Ты — подметка моя

"В основание отношений между хозяевами и рабочими народный обычай положил принцип крепостничества, исключив только конюшню с розгами
«Нанялся — продался; в людях не своя воля», — обе пословицы как нельзя лучше подтверждают сказанное.

Большая часть смотрит на рабочих именно как на рабов.
За всякий пустяк и совсем беспричинно, только потому, что хозяин в дурном расположении духа, ругают рабочих самыми отборными матюгами, дают самые обидные прозвища, упрекают леностью, неряшливым исполнением работ, хотя иной рабочий сделает так, «что хозяину-то во сне ме приснится так сделать». Скупые хозяева укоряют обжорством: «На деле-то не так шевелишься, как за столом уписываешь».
На ругань и упреки хозяев рабочий должен отвечать молчанием, в противном случае ему откажут от места, поставив на вид: «На словах похабён, долгоязыковат».
***
Если хозяин сядет отдохнуть от работы и не пригласит работника сделать тоже, он не смеет последовать примеру хозяина.
«Ты чего сёмаешь? Нечего на меня глядеть! Я хозяин, а ты работник: я волен и совсем не работать, а ты хлеб ешь и деньги получаешь».
Многие крестьяне считают грехом работать в воскресенье и действительно не работают, но для работника или работницы с 12 ч. дня найдут дело и говорят, что «праздник уж прошел, теперь и работать не грех».
***
Крестьянин с. Абаканова Аксенов в прошлом тоду 3 раза бил своего работника. «Свистнул это он меня поуху на белом дворе, а сам затрясся весь и убежал в дом. И обидно, и больно, и стыдно мне было, ну, а сам знай запрягаю лошадь да
думаю: экий дьявол, как он меня свистнул-то, ажно в ухе-то трещит! Только что хочу садиться да ехать в поле за снопами, вдруг ён стучит из дому в окно и кличет: «Оська! Иди сюды!» Иду это я в дом, а сам про себя думаю: «Ежели ён еще тронет, так.я сам так хвачу его, что на дрождях не устоит!» Прихожу в дом, а ён таково скоро да сурово говорит: «Ну, извини, брат, погорячился я; вот на, выпей, да не серчай, вечером еще поднесу». И поднес мне чайный стакан, а вечером — другой!»
— А два другие раза колотил, так тоже подносил? — спрашиваю.
— Как же, как же! Подносил и вте поры.
— А если еще поколотит, ты как поступишь — тоже за водку плюху продашь?» — продолжаю допрос.
— А ёно пожалуй, только кабы не так гораздо бил-то, а то ён хлестко бьет-то,
окающий.
***
В брани главным образом фигурировала мысль:
«Я — хозяин, а ты — работник, Ишь, граф какой отыскался! Приехал, лошадь бросил, да и на печку! Да ты — подметка моя, свинья ты этакая! — бушевал хозяин, — я должен идти на печку, а ты лошадей выпрягать! А то на-тко, хозяина заставил!» Работник ни слова не сказал хозяину.
Этот же крестьянин при уборке сена с луга на воз отдул граблями работницу, которая стояла на возу и укладывала сено не равномерно, а на один бок воза. Маленьких нянек очень часто треплют за волосы.
***
Очень часто хозяева вторгаются в чисто личную жизнь рабочего, куда им, по-видимому, уж ни в каком случае не следовало бы совать свой нос, правда, иногда с добрым намерением, а иногда просто так, только потому, что «я — хозяин».
Вздумает, напр., работница купить себе платок или сарафан у приехавшего в деревню торговца, просит у хозяина на покупку заработанных денег, но он найдет, что платок не нужен и денег не даст, да еще дурой обругает.
Пришла в лавку покровского крестьянина жена его работника, чтобы взять товару за заработанные её мужем деньги. Хозяин беспрекословно свесил пуд ржаной муки и 10 ф. пшена, а когда баба попросила свесить еще чайку да сахарку, он повернул ее и с бранью вытолкнул из лавки. «Шкапотина этакая! Мужик трубил зиму за 10 руб., а она чаи распивать! Я те дам чаек, что век не захочешь!» — выругал он.
***
Есть между крестьянами и такие хозяева, которые обращаются с рабочими, как с родными, так что не знакомому с семьей постороннему наблюдателю трудно отличить рабочего от члена семьи, разве более ветхий костюм укажет на него; но такие хозяева составляют довольно редкое исключение.
***
У крестьян нет обычая штрафовать рабочих, я даже не слыхивал, чтобы делался вычет за прогульные дни, которые рабочие делают, уходя домой на пивные праздники дня на 3—4. Что касается увольнения рабочего, то он может это делать во всякое время, но народный обычай в этом случае предписывает, чтобы рабочий был «счиста» удовлетворен жалованьем по день увольнения. Напротив, если рабочий оставляет место до срока, то обычай допускает возможность неполного удовлетворения жалованьем за прожитое время, особенно если рабочий уйдет в страду. «Ты мне найди кого-нибудь на свое место, тогда я тебя и рассчитаю», — говорит хозяин.
Если ему удастся нанять вскоре другого рабочего и не переплатить, тогда рассчитает отошедшего как следует.
***
Совершенно иные отношения у помещика с рабочими. Он платит рабочим жалованье, дает определенное (а не случайное, как у крестьянина) содержание и требует известное число рабочих часов в день, предоставляя рабочему полную свободу во всем остальном.
Рабочие относятся к хозяину-помещику несравненно почтительнее, чем к хозяину-крестьянину, потому, во-первых, что он барин, а во-вторых; — он имеет мало с ними общения, и рабочие понимают, что с ним нельзя панибратствовать. Помещик штрафует и вычитает за прогул.
***
Думаю, что небесполезно будет сказать несколько слов о хваленом поповском житье. Мне нередко приходится бывать в обществе священников, потому что около нас довольно много церквей, и я всегда слышу 2 темы разговоров:
у батюшек идут сетования на умаление доходов и оскудение веры,
а у матушек — жалобы на прислугу, что «она ныне стала груба, дерзка, требовательна и ленива, а главное — никакого уважения».

