"ПОМНИ ОХОТНИЧИЙ НОРОВ...".
1888 г.
Охотничье обычное право разнообразно и довольно хорошо выработано. Народы, живущие еще более или менее первобытно, имеют свои правила и охотничьи приемы, которые подчас любопытны и оригинальны, особенно потому, что эти народы, несмотря на свою страсть к охоте, тем не менее кристаллизировали обычай.
***
Охота для киргиза своего рода удаль.
Посмотреть на охоту приезжают отовсюду, и всегда собирается вокруг охотника много ценителей.
Если зверь убит, охотник не возьмет его себе; его глаза отыскивают в толпе девушку и ей передается в дар добыча;
после девушки, которая пользуется предпочтением перед остальными, следующий зверь поступает султану, затем аксакалу, после него - следующему по возрасту и по летам.
При этой разверстке, заяц не принимается во внимание: принявший в подарок зайца принимает и следующего зверя...
***
На случай разных споров на охоте обычай выработал некоторые условия:
так, за убитую охотничью лошадь платится две,
за легавую собаку — жеребенок по второму году,
а за беркута — любой беркут на выбор.
Кстати сказать, здесь имеется оригинальный промысел — ловля, дрессировка беркутов и развозка их по базарам, чем занимаются сами киргизы: на пальце сидит беркут, привязанный за ногу, и торговец ходит
с ним по рынку и даже по улицам Оренбурга.
За лошадь необученную — простая лошадь,
за неиспробованную собаку — кутенок этой же породы.
***
Есть некоторые любопытные решения биев, старых судей, носителей юридической мудрости своего народа. Решения такого рода перешли в юридические легенды, утерявшие имена и места действия.
Одна рассказывает такой обычай, выводящийся обыкновенно из целого рассказа.
Жили были два охотника. Однажды они встретились у норы зверя. Один загнал туда его, а другой давно уже караулил логовище. Кому же должен принадлежать зверь? Об этом зашел спор, и спорщики обратились к седобородому, умному бию, носителю древней правды и права. Он подумал и сказал, чтобы следчик достал зверя, не ломая его пристанища, принадлежащего захватчику, т. е. другому охотнику: если зверь задохнется в дыму, — он принадлежит тому, кто сидел на яме, если же он выйдет, то достанется преследователю.
В другой легенде он повелел дать лошадям спорщиков три дня отдыха и затем публично пустить на бег. Хозяину перебежавшего (победившего) коня будет принадлежать спорный зверь, которого догоняли оба, но неизвестно, кто утомил его.
***
Башкир Утябаев был на охоте и загнал лису (по его словам). В это время подъезжают к нему четверо башкир иной деревни, отнимают лису и бьют его за то, что он убил лису, загнанную сюда ими на одних четырех лошадях без собак. Утябаев пожаловался на них в суд. По местным правилам судьи, знакомые хорошо с охотничьими обычаями, и будучи сами, наверно, охотниками, высылают на место двух «свидетелей», т. е. понятых-доверенных для осмотра места. Доверенные отправляются и находят, что за следом лисы шел только след двух собак и одной лошади (Утябаева), след же 4-х лошадей (спорщиков) шел с совершенно с другой стороны и не по еу следу. Тогда суд присудил, принимая все это во внимание, наказать захватчиков лисы на ловитве 20-ю ударами розги, 3 р. штрафу и 3 р. за лису.
***
Если вспомнить, как легко обыкновенно наказуется и грабеж, и захват имущества в народной и инородческой среде (обыкновенно дело сводится к иску гражданскому), то понятно, что излишняя суровость наказания относится к специальному обстоятельству, что дело происходило на охоте, которая сама по себе выработала прочные обычаи, против коих проступки наказуются строго в инородческой среде. Недаром, даже русские охотники не прочь защищать их ружьями на месте спора. Недаром в Шенкурском уезде говорят, что «засудят до смерти» того, кто из чужой ямы крытого волка выволочит и присвоит его себе. Спорящие охотники на Урале часто грозят пустить заряд дробью по нарушителю правил и обычаев, и это делается: отходят на некоторое расстояние и стреляют: «помни охотничий норов», прибавляют еще наставительно.
В случае надобности, тут же артель и судит, а городские охотники выбирают «третейского».
***
В Чауском уезде придерживаются такого обычая: если двое стреляют в одну птицу и птица убита, но сомнительно кем, то птица идеть тому
1) кто старше годами,
2) у кого собак больше,
3) чья собака в воду ходит.
На Урале она поступает тому, под чьей собакой убита, если же этого обстоятельства нет на лицо, то смотрят, какою дробью она ранена или с чьего бока.
При облавах, употребительных на зверя, обычай выработал правило:
на кого бежит зверь, только тот и имеет право стрелять;
сосед же приобретает право стрелять после неуспешного выстрела первого.
Если проходящий охотник видит, что другим, посторонним человеком убитая птица пала в воду и оттуда тому извлечь ее нельзя, он посылает собаку и дичь становится его собственностью.
Бурят, поймавший зверя, получает лучшую часть и возвращает остальное ранившему. Сибирский киргиз, убивший чужую охотничью собаку или беркута, уплачивает 15 кобылами.
За воровство ловушки уплачивается втрое и на похитителя кладется клеймо бесчестья. Если самоеда застанут на чужом участке, то берут половину промысла.
Смотря на то, легко или тяжело зверь ранен, в первом случае он принадлежит вторично ранившему. На Урале в этом случае в волке два ровных участника.
Право общего участия, которое мы отметили в отношении киргиз, наблюдается и у башкир. В Орском уезде первая дичь идет или самому старшему, или самому младшему. Если же имеется посторонний, то важнейшую добычу вручают ему, а сами стреляющие иногда возвращаются безо всего, так как обычай требует наделить всех.
В Тотемском и Шенкурском уездах наблюдается обычай этого же рода: если расстреливают медведя, то немедленно обдирают ему голову, иначе подошедший охотник имеет в медведе равную долю с убившим.
На Урале, если на одном озере сходится несколько человек охотников, все они составляют артель и имеют равное участие в разделе добычи. Иногда таким образом сходятся две-три артели, они соединяются на это время в одну большую и охотничают сообща, деля поровну, побратно, всю добычу, хотя бы иные ничего не застрелили.
***
Как на всякое дело есть свои приметы, так и на охотничье они имеются в достаточном количестве. На севере, в Вятской, Орловской и в Могилевской губерниях охотники перед своим отходом не позволяют женам чесать волосы и выставлять их наружу, чтоб «не мстились» им женские волосы на промысле.
В Белебеевском уезде считают неудобным вернуться домой, а на Урале боятся, когда что-либо забыли.
В Пермском уезде для охотников страшен тот, кто входить в дверь, из которой выходят. В Зауралье если встречный с полным ведром или посудой, то ловъ будет хороший, но если спросит встречный однословным: «куда», то лучше воротись.
Встречи со священником или монашкой предвещают не только неудачу, но и несчастье и даже смерть.
Встреча с рыжим человеком или с девушкой тоже лишает охотников радости.
Препятствия на дороге, на перевозе тоже плохи.
В Шенкурском уезде стараются охранить ружье от наговоренного слова, в других местах - от колдовства,а колдуют ружье через расстреляние из него хлеба.
Чтоб ружье не легчило, охотники вливают в него воды, — которою мыли покойника: или кладут под гроб ружье.
Не ругаются, чтобы не было осечки.
В Тотемском уезде водят медведей, чтобы быть над медведем старшим и злым.
***