Российский рынок труда. Нагромождение аномалий.

"ИХ РАЗМАХ И РАЗНООБРАЗИЕ НИГДЕ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛИ СТОЛЬ ЗНАЧИТЕЛЬНЫМИ, КОНЦЕНТРАЦИЯ СТОЛЬ ПЛОТНОЙ, А УКОРЕНЕННОСТЬ СТОЛЬ ГЛУБОКОЙ КАК В РОССИИ..."
"Ключевые особенности российской модели рынка труда не до конца осознаны даже экспертами, не говоря уже о политиках или общественном мнении..." Полагают, что она сформировалась в 90-е гг.
"Российский рынок труда воспринимается скорее как нагромождение аномалий, чем как целостная и по-своему внутренне стройная система. Опыт, однако, свидетельствует, что он ведет себя не хаотически, а подчиняется вполне определенной логике, вытекающей из особенностей сложившейся модели.
Эта модель никем не конструировалась "сверху" по заранее составленному плану. Она складывалась спонтанно, под воздействием решений, которые принимались независимо друг от друга государством, предпринимателями и работниками. Накладывающиеся реакции основных участников рынка труда зачастую приводили к результатам, которые никем не прогнозировались и для всех оказывались неожиданными. И с течением времени становилось все очевиднее, что речь идет об устойчивых, самовоспроизводящихся формах трудовых отношений...". Словом, народная модель...
***
"Эволюция трудовых отношений в странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) в общем и целом соответствовала исходным ожиданиям, сопровождавшим старт рыночных реформ. Все они с известными вариациями (иногда более, иногда менее существенными) воспроизводили тот тип рынка труда, который хорошо известен из опыта ведущих стран Западной Европы (Бельгии, Германии, Испании, Франции, Швеции и др.). Это рынок с высокой степенью защиты занятости, сложными механизмами заключения коллективных договоров, значительной сегментацией рабочей силы и устойчивой долговременной безработицей.
Первоначально ничто не предвещало, что развитие российского рынка труда пойдет по иному сценарию и что его итогом станет формирование специфической модели, во многом отличной от той, что утвердилась в странах ЦВЕ.
Первые пореформенные годы прошли под знаком скорой катастрофы, которая, как представлялось большинству наблюдателей, вследствие беспрецедентного падения объемов производства неминуемо должна была разразиться в сфере занятости российской экономики...
***
Но занятость в российской экономике оказалась на удивление устойчивой и не слишком чувствительной к шокам переходного процесса. За весь пореформенный период ее падение составило порядка 15% что было явно непропорционально масштабам сокращения ВВП, которое, по официальным оценкам, достигало 40% (в нижней точке кризиса).
В большинстве стран ЦВЕ картина была иной: между темпами сокращения занятости и темпами экономического спада поддерживался примерный паритет. Численность занятых уменьшилась в них на 20—25% при сравнимой или даже меньшей величине падения ВВП.
В России занятость снижалась не столь активно, и это при том, что переходный кризис был в ней намного глубже и длился намного дольше.
***
В России не отмечалось каких-либо резких скачков в динамике безработицы. Ее рост был медленным и постепенным, и лишь на шестом году рыночных реформ она перешагнула 10%-ный рубеж, достигнув того уровня, который установился в большинстве других постсоциалистических стран уже после того, как там возобновился экономический рост.
Стоило российской экономике вступить в фазу оживления, как показатели безработицы с максимальной отметки 14,6%, зафиксированной в начале 1999 г., стремительно пошли вниз, уменьшившись практически вдвое, до 7,2% в середине 2002 г. Таких темпов сокращения безработицы не знала ни одна другая переходная экономика.
***
Необычная черта российского рынка труда - резкое сокращение продолжительности рабочего времени. На протяжении первой половины 1990-х годов среднее число рабочих дней, отработанных рабочими в промышленности, сократилось почти на целый месяц. Такого не знала ни одна из стран ЦВЕ. Во всех этих странах показатели рабочего времени оставались достаточно стабильными, мало изменившимися, по сравнению с дореформенным периодом. И хотя со второй половины 1990-х годов продолжительность труда в российской экономике стала постепенно увеличиваться, она так и не вернулась к своим исходным значениям.
Отклонения от стандартной продолжительности рабочей недели, причем не только в меньшую, но и в большую сторону, встречались повсеместно. Так, около 15% всех занятых трудились дольше стандартных 40 часов в неделю. С точки зрения изменений в продолжительности рабочего времени российский рынок труда демонстрировал нетипично высокую эластичность.
***
По официальным данным, за 1991—1999 гг. уровень реальной оплаты труда сократился в России примерно втрое. Реальное сокращение было существенно большим, но сам факт драматического снижения заработной платы не подлежит сомнению.