Нанятую из деревни девушку, совершенно незнакомую с церемониями обихода в священническом доме, матушка, прежде всего, начинает муштровать:
«Батюшке, мне и детушкам говори «вы», а не «ты», что за тыканье (слова нашей попадьи);
ходи по горнице, не топай по-медвежьи, а то нас беспокоишь, да и краску на полах испортишь;
как я тебе приказываю что, так ты не говори по-вашему, по-мужицки: «Но-о!», а говори: «Слушаю, матушка, хорошо, матушка» и т. д.
Не дается мудрая наука девке, никогда не слыхавшей никаких учтивостей, выросшей на вольной волюшке, А матушка принимает это за умышленную непочтительность.
«Вишь, ведь какая упрямица, не хочет переменить своего обычая», — жалуется она и начинает пуще донимать работницу.
Дело, наконец, иногда доходит до того, что почтенная матушка одного из ближайших к нам приходов за неучтивость удостоила собственноручно отхлестать свою работницу кнутом.
«Уж так-то я расстроилась, так расстроилась, что почти целый день больна была, — сообщала матушка соседке — матушке же, — после уж и не рада, что связалась с подлянкой!»
Когда я вышел в прихожую в доме чудского священника, чтоб надет шубу, провожавшая меня матушка открыла дверь в кухню и крикнула: «Девки, шубу!» По рассказам работниц, у нашего священника кормят, пожалуй, хуже, чем у крестьян: хлеб мирской, черствый, с плесенью, щи без мяса (мясо матушка в
горницу для себя уносит), редко пшенная каша и кислый творог, разведенный водою. А работы между тем «по горло». «Минуты отдыха нет и в воскресенье-то надо скотину обихаживать», — говорит попова работница.

Для защиты рабочих от притеснений хозяев обычай допускает только единственный способ: «Плюнь, да отойди от этого хозяина и наймись к другому». Если рабочий по небрежности испортит довольно дорогую вещь хозяина, то с него вычитают часть ее стоимости из жалованья. Вычитают за утерю вещей, но принято вычитать не полную их стоимость, а часть, половину и меньше — половинный грех.

Молодых парней и девиц нанимают в работники и работницы обыкновенно их родители, которых и привлекают к ответственности в случае неисполнения договора найма. «Я тебя-то мало и знаю, я знаю твоего батька, — говорит хозяин работнице, — и с него взыщу, если не заживешь забора» (взятых в счет найма денег).
На волостном суде было несколько дел, по которым с отца рабочего присуждалось взыскание, и народ находит это вполне естественным и справедливым. «Ведь хоть и не ён жил, а ён нанимал-то», — говорят. Точно также
по смерти одного рабочего, забравшего у хозяина вперед деньги и не заработавшего их, суд присудил с его наследников — с вдовы и малолетних детей — 7 руб. в пользу хозяина, руководствуясь тем, что взятые деньги пошли в дом, который остался наследникам. Крестьяне находят этот приговор правильным.

