Безальтернативность князя. Ресурс власти

https://cyberleninka.ru/article/n/resursy-vlasti-drevnerusskogo-knyazya-bezalternativnost

Каким образом древнерусские князья приобретали и сохраняли свою власть, на кого или на что опирались. Вопрос этот чрезвычайно сложен и многоаспектен. Далеко не всегда князья опирались на военную силу или экономическую мощь. Порой не менее серьезным ресурсом власти, чем полки или богатство, были определенные императивы политико-правовой культуры, одинаково властные как над вечем (народом-войском), так и над лидерами страны - князьями и боярами.

Для древних русичей князь представлял собой значительную самоценность, понять которую, исходя из логики человека Нового времени, можно далеко не всегда....

В число ресурсов власти древнерусских князей входило обеспечение их безальтернативности для вечевой общины. Никакой посадник-боярин, не говоря уже о тысяцких или воеводах, даже посадник, связанный кровным родством с правящим княжеским родом, не мог сравняться с князем. Административными или полководческими способностями, или личной властностью тех или иных конкретных князей, иными рациональными причинами, «равнением» на византийскую супрематию подобное явление объяснить невозможно. Перед нами - явная архаика, наследие языческой старины. Так, если князь попадал в плен, вечевая община обычно прекращала сопротивление, хотя и могла продолжать войну. Как к верховному арбитру к князю, даже к нелюбимому и собственному врагу, обращались и наиболее могущественные бояре. Чтобы достичь безальтернативности, древнерусские князья специально истребляли или изгоняли соперников, порой потенциальных. Таким образом, любой представитель княжеского рода представлял собой опасность для собственных родичей уже самим фактом своего существования. Наконец, дуализм верховной власти в Древней Руси - нерасторжимое единство веча (народа-войска) и князя - проявлялся также в том, что порой сами вечевые общины стремились к тому, чтобы их пригороды оставались без князей, дабы обеспечить своим князьям безальтернативность; действуя не только в интересах последних, но и в своих собственных.

И.В. Лисюченко
КРИТЕРИИ И ОСОБЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ В ДРЕВНЕЙ РУСИ

https://cyberleninka.ru/article/n/kriterii-i-osobennosti-gosudarstvennosti-v-drevney-rusi

Государство в Древней Руси складывалось во многом под влиянием не экономических, а военно-политических и культурных факторов. Перед нами – вечевые общины, доклассовые, общинные без первобытности объединения. Процессы классообразования в течение IX – первой трети XIII в. здесь не были успешны. Эти общества были настроены на саморегулировку – гомеостазис, что, в первую очередь, было связано с тяжелейшими войнами и суровыми природными условиями. Встречающаяся в исторической науке точка зрения, рассматривающая княжескую власть и вече как противоборствующие стороны, не соответствует действительности. Даже в XI–XIII вв., а кое-где и позже, на Руси князья как бы «растворялись» в своих общинах, отходя на второй план по сравнению с народом.

Интенсивен поиск новых подходов к осмыслению государственности в Древней Руси

Верховная власть в Древней Руси не отделялась от народа, иными словами, представляла собой неразрывное единство князя и веча (народа-войска).

государство возникает тогда, когда община передает свои высшие властные полномочия какому-либо лицу или группе лиц

«Единственный универсальный критерий государственного общества» – наличие «специальных функционеров, выполняющих обязанности только в какой-то одной области управления». Но подобного в Древней Руси также не было. Сам Н. Н. Крадин справедливо отмечал, что дружинники, которых он рассматривает как своего рода «эмбриональный» аппарат управления», «не имели четкой функциональной специализации и исполняли поручения от случая к случаю и по мере необходимости» Но дело не только и даже не столько в дружинниках. «Древнему времени была совершенно чужда мысль о каком-либо разделении властей, – писал В. И. Сергеевич. – Задачи управления были в зародыше и не имели своих особых органов. Органы суда и управления сливались. Вече является, однако, с преобладающим характером народной думы, а не обыкновенного органа для отправления текущего суда и управления. Для этой последней цели призывается князь. Но такое разграничение есть дело удобства, а не принципа. Нельзя же вечу находиться в постоянном сборе для решения текущих вопросов суда и наряда. Но как скоро народ находил нужным, он вмешивался в княжеский суд и управление и даже управлял и судил сам непосредственно…» Объяснение подобному явлению легко понять: «Пока народ составлял силу, нельзя было игнорировать эту силу и при решении текущих вопросов управления и суда». Потому не было «законных» и «незаконных» веч, а были веча, которые могли и не могли настоять на своем.

