Глава 7. Повторять все те же уроки
Я больше не играю со своей душой. Какая есть, кому-нибудь сгодится.
Би-2 «Последний герой»
Джисон заозирался, надеясь, что это лишь его галлюцинации или невнимательность, но, как он ни старался, никого в кабинете найти не мог. Даже свет был приглушен, и воздух давно остыл: словно здесь было пусто уже как минимум час.
— Джисон, — мягко позвали со спины. Джисон вздрогнул, взмахнул руками, резко оборачиваясь на голос, и задел костяшками пальцев косяк. — Ты чего здесь?
Минхо стоял всего на несколько ступенек ниже и смотрел на Джисона с неподдельным удивлением.
— Мне показалось, — прошипел Джисон, потирая отбитые пальцы, — что Вы меня позвали.
Нет, ему совсем не показалось. И никто Джисона не «звал», это была вполне себе четкая просьба подняться в коридор. Джисон слышал ее так же отчетливо, как слышал сейчас Минхо, и был точно уверен, что голос принадлежал писателю. Если бы был хоть один адекватный способ, каким Минхо мог бы выбраться из кабинета и залезть в дом через первый этаж, Джисон непременно обвинил бы сейчас Минхо в попытке свести его с ума, но такого способа не было, а значит…
Значит, свести с ума Джисона пыталось что-то другое.
А возможно и план был совсем другой, просто Минхо появился раньше, чем что-либо произошло.
— Я был на кухне, — растерянно сказал Минхо, оглянувшись на лестницу позади себя. — И не звал тебя. Я тебя даже не заметил.
«Значит, — подумал Джисон, — здесь играют не только с моим разумом».
— Показалось, наверно, — буркнул он, переминаясь с ноги на ногу. Костяшки покраснели и все еще ныли от боли. — Извините.
— Не стоит, — покачал головой писатель, — я все равно и правда хотел тебя позвать.
Джисон чуть смутился, сам не зная почему. Минхо кивнул ему под ноги, и Джисон сделал шаг в сторону, пропуская того в кабинет. Ловко поддев край двери ногой, Минхо закрыл ее. Джисон, услышав щелчок ручки, вздрогнул.
— Привычка, — пояснил Минхо. — Когда я работаю — дверь должна быть закрыта.
— Почему? — не удержался Джисон.
— Не знаю, — чуть подумав, ответил Минхо. — Так делал мой дед и мой отец. Когда они были заняты, дверь кабинета всегда была закрыта. Думаю, им это помогало спастись от нас с Феликсом, а я… Ну, должно быть, просто перенял привычку.
— А я думал, вам нравится изолироваться.
— Не без этого, — кивнул Ли. — В изоляции думается лучше, — он обвел взглядом стены и потолок кабинета, намекая на Хижину в целом, — здесь думается лучше, чем в городе. И в кабинете думается лучше, чем где-либо еще в доме.
«Здесь эпицентр всего», — закончил мысленно Джисон. Это живет в кабинете. Вот почему изначально кабинет казался ему таким странным и неприветливым. В этом месте была особенная сила, и принадлежала она особенному существу без имени и четких свойств, но разрушительному и опасному.
Это позвало Джисона. Это хотело, чтобы он пришел. Но входил ли в планы Минхо?..
— Так вот, — напомнил о себе Минхо, — я сам хотел тебя позвать. Мне нужен новый референс, но… — он чуть скривился, — думаю, в этот раз тебе будет сложнее.
Нехорошее предчувствие поселилось у Джисона в груди. Ему и в прошлый раз было странно, а теперь будет «сложнее»? Многообещающе.
— Хорошо, — протянул он, — что нужно делать на этот раз?
— Придушить меня, — Минхо сделал шаг к Джисону и заглянул ему прямо в глаза, давая понять, что он абсолютно серьезен. Его плечи были расслаблены, а лицо так спокойно, что Джисон даже не поверил, что правда услышал то, что услышал.
— Что?.. — слабо переспросил он.
— Мне нужно знать, как это ощущается, — пояснил Минхо. — Когда тебя душат.
— Ну… Горло болит, а потом… — начал Джисон.
— Нет, — отрезал Минхо. — Это не то. Я должен понимать эмоции. И боль. Все. Я не прошу тебя задушить меня, просто положи руку мне на шею и сожми… Ну, ощутимо. Чтобы включился инстинкт выживания.
— Это слишком сильно, — робко ответил Джисон. — Я так не смогу.
— Ладно. Но давай просто попробуем, хорошо? Сжимай так, как будет комфортно тебе.
Минхо говорил мягко, но Джисон совсем не чувствовал, будто может отказаться. Появился большой шанс просто сбежать: уйти вниз, запереться в комнате и не выходить, пока Минхо не отпустят его безумные идеи. Вместе с тем Джисону было страшно даже пошевелиться. Минхо смотрел ему в глаза так внимательно, будто знал наперед обо всем, что тот попытается выкинуть, и легко остановит его. Поймает, схватив за шкирку, и… И что, Джисон? Как он заставит себя придушить?