Договоры найма не отличаются особыми формальностями от договоров вообще, именно: очень долго рядятся, наконец, устанавливают цену, бьют по рукам, молятся Богу, затем хозяин дает или берет задаток — и договор считается состоявшимся.
Уход рабочих по окончании срока найма обусловливается некоторыми формальностями. Напр., рабочий по обычаю должен прожить за срок дня 2—3, хотя хозяин не имеет права требовать от него этого, — это безмолвная благодарность за хлеб-соль. Рабочего, оставившего хозяина в день срока, все осудят, назовут болваном (в смысле невежа).
Когда рабочий уходит домой, хозяева дают ему каравай хлеба и платок какой-нибудь, чтобы завязать его. Рабочий берет завязанный каравай под левую пазуху, молится сначала Богу, потом в пояс кланяется хозяевам и говорит: «Иван Иванович, Марья Карповна, благодарим за хлеб, за соль, спасибо, что поберегли, напредки не оставьте!»
— Не повещуй уж, Василий, — отвечают, кланяясь малым поклоном, хозяева, — вперед милости просим, ежели наниматься вздумаешь

Очень часто рабочие кроме платы выговаривают себе вознаграждение натурой. Минувшее лето крестьян с. Покровского Сергей Федоров жил у богатого крестьянина за 36 руб., при найме было выговорено: хозяин должен был давать свою лошадь и отпускать Федорова пахать душевой надел земли под яровое и озимое.
Выговаривают также овса на обсеменение, теленочка или ярушечку «на племя», если рабочий не имеет собственной скотины.
Девицы-работницы почти всегда «приряжают» себе сдобу — платок ситцевый или шерстяной, ситцу на рубаху, сарафан, праздничные сапоги ит. п.
В д. Маюкове жила работница с обязательством со стороны хозяина давать содержание ее 5-летнему «пригулышу»-сыну. Бобылки-работницы выговаривают
себе у хозяина полоску для посева льна
— «За сколько живешь?»
— «За 14 руб., да решето льна посеять».