В Древней Руси вплоть до XIII в. дуализм власти князя и веча сохраняется. Здесь сама община вмешивается в решение даже текущих (!) дел, не говоря уже о делах наиболее важных

дань в домонгольское время разделялась между всеми участниками похода

В Древней Руси в домонгольское время дань распределялась в первую очередь, между воями (ополченцами), а не только между князьями и их дружинниками. Так, в 883 г. «поча Олегъ воевати Деревляны, и примучи, вои имаша на них дань по черне куне» В последнем случае лидер вообще отступает на второй план, и дань ясно показана как форма угнетения одной общины другой.

следует признать, что общинная государственность древнерусского типа – стадиально более раннее явление, чем вождество, которое обычно считается переходным между первобытностью и государством

верховная власть может быть представлена не вождем, а неразрывным единством высшего лидера с народным собранием; и есть факторы и институты, настраивающие общество на саморегулировку, консервацию древних черт (общинная собственность – господство народного собрания – лидер как священный владыка, без которого мир-космос и мир-община не могут сколько-нибудь нормально существовать).

В Древняя Руси огромна роль «священного царя», авторитет которого во многом заменял отсутствующий эффективный аппарат власти.

Территорию раннего объединения (назовем его пока так) даже времен Владимира нельзя назвать устоявшейся, что, однако, характерно для подобных архаических объединений. В этом отношении Русь порой напоминает то, что в потестарно-политической этнографии называют «сегментным государством»
Начнем с того, что смерть каждого из правителей, начиная с Олега и заканчивая Владимиром Святославичем, приводила к частичному крушению государственного здания, создаваемого каждый раз с серьезными трудностями. Объяснение этому можно найти в «Saga Ditriks af Bern»: клятва о подчинении и дани была священна в глазах язычников, но ее принесение было жестко связано именно с личностью князя. Смерть же его разрывала все обязательства

Но, с другой стороны, при непредвзятом исследовании проблемы обязательно встает вопрос: если ясно, почему Русь периодически распадалась, то почему в таком случае несколько раз вроде бы окончательно «разбитые» «осколки» вновь воссоединялись? Экономические связи между различными частями Руси были весьма слабыми, так что об экономических предпосылках складывания государства как о первостепенном факторе говорить не приходится. Основное значение имели потребности обороны или, напротив, сосредоточения сил для присоединения иных племен и племенных союзов. Иной причиной, побуждавшей восточных славян к объединению, были потребности культа и, шире, все, что имело отношение к сакральной сфере общественной жизни, что облегчалось и близостью славян друг к другу в языковом и культурном отношении. И здесь мы видим потенцию для объединения, которая никогда не могла угаснуть.
Разумеется, перед нами – скорее симптом, внешнее выражение во многом скрытых для исследователя процессов, ибо, как мы понимаем, ретроспективный анализ не может заменить нам прямых указаний источников, а таковых для ключевых VI–X вв. чрезвычайно мало, существующие же, в первую очередь археологические, скудны и чрезвычайно сложны для интерпретации. Но симптом этот показателен и в свете дальнейших исследований может оказаться ключевым для оценки складывания государственности вообще. Пока же, пусть осторожно, можно предположить, что именно способность к самовосстановлению – тот признак, который позволяет говорить о существовании государства. Там же, где этого не происходило, говорить о государстве еще рано, как, например, о некоем славяно-тюркском (точнее, антско-тюркском, то есть, в истоках, славяно-алано-тюркском) объединении второй половины VII в. в лесостепном Поднепровье – потестарный суборганизм Великой Булгарии.
Одно ясно: под ударом неких, не известных нам, строго говоря, врагов (хазары? булгары? иные славяне, пришедшие с запада?) сплотившиеся друг с другом анты и тюрки не смогли восстановить свое объединение, пусть даже государство, если последнее считать таковым. Русь конца IX – первой трети XII в. имела, как мы видим, совсем иной, весьма серьезный, центростремительный потенциал.