Разумеется, никак. Вся эта угроза — мнимая. Минхо не может ему навредить, напротив — он просит Джисона навредить ему. Он доверяет Джисону в достаточной мере, чтобы доверить тому если не свою жизнь, то свое здоровье.
Джисон нервно сглотнул и, сам себе не веря, кивнул.
Чувство опасности отступило, но невозможность выбора все еще давила со страшной силой.
Минхо тоже кивнул и, бережно взяв Джисона за запястье, поднес его ладонь к своей шее.
Кожа на шее Минхо была бледной и прохладной, как свежая ноябрьская наледь. Тронешь — и весь холод растает под горячими пальцами, обратится водой и исчезнет.
Но Минхо никуда не денется. Да?
Джисон медленно, бережно обхватил шею мужчины ладонью, чуть сжимая пальцы. Пока это был просто жест — он даже не давил, скорее просто щупал. Под пальцами стучал пульс. Сердце Минхо билось чуть быстрее нормального, но недостаточно быстро для того, чтобы заподозрить его в страхе. Ему было любопытно. Он открывался новому бесстрашно, предвосхищая любой итог.
Джисон знал, что может сжать крепче. Джисон знал, что должен сжать крепче.
И он сжал. Чуть резче, чем стоило бы, но ему не нравилось чувствовать себя в зависимом положении. Это у него власть. Это он решает, что будет с Минхо. Минхо велел, да, но теперь все было в руках Джисона.
И этими руками он сдавливал его шею.
Так сдавливают скользкую от влаги бутылку: сильнее, чем обычно, но недостаточно сильно, чтобы деформировать. Джисон держал ситуацию под контролем, но заметил, как напряглись плечи Минхо, и от этого почему-то почувствовал себя очень хорошо.
Пульс Минхо тоже участился, зрачки расширились. Он приоткрыл рот, и Джисон теперь ощущал его, само его дыхание, где-то у своего лица. Пахло заваренной мятой и, кажется, медом.
Даже сейчас, даже в таком уязвимом положении, Минхо был великолепен.
Джисон чуть склонил голову на бок и усилил хватку. Теперь он выдергивал вилку из розетки: короткое напряжение, разумно приложенная сила. Он был готов отпустить в любой момент, но Минхо лишь коротко вздохнул и замер. Его колени вздрогнули. Лицо слегка покраснело. Он коротко облизнул губы и прикрыл глаза. Вышло ужасно пошло.
Что дальше? Где та грань, которую переходить не следовало?
Как сильно он сможет покуситься на чью-то жизнь до того, как его остановят?
Что-то темное и вязкое шептало ему на ухо продолжать, но он и сам хотел этого. Минхо было любопытно — теперь стало любопытно и Хану.
Он схватился сильнее, как хватают падающий стул или ловят улетающий шарик. Миг — и дыхание Минхо прервалось. Страх тенью исказил его лицо. То теперь сделалось таким красным, что губы на его фоне смотрелись бледновато… Или из них и правда ушла вся кровь?
Джисону стало казаться, что он действительно может порвать кожу под пальцами. Надавит посильнее — и тонкая изящная шея Минхо скрипнет, хрустнет, пойдет трещинами и осыплется. Эта мысль была такой же дикой, какой и желанной. Джисон уже не смотрел. Просто не мог смотреть старшему в глаза: все его внимание свелось к собственным пальцам, пережимающим жизнь Минхо в районе кадыка.
— Достаточно, — прохрипел тот наконец, опуская руку на предплечье Джисона.
Джисон медлил лишь мгновение, просто чтобы уловить последние толики страха в глазах писателя, а затем покорно разжал руку, но с места не сдвинулся.
Оба отчаянно дышали, глядя друг на друга в немом удивлении. То, что случилось между ними, было куда интимнее того, что могут себе представить обычные люди. Обоим нужно было время, чтобы это осмыслить.
— Я могу… — начал Минхо нерешительно, все еще слегка хрипя и восстанавливая дыхание.
— Да, — ответило что-то за Джисона, вырвавшись тихим стоном из его груди. Минхо сделал шаг к нему, но Джисон сделал шаг назад. Минхо снова подошел, Джисон опять отступил. Он отходил все дальше, пока не стукнулся затылком о книжный стеллаж. Стукнулся — и замер. Он не пытался сбежать. Он просто искал свою точку невозврата. И она пролегала прямо здесь.
Ли Минхо действовал быстрее и решительнее, словно заранее зная, где черта, которую не стоит переступать.
Джисон не сразу понял, что на самом деле Минхо не знает.
Минхо давил и давил, обжигая кожу холодным дрожащим прикосновением. Кожа мялась, горло гнулось, пропуская воздух кое-как, выкручивая и без того страдающие от сырости и затхлости легкие. Те послушно качали воздух, не понимая, как его на самом деле мало.
Минхо хотел, чтобы в нем проснулся инстинкт самосохранения. У Джисона он не просыпался.