Помочи

— Что выгоднее — сделать помочь или нанять на ту же работу? — спрашивал я у крестьянина.
— Знамо, помочь не в пример лучше. Да кого ты наймешь-то. В воскресенье в наемку не пойдут, а в будень всякому свое надоть работать. А деньги-то где на наемку? Ведь человеку с лошадью платят восемь гривен, а мне их по крайности 6 или 7 нужно. Сочти-ко какая уйма денег-то надоть! А солод, он у меня свой, хлеб-соль тоже своя; куплю на полтинник хмелю — вот и помочь».
Крестьянин волей-неволей должен прибегнуть к помочи, хотя он в состоянии был бы и нанять, но помочь, во-первых, дешевле обходится, а во-вторых, наемщиков не всегда найти можно.
При благоприятной погоде, когда идет спешная и дружная уборка хлеба, иной состоятельный крестьянин с удовольствием нанял бы жнецов, да не оказывается свободных, и поневоле выжидает воскресенье и делает пособушку.
Крестьяне идут на помочь главным образом с целью помочь соседу, чтобы и он при нужде не оставил своей помощью; но так как почти все помочи устраиваются с угощением, за исключением помочей после пожара и других больших несчастий, то конечно есть цель и выпить.
*** Опишу помочь, свидетелем которой мне довелось быть в первых числах августа прошлого лета.
Помочь была у крестьянина с. Покровского жать овес.
8 августа с утра день был ведерный. Девиц и баб пришло на помочи человек 25. Около 9 часов утра стали на небе появляться облака, прошел мелкий дождик, но не на долго. Хозяин заметался как угорелый: «Ах ты, Господи! Что-то будет? Даст ли Господь поработать?»... Он постоянно поглядывал на небо, как бы стараясь проникнуть его тайну — будет еще дождь или нет. И было из-за чего волноваться ему: жатва оттянется еще на неделю и пойдет в бросок все, что намечено и наварено человек на 30.
Пожилые бабы его успокаивали: «С утра дождь — до полдня, с полудня — до вечера». Погода установилась и работа после краткого перерыва во время дождя продолжалась. Жницы клали в кучки сжатый хлеб, а в снопы связывали хозяин и трое мужчин-помочан. Девицы работали усердно, или совсем молча, или распевая какую-нибудь общую песню, а бабы разговаривали между собою, часто прерывали работу, останавливаются и толкуют что-то. Но хозяин только
косился в их сторону, ни разу не понудил к работе, что непременно сделал бы, если бы артель работала по найму.
— Отчего не крикнешь на них, чтобы поприлежнее работали?
— Как ты, парень, кричать-то будешь? Ведь не за деньги работают, а помочь пришли, значит, сколько помогут, столько и ладно, — объяснил хозяин, — да ведь и в поденщицах бабы ленивее девок работают.
Хотя дом хозяина от места работы находится всего в 150 саж., но в полдень помочанам обед принесли на полосу: притащили две большие корзины с пирогами — в одной яшные, в другой полубелые, — 2 ведра творог и ведро «пресного» молока; принесли блюда, ложки, скатерти. Скатерти раскинули на полосе.
Все расселись на полосе и стали есть сначала яшные пироги и хлебать творог, разведенный водою; потом ели полубелые пироги с пресным молоком. К концу обеда было принесено ведро пива, которое было выпито мужчинами и замужними женщинами, девицы не пили. Часов около 5 вечера опять была принесена корзина яичных пирогов на «паужин». Кто сидя на снопе, кто стоя, съели по куску и опять принялись за работу.
Вскоре после паужина на полосу пришла артель молодых парней, по их словам, «снопы в суслоны ставить».
Завидев парней еще издали, хозяин сказал: «Ох, уж этих черт несет! Собьют они у меня девок-то с пути». Опасения хозяина не напрасны были: с приходом на полосу парней девки почаще стали оборачиваться назад, втихомолку
посмеиваться и шептаться между собою. Со стороны парней посыпались шутки, девки стали отвечать, не поддаваться.
— Марья! Не наклоняйся низко; смотри, после паужина грех может случиться
— А случиться, так ты подойди поближе, да лови, — ловко отгрызнулась за Марию бойкая подруга.
Работа пошла не так спешно и дружно. Солнце подвигается к горизонту, а полосы еще порядочный конец не дожат.
— Поприналягте, девушки, кончить надо», — крикнул хозяин.
— А ты, дядюшка Антон, подопри солнышко-то, так может еще и на другой полосе кончик отожмем, — крикнул кто-то из толпы.
Полоса дожата.
— Будет, девушки, спасибо, идите домой, сдобляйтесь, да приходите ужинать, — сказал в заключение хозяин.
Бабы пошли домой группами по 2—3, а девицы и парни подняли возню сначала, потом пошли вместе. Раздалась дружная, веселая песня. Все помочане
разошлись по домам, чтобы сдобриться, хотя на девицах и во время работы были вполне приличные костюмы.
***
В доме хозяина тем временем расставляли столы (2 своих нашлось, третий принесли от соседа), покрывали их грубыми скатертями, приставляли к ним скамейки. Хозяйка поставила на стол на деревянных дощечках 5 блюд
пирогов-рыбкиков (с сазаниной), а хозяин 2 ендовы пива и несколько жестяных стаканов, бутылку водки и рюмку. Стали подходить гости, их усаживали за стол, но ничем не угощали, пока собрались все.
Тогда хозяин взял в правую руку со стола бутылку с водкой, в левую румку и, кланяясь, говорил: «Спасибо, соседи добрые, что пособили».