В связи «с усложнением социально-политической организации общества» мы видим не насильственную узурпацию князем прерогатив общины, а именно добровольную передачу их, но не полностью и не во всех случаях. Иными словами, на определенном историческом этапе восточным славянам был необходим некий арбитр, и они начинали сами искать его. Потребности, вытекающие из сакральной сферы, также играли значительную роль. Мироустроительные и мироподдерживающие (в широком смысле) обряды, на которых были «завязаны», к примеру, военно-магические и аграрные действа, обеспечивавшие благополучие общины, сакральное поддержание социального мира через пир, дар и суд, – все это не воспринималось как нечто второстепенное. Без них считалась невозможной сколько-нибудь нормальная жизнь общества

Повторяя верный тезис о непрочности ранней государственности у восточных славян, о локальности мышления и пр., мы не устаем и удивляться успехам государственного строительства на огромных территориях Восточной Европы. Вспомним: в отличие от славян восточных, большинство южных и едва ли не все балтийские славяне не смогли преодолеть разобщенность и почти постоянную вражду общин или, в лучшем случае, союзов общин. Здесь данный этап развития, преодоленный восточной группой славянства уже к середине или даже, кое-где, к началу IX в., стал настоящим камнем преткновения, а междоусобицы – главной причиной печального конца истории для многих славян, завоеванных, истребленных или насильственно ассимилированных своими врагами

Итак, наш подход к пониманию древнерусской государственности связан с трактовкой верховной власти как неразрывного единства княжеской власти и власти веча. Симптомом же определенных успехов в государственном строительстве является потенция первых государств к самовоссозданию. Однако своеобразие древнерусской государственности невозможно понять, не отметив, как нам кажется, одну из ее основных особенностей.

если рассматривать «фундамент» властных отношений на территории расселения восточных славян, легко понять, что с IX по первую треть XIII в. он почти не изменился. Везде господствует именно вече, а власть князя и иных лидеров одинаково зависит от народа, хотя последний, с другой стороны, не мыслит себе нормальной жизни без княжеской власти. В таком случае восточнославянское общество указанного времени является гомеостатическим, то есть настроенным на саморегулировку общественных отношений. Все изменения касались не уменьшения прерогатив веча и увеличения мощи дружинных институтов, а институционализации княжеской власти, складывания (пусть и очень простой) системы управления на местах из княжеских должностных лиц. Для княжеской власти мы видим только отдаленную возможность превратиться во власть государя в ее обычном для науки понимании, причем эта возможность так и не была реализована в течение всей домонгольской эпохи.

мв раннеиндоевропейском праязыке существовали лексемы со значением `мать` и `дочь`, но не было таковых со значением `отец` и `сын`, что само по себе чрезвычайно показательно. В языке мужчина тогда отражался лишь в одном, по сути, значении: как ´идущий впереди´а

дети при матриархате часто не знали своих отцов

отсутствие слова ´сын´ показывает только то, насколько мужчина для раннеиндоевропейских племён считался малозначащим

представления о Земле и Небе (небо женского рода) как женских персонажах отсылают именно к раннеиндоевропейским временам, когда мужчина вообще находился, как видим, на периферии общественного сознания

У сарматов, которые по всей видимости, являлись потомками первых волн ариев – переселенцев на восток – сохранялись, как известно, мощные элементы матриархата, в частности, такое явление, как девы-воительницы. Это королева Латынгорка и, видимо, правительница Маринка Кандаловна русского эпоса.

Женщины, в первую очередь, в ипостаси жриц, смогли, при переходе к патриархату хотя бы частично, сохранить свое былое могущество, сами пересев на коней, а вначале, видимо, на лёгкие колесницы, и став могущественными воительницами.

тогда, когда участие мужчины в деторождении ещё не понимали

Наследование власти «сестричичем»,

о Олег Вещий получил свою власть потому, что был вуем малолетнего Игоря.

О роли Добрыни Малковича, воеводы и уя Владимира Святославича, можно говорить долго. Именно он посоветовал новгородцам просить у Святослава сына князем в Новгород, когда Ярополк и Олег отказались идти туда. Он же огнём и мечом крестил Новгород, чему, по резонному мнению В.Л. Янина, сохранились и археологические свидетельства. Наконец, тот же Добрыня посоветовал своему сестричичу мириться с волжскими булгарами, говоря, что нужно искать других данников

Интересно, что родство племянников с дядями по матери не могли уничтожить даже такие обстоятельства, как их принадлежность к различным, причём, как правило, враждебным народам, исповедующим разные веры и принадлежащим к различным типам хозяйства. Мы имеем в виду русских князей и половецких ханов. А.Л. Никитин, обративший внимание на этот несомненный факт, правда, считал половцев XII в. манихеями и несторианами, но аргументации в пользу последнего мнения не привёл. На самом деле они были язычниками и, часто, врагами Руси, но это обычно действительно не смущало их русских сестричичей, что показывает поразительную устойчивость на Руси данной традиции эпохи материнского права.