогда меня не обманывать.
Вообще дети доставляют мне много удовольствия. Не обходится, конечно, без огорчений, но удовольствия больше. Называю я их не по фамилиям, а по именам: Митя, Сеня, Маша, Душа и проч.
***
Ближайшее начальство наше — уездный наблюдатель — ревизует школу три раза в год. Епархиальный наблюдатель еще ни разу не был в нашей школе. Во время посещения своего в начале года он только слушает, как я занимаюсь. В конце же года проверяет знания детей во всех трех группах. Обращается он с детьми совсем не строго и потому их нисколько не пугает его приезд, и только очень немногие отвечают на его вопросы хуже, чем всегда. Мне же и в его присутствии отвечают также, как и без него. На экзаменах только трусят ужасно.
Для экзамена большею частью собирают детей нескольких школ в одну. В первый год моей деятельности в Саломыковской школе я ездила со своими мальчиками в Шелковскую школу, находящуюся от моей в трех с половиной верстах. На следующий же год отказалась наотрез ехать куда бы то ни было или приглашать в свою школу кого бы то ни было, и экзаменаторы собрались ко мне ради моих трех мальчуганов.
Испытательная комиссия обыкновенно состоит из трех членов: председателя, которым был у нас уездный наблюдатель, земского учителя или учительницы и постороннего учителя церковно-приходской школы.Я же со своим законоучителем были только зрителями экзамена.
***
В первый год моего учительства было 45 учащихся, в том числе восемь девочек, во второй год — 48, девочек четырнадцать, желавших поступить в школу было больше, но им пришлось отказать за недостатком места.
Окончило курс в первый год пять мальчиков, во второй — три мальчика, было бы тоже пять и во второй год, но двое ушли на работы перед самыми экзаменами. В нынешнем году готовятся 14 мальчиков и 2 девочки, и если экзамены будут в первых числах апреля, то они не успеют разойтись на работы, и все окончат
курс.
Как только растает снег и покажется молодая травка, учеников в школе с каждым днем становится все меньше: родители оставляют их дома пасти овец, если нет в семье других мальчиков не учащихся.
***
Местное население признает пользу школы. Например, один мужик, сына которого я исключила по болезни, упрашивал меня взять его снова, говоря, что только в школе он может научиться добру. «А сам чему я его научу», — сокрушался он.
Одна баба, мать двух моих учеников, рассказывала мне: «Как привяли мине
суды (т.е; когда она вышла замуж и приехала в эту семью: «привяли молодайкю», — говорят всегда) дыку нас никуго письмённага не было, няднэй книжки ухатя. Мужики как козлы: ни молитвы путём ни прочитають, ни што. Подрос мой Андрей (старший ее сын, окончивший курс в земской школе с. Высокого, когда в Саломыковской еще не было школы.), отвела я иго у школу, и читанье у нас ухатя
завялось — слава Тебе Господи! Ён усё бала (бывало) с книжкой. Дык ён у мине и двух зим не ходил, усё понял и икзаминт сдал!», — прибавила она с гордостью. — И таперича — как вечер, сичас книжку достаня с полки и читая, а мы слухаим. Али етот лапти плитеть; а Яшка (окончивший у меня) читая.»
— «А утебя есть еще дети?» — спросила я. «Ишишо один мальчик, ды ён ишшо маленек — сёмай годок тольки пошёл.»
— «Отдашь его в школу, когда подрастет?»
— «А то как же. Втих отдавала, а ён так будя? Привяду!»

Муж этой бабы человек больной, «у яго удушья» а свекор слишком стар — 80 лет, так что распоряжается всем она вместе со старшим сыном.
Приведя маленького сына в школу записываться, одна баба сокрушалась, что ее дочка «маленькя ишшо — шостой годок пошёл»
«Ну что же! — утешила я ее , - подрастет, отдашь и ее ко мне»
«А как ты уедешь» — возражала она. «К тобе то они бягуть — не удержишь. Она, кажуть, не бьетца, хорошо вуча. А то дьякон был, дужа их школил, одному ухо оторвал». Об этом злополучном случае уже я слышала от всех, кто только
упоминал в разговорах дьякона.
«У нас у суседки — и немудрящая девчонка, а как читая хорошо! Молитвы
усе как есть на помять зная, как по книжкам! Уш ето дороже всего — молитвы. И вышивая: усе плечи сабе рашшила, хварботы (кружева) плететь, у настольник — (скатерть), под рушники. Кабы-та ты побыла, маю та научила!»
***
Здесь прилагаю копию с одного письма, написанного отцом моей ученицы Акимом Захаровым, два года тому назад. Этот Захаров жил в то время в приказчиках у земского начальника. Он был высокого мнения о своем образовании и очень любил писать письма и доклады. Каждый вечер подавал он своему барину, а если последнего не было дома, то барыне, прекурьезные записочки, написанные карандашом на клочке и заключающие в себе отчет о работах истекшего дня и план работ следующего дня.
Когда я по окончании первого учебного года собиралась уехать от земского начальника к родным, Захаров подошел к моему окну и подал мне записку, написанную карандашом на лоскутке простой бумаги. Развернув сложенную бумажку (эта записка и теперь хранится у меня ), я прочла следующее:
«Ея Высокоблагородию Госпоже Учительницы Екатерин Ивановной Резановой Будьте так добры пожалуйтя Прикащёку Захарову Чернила и Бумаги и перо може-ть (ть- перенесено на другую строчку). Есть ненужной книги. Я слышал от Ежаете и щесливой вам путь. Покорнеще Благодарю Вас Екатерина Ивановна за свою дочку каторою учили хорошому научили и небижали очинь вам доволен» (Орфографию я сохранила в точности. Во всем письме не было ни одного знака препинания, даже на конце не было точки. Я позвала Захарова, который стоял недалеко от окна в стороне в ожидании ответа, и дала ему просимое: бумаги, чернил и перьев. Он поблагодарил за это и потом за дочь. «Пришлешь ее на второй год в школу?» — спросила. «Надо прислать! — ответил он. — Нехай поучитца ишшо, икзаминт сдасть.» Он сдержал обещание: прислал дочь не только на второй, но и на третий, хотя мать ее расхворалась и девочка очень нужна была дома.
***
Вольных школ в Саломыковской нет. Иногда окончившие курс старшие братья учат младших грамоте, потом все — таки ведут их в школу, и их приходится принимать в первое отделение, так как при умении читать, они пишут плохо, благодаря отсутствию у крестьян письменных принадлежностей, и ничего не
знают по арифметике. Есть впрочем у меня два мальчугана, поступившие прямо во второе отделение, их приготовили отцы, отставные солдаты.
***

Этнографического бюро кн. В.Н.Тенишева.
Корреспондент по Курской губернии
Соловьева Любовь Ильинична.
В 1898—1899 г учительница церковно-приходской школы с. Шелковка Медвенковской вол. Обоянского у. Курской губ.,
В девичестве Покровская. Ее муж, Соловьев Николай Иванович, потомственный почетный гражданин, работал учителем в слоб. Медвенка. Мать шестерых детей, среди которых известный археолог Лев Николаевич Соловьев (1894—1972).
В начале ХХ в. семья переехана в Курск. Соловьева Л.И. не работала, занималась воспитанием детей, живолисью, написала несколько рассказов для детей.
Место сбора информации: с. Шелковка Медвенковской вол. Обоянского у. Курской губ.