Потом начал подносить водку сначала мужчинам, что снопы помогали вязать, потом замужним бабам и потом девицам. Такой порядок вести было удобно, не обнося рюмкой ни одного гостя, так как девицы сидели в переднем углу, бабы за ними, а мужчины в конце стола. От водки отказались только две девочки-подростки, остальные без отговорок брали рюмку, крестились, держа ее в левой руке, говорили: «Со свиданьем!» и выпивали около 1/2 —3/4 рюмки: выпить досуха считается страшным невежеством и жадностью к водке. «Выпил, как выжег!» — говорят с насмешкой. Как только кто-то выпивал рюмку, хозяйка сейчас же подносила стакан пива.
Водки у хозяина больше не было. Оба с женой принялись угощать пивом, которого очевидно было изобилие, не давая гостям «ни отдыха, ни сроку.
— Нет, дядюшка Антон, я больше не стану! (в смысле, не буду) и в руки не возьму!, — отговаривается девушка от пива.
— Даты сидя, зачем вставать, - шутит хозяин, берет своей левой рукой ее правую руку и вкладывает в нее стакан, перестав сам поддерживать его, так что нежелающая пить должна поневоле поддержать стакан, иначе пиво выльется на ее сарафан.
Вообще на помочах хозяева очень усердно угощают пивом и непременно
достигнут того, что все напьются допьяна. Угощение пивом продолжалось более двух часов. Потом хозяйка стала собирать ужинать, а хозяин во время приготовления к ужину и во время ужина не переставал угощать пивом.
Сначала хозяйка подала холодное, состоящее из квасу, картофеля, «студеня», сметаны. За холодным следовали щи с говядиной, потом «варево» (род супа с большим количеством ячменной крупы) тоже с мясом, затем жареный картофель и наконец молоко с белым пирогом.
Ставя на стол блюдо с кушаньем, хозяйка кланялась в пояс и говорила:
— Кушайте, гости дорогие!»
— То и дело, то и дело, не подчивай!» — отвечают некоторые из трапезующих.
За ужином лица у всех раскраснелись, оживились, все заговорили громче, каждый старался говорить, не слушая соседа. Можно было уловить отдельные фразы, но понять общий смысл разговора нельзя, да едва ли и сами участники разговора сознавали его сущность.
***
Еще в начале пира в избу стали собираться крестьяне, отцы, мужья или братья помочан — это так называемые «опивалы», за ними посылал хозяин,
приглашал их и все время пира помнил о их присутствии — подавал в артель кружки пива, предоставляя им самим угощаться. Как только кружка выпита, кто-нибудь из артели ставит ее на конец заднего стола, хозяин тотчас наполнят ее и подает в артель.
К концу ужина в избу пришла артель ребят, у некоторых в руках гармоники; им хозяин подал несколько кружек пива.
Ужин кончился; все помолились Богу, поблагодарили хозяев: «За хлеб, за соль». Говорил каждый.
— Ну, не повищуйте на угощеньи; спасибо, что подсобили, — отвечали хозяева.
Две молодые бойкие бабы вышли на середину избы, одна, обращаясь к толпе парней крикнула: «Ну, играйте, что ли!» Гармоника заиграла, поднялся такой отчаянный пляс, что все, находящееся в избе, запрыгало. Баб сменяли девки, девок бабы... Хозяин продолжал всех угощать пивом. Помочь превратилась в
праздник для всей деревни. Наконец хозяин допоил последнюю ендову пива, поставил пустую на стол и сам сел на лавку: все поняли, что пора уходить домой, начали прощаться ‘и благодарить хозяев, которые в свою очередь благодарили за оказанную помощь.
***
Все пошли домой навеселе за исключением холостых парней, на долю которых и пива досталось немного, да они и пришли с совершенно иною целью. Выйдя из дома, они начали играть в гармоники, девицы пустились в пляс, в нем приняли участие и парни, словом, дело было поставлено так, чтобы девиц задержать на улице, пока их семейники разойдутся по домам, а там... молодежь рассыпалась
на парочки, «и кому куды ближе»... Некоторые из девиц пришли домой только к утру...
***
Но не каждая помочь кончается так тихо, мирно.
Когда помочанами являются исключительно мужчины, то, отпьянствовав, они еще
в доме хозяина заводят между собой ссоры, а выйдя на улицу, непременно подерутся. На шум сбегутся бабы со всей деревни и каждая тащит домой «своего». Иной рассвирепевший муж жестоко вздует ни в чем неповинную
жену за то, что она хотела спасти его от побоев.
На такой помочи хозяин не выпоит всего пива, оставит «с ведерко», зная, что утром придет большая часть помочан поправить свои больные головы, опохмелиться. «Коли испортил, так поправляй, брат», — скажет пришедший.
*** Года 2 или 3 назад 3 брата Трифановы, крестьяне с. Покровского, живущие раздельно, но имеющие общую собственную землю. Вздумали часть ее, бывшую раньше под крупным лесом, расчистить для покоса. Так как для удаления больших пней нужна была большая артель, то они сделали общую помочь на следующих условиях:
все помочане корчевали пни на полосах всех трех владельцев, «гнали все 3 полосы за раз»,
а для угощения хозяева разделили их на три части и каждый угощал доставшихся на его долю помочан отдельно в своем доме.
При дележе было принято во внимание, кто из помочан пьет много, кто мало, и те и другие разделены были по возможности поровну. На таких же условиях делают помочи, когда у двух или нескольких крестьян нужно выжать совместно посеянный в гарях хлеб...