Гибкость заработной платы обеспечивалась несколькими факторами:
Отсутствие обязательной индексации в периоды высокой инфляции.
Весомую долю в оплате труда (порядка 15—20%) составляли премии и другие поощрительные выплаты, которые руководство предприятий могло по своему усмотрению полностью или частично сокращать.
Систематические задержки в выплате (обычно этот механизм выходил на первый план в периоды снижавшейся инфляции).
***
По темпам движения рабочей силы Россия заметно превосходила подавляющее большинство стран ЦВЕ, причем достигалось это не только и не столько за счет большей активности выбытий, сколько за счет большей активности приемов на работу. В условиям глубокого экономического кризиса это выглядит весьма неожиданно. В других переходных экономиках интенсивность найма с началом рыночных реформ, как правило, резко снижалась. В России же найм продолжал поддерживаться на устойчиво высокой отметке, что составляет одну из наиболее парадоксальных характеристик российского рынка труда. Это предполагает, что, нанимая новых работников, предприятия не слишком опасались, что потом не смогут от них освободиться.
Не менее парадоксальная черта — доминирование добровольных увольнений. В странах ЦВЕ основная часть выбытий приходилась на вынужденные увольнения. Ситуация на российском рынке труда была иной. Увольнения по инициативе работодателей так и не получили на нем заметного распространения. Преобладали увольнения по собственному желанию, достигавшие 65—74% от общего числа выбывших. Даже с учетом возможной маскировки части вынужденных увольнений под добровольные, трудно усомниться, что подавляющую часть покидавших предприятия работников составляли те, кто делал это по собственной инициативе.
***
"Визитной карточкой" российского рынка труда стали разнообразные "нестандартные" способы адаптации — работа в режиме неполного рабочего времени и вынужденные административные отпуска, вторичная занятость и занятость в неформальном секторе, задержки заработной платы и теневая оплата труда, натуральная оплата и производство товаров и услуг в домашних хозяйствах населения. Эти приспособительные механизмы были спонтанно выработаны самими рыночными агентами... Адаптация в более устоявшихся формах происходила позднее и благодаря этому приобретала более сглаженный характер.
Такие приспособительные механизмы не следует считать абсолютно уникальными. Ко нечно же, в различных модификациях и комбинациях они встречались и в других переходных экономиках. Однако их размах и разнообразие нигде больше не были столь значительными, концентрация столь плотной, а укорененность столь глубокой, как в России.
***
В результате с определенного момента такие способы адаптации стали восприниматься как повседневная рутина, как общепринятая практика, как норма трудовых отношений.
В отдельные годы почти четверть персонала российских крупных и средних предприятий переводилась на сокращенное рабочее время или отправлялась в административные отпуска;
подработки, по данным различных источников, имели 10—15% занятых;
неформальной трудовой деятельностью (вне сектора предприятий и организаций) был занят каждый седьмой работник;
в пиковые годы задержки заработной платы охватывали три четверти всего работающего населения страны;
неофициальная заработная плата, по оценкам Госкомстата России, достигала 40—50% от официальной.
Уникальной чертой российского рынка труда была и остается занятость в секторе личных подсобных хозяйств, которая в пик аграрного сезона охватывает почти 40% всего взрослого населения страны.
Все эти "нестандартные" механизмы объединяла одна важная общая черта — неформальный или полуформальный характер. Обычно они действовали либо в обход законов и других формальных ограничений, либо вопреки им. Несвоевременная и скрытая оплата труда, неполная и вторичная занятость вели к персонификации отношений между работниками и работодателями, вследствие чего явные трудовые контракты уступали место неявным.
***
Учитывая те потрясения, которые пришлось пережить российской экономике в 1990-е годы, естественно было бы ожидать волны острых и затяжных трудовых конфликтов. Но, как ни странно, забастовочная активность поддерживалась на относительно невысокой отметке. Забастовочная активность в большинстве стран ЦВЕ также была невысокой, в некоторых из них она заметно превосходила российскую.
***
Таким образом, реальное функционирование российского рынка труда характеризовалось
- относительно небольшими потерями в занятости и умеренной безработицей;
- гибким рабочим временем и сверхгибкой заработной платой;
- интенсивным оборотом рабочей силы и повсеместным распространением "нестандартных" форм трудовых отношений; - невысокой забастовочной активностью.
В результате он оказался хорошо приспособлен к тому, чтобы амортизировать многочисленные негативные шоки, которыми сопровождался процесс системной трансформации. Приспособление к ним осуществлялось прежде всего за счет изменения цены труда и его продолжительности и лишь в весьма ограниченной степени — за счет изменений в количество рабочих мест (занятости)...".
***
https://cyberleninka.ru/article/n/rossiyskaya-model-rynka-truda