Он говорит за всех

С конца июля по всем пристаням правого берега Волги можно видеть более или менее значительные толпы мордвы, которую привычный глаз тотчас отличит от великорусса, черемисина, симбирского татарина и чуваша, как ни сильна племенная нивелировка, совершаемая совершенно одинаковою жизненною обстановкою. Все эти кучки располагаются на берегу в ожидании прихода парохода, по-преимуществу американского типа, который поднимает огромный груз, и притом берет небольшие цены.
Среди ожидающих всегда можно заметить одного, который, видимо, хозяин кучки: он и бойчее остальных, хорошо говорит по-русски, — видимо, человек бывалый. И действительно, это никто иной, как «келломань», избранный еще в cелe, дома в заправилы артели, так как ему известны по имени и отчеству все пароходные капитаны и агенты, все большие хозяйства за Волгою, где несомненно потребуется рабочая сила, а также и пути, всегда окольные, по проселкам, а не по большим дорогам.

«Келломань» чуть ли не с малолетства ежегодно ходит за Волгу, а потому и нет ничего мудреного, что ему хорошо знакомы все порядки и, что его опытность полезна для артели. У него на руках все артельные деньги, в которых он, конечно, обязан перед товарищами отчетом, у него в силу новых стеснительных мер увольнительные билеты, выданные волостным правлением.
Он действительно язык артели, потому что в то время как все молчат, он говорит за всех. Только начнется нагрузка дров, как «келломань» уже хлопочет подле капитана. Для него нет никаких такс — он не признает их и прав, потому что всякому капитану приятно залучить к себе на пароход всю эту прорву самой невзыскательной по части размещения публики, хотя бы и со значительною скидкою с обозначенной в таксе цены.
Торг идет упорный, капитан несколько раз гонит докучливого сберегателя артельных выгод с трапа, а тот все стоит и нет-нет да и поднимет предлагаемую цену на пятачок. Так тянется дело до свистка, когда побежденный капитан машет, наконец, рукой и вся, ожидавшая конца переговоров, толпа хлынет по знаку языка на палубу. Добивались иногда скидки с таксовой цены в 60 и даже в 75 %. Все это движется в Самару, Балаково, Покровское и другие левобережные низовые пристани, где прихожие работники расходятся по давно проторенным дорогам в большие помещичьи и купеческие хозяйства.
Нам не раз случалось заставать такие артели уже на пути близ Иргиза, а также и по направленно к Бугуруслану и Уфимской губернии и тут «келломань» не поступается своими правами, так как он ставит на ночлег, он сговаривается с хозяевами и расплачивается с ними, если только не пришлось заночевать где-нибудь в степи. Уговаривается по приходе на место в цене опять же все тот же вожак, который получает и деньги от хозяев и оканчивается его многотрудная служба только тогда, когда вся артель возвратится в родное село по окончании заволжских работ, не терпящих проволочки и не знающих овинов. Тут он отдает полный отчет в произведенных им в оба конца и на месте расходах.
***
Все эти расходы делятся между членами артели поровну, а затем уже выводится счет и того, что было забрано у вожака каждым отдельным членом артели.
Интересно, что, если в артели случаются больные (которых, скажем, кстати, если только артель составилась из новичков ли первоходов, бывает очень много), то выработанные артелью деньги делятся на общее количество рабочих артели, таким образом, больные получают также свою долю, а доли умерших выдаются на руки вдовам и сиротам.
***
Никто и не думает, чтобы сбой артели был возможен по письменному договору, так как, по мнению народа, это вовсе не укрепит силы ряды, а между прочим поведет к проволочке в волости и к уплате некоторой суммы за засвидетельствование документа.
Артели ходят за Волгу испокон века, а волости открылись, сравнительно недавно, — говорит мордва, — так как же было без них-то? Нам, впрочем, ни разу не приходилось слышать, чтобы среди членов артели возникали какие-бы то ни было недоразумения, и смена «келломаня» в громадном большинстве случаев происходит только вследствие его смерти или же затяжной болезни. За весь свой немалый труд «келломань» не остается без вознаграждения, так как, кроме своего собственного пая, он имеет еще «калдау», или «колдамо» (эрз.) «сепэ», что собственно значит, «пострадавший карман протори»; этот «калдау-сепэ» равняется всегда среднему паю и составляется из равных взносов в него со всех членов артели, даже и с больных, и умерших.
*** Конечно, не обходится и без недоразумений.
Если споры возникнут между членами артели, то спорящие обязаны обратиться к третейскому суду «келломаня», решение которого считается в этом случае безапелляционным; напротив того, если возникнет какое-либо недоразумение между одним или несколькими членами артели и «келломанем», то оно поступает на решение всех членов артели, которое опять-таки безапелляционно.
Наказаний в артели нет никаких, кроме одного, но зато чрезвычайно чувствительного, а именно: исключения из артели, которое ведет за собою то, что изгнанник должен будет проживать все то, что выработает и не принесет домой ничего; конечно, к такому наказанию прибегает артель не часто и сначала лишь стращает строптивых угрозою применения к ним этого наказания. Артель, собравшись в полном составе своих членов, может потребовать от «келломаня» во всякое время отчета и учета и в случае обнаружения каких-нибудь нехороших дел сменить его, но так как должность эта, как видно из предыдущего, хорошо оплачивается, то подобной прорухи на вожаков и случаются до чрезвычайности редко, тем более, что он заинтересован в возможно меньших расходах артели и напротив того, в возможно большем заработке, тaк кaк с тем вместе увеличивается и «калдау-сепэ», заслуженное им вознаграждение.
*** Точно такой же «келломань» избирается и теми, которые задумывают переселяться на новые места (преимущественно в Томскую губернию, где в настоящее время образовалось уже несколько мордовских поселков). Он или бывал уже в этих местах, или же нарочито отправляется туда, причем тратит свои деньги, которые возмещаются ему переселенцами.
Облюбовав известное место, он ведет дело с волостным и иным начальством в качестве поверенного, собирает с переселенцев деньги на путевые расходы и выступает, наконец, во главе партии в поход; обыкновенно мордва направляется в Самару, Оренбург и Омск и необходимо, чтобы от Оренбурга до Омска вожак хорошо знал и дорогу, и постоялые дворы. Во все время пути положение его ничем не отличается от артельного «келломаня» с тою разве лишь разницею, что сменить его, хотя бы и было желание, невозможно, так как другого знатока пути и местных условий обыкновенно не имеется.
Интересно, что во всех описаниях бедствующего положения переселенцев по разным промежуточным городам нам ни разу не попадалось упоминание о том, что страдальцы эти мордва. Да, насколько нам известны условия мордовских переселений, таких страданий не может и быть, потому что переселяется мордвин чаще всего состоятельный, ради возможности еще более возвысить свое благосостояние и к тому мордва идет не наобум, а совершенно порешивши все дела по закону у себя дома и вперед наметивши себе место для поселения в Сибири.
Поэтому то, как мы полагаем, с мордвою и не может случаться таких бед, какие случаются с несчастными русскими крестьянами, ищущими новых сельбищ вследствие голода и безденежья.
***
Владимир Майнов
1885 г.