Он не выказывал страха, он не напрягался — он просто чувствовал, как хватка Минхо все усиливается, и не делал ничего. Сам не понимал, почему.
Он чувствовал себя и свое тело, слышал мысли, понимал, что еще немного — и отключится.
А Минхо его душил — и Джисон ему позволял.
И Джисон в самом деле ему это позволял.
И даже когда пальцы на руках задрожали.
Даже когда легкие наконец загорелись, требуя воздуха.
Даже когда ноги стали ватными, а картинка перед глазами покрылась пунцовыми пятнами.
<center>***</center>
Джисон резко сел на кровати, хватаясь дрожащими пальцами за край одеяла скорее инстинктивно. Ощущение падения, разбудившее его, сменилось дезориентацией.
Пришлось немного подождать прежде, чем он смог понять, кто он и где находится.
Но даже в этот раз он оказался ровно там, где и всегда: у себя в комнате на кровати. В своей обычной спальной футболке, под одеялом. Вчерашняя одежда была сложена на стуле, а из двери торчал ключ.
Джисон накрыл шею ладонью. Та сохранила смутное ощущение чьего-то давления.
Джисон вскочил, путаясь в одеяле, подбежал к зеркалу и, задрав подбородок, уставился на шею.
Та была слегка красной, как, впрочем, и ключицы, да и лицо тоже было розоватым: кажется, во сне он даже вспотел.
Все еще тяжело дыша и едва осознавая себя в пространстве, Джисон осел на пол, обхватив колени руками.
Минхо его задушил. Минхо не остановился: это он помнил. Минхо давил и давил, а Джисон… Джисон просто ждал судьбу, даже не думал сопротивляться, он просто… Позволил себя убить.
А теперь он снова в этой чертовой запертой изнутри комнате. Как вообще он мог бы сюда прийти после вчерашнего?
Допустим, Минхо остановился, когда он отключился. Допустим, Минхо мог бы отнести его куда-нибудь и даже переодеть, но запереть изнутри? Джисон осматривал этот чертов замок не раз и не два: нельзя было так закрыть дверь снаружи, чтобы ключ не выпал.
Джисон обхватил себя за плечи и, тихо воя, принялся раскачиваться взад и вперед.
— Я больше не могу, — выл он, — я больше не могу. Я больше не хочу. Хватит, — шептал он. — Я больше не могу.
Это был его предел. Теперь он точно знал, что у него есть черта, за которую он перейти не может.
Он вскочил и, пошатываясь, принялся искать телефон. Найдя его в джинсах, набрал номер Криса.
— Немогунемогунумогу, — шептал он, поднося трубку к уху. — Больше не могу. Он меня задушил. Задушил меня, — слышались гудки.
Джисон издал короткий стон и снова попытался набрать номер, но звонок не прошел. Он быстро обернулся к окну: на улице было свинцово серо.
Джисон дернулся к двери и, повернув ключ, распахнул ее.
— Джисон, — он встретил пару изумленных глаз. Замерев, опустил глаза на шею Минхо: та была слегка красноватой, как и его собственная. — Ты как?
Джисон замер, осознавая бесстыдство своего положения. Мало того, что он в ночной футболке, так еще и перепуганный как загнанный зверек. Вид у него, должно быть, безумный.
Эта мысль словно уронила на него ушат ледяной воды. Он встряхнулся, вытянулся в проеме и ответил Минхо прямым взглядом.
— Плохой сон, — сказал он и, наверно, даже не соврал.
— Я тоже тревожно спал, — кивнул Минхо. — Одевайся, я сделаю нам завтрак, — он отвернулся к плите.
Джисон заметил, что сегодня на нем теплый бордовый халат и красная пижама: значит, он спал в комнате? Сам недавно проснулся?
Джисон, прикрыв дверь, натянул джинсы и сменил футболку. Кое-как пригладив волосы, он вышел из комнаты и сел на высокий стул.
Завтрак Минхо приготовил бесхитростный: пожарил парочку тостов с яйцом, добавил помидоров и полил все соевым соусом. Джисон сначала оглядел блюдо скептично, но живот так свело голодной судорогой, что он тут же отправил кусочек тоста в рот. Было солено и горячо.
«Вкус жизни», — подумалось Джисону.
— Я напугал тебя вчера, да? — спросил Минхо, но в голосе его звучал скорее исследовательский интерес, нежели раскаяние. — Ты так быстро убежал.
Убежал? Когда он убежал? До того, как понял, что вот-вот умрет, или когда очнулся?
В какой момент Минхо остановился?
— Я понял, что переборщил, я правда собирался остановиться, — продолжил Минхо.
— Все в норме, — вместо вопроса сказал Джисон. Он не мог спросить. Он слишком боялся ответа и того, что последует за ним. — Просто… Такому не учат в университете, знаете.
На лице Минхо промелькнула тень сочувствия.
— Мне правда жаль, — сказал он. — Но… — он чуть улыбнулся, — если тебе станет легче, — Джисон знал, что не станет, но промолчал, — это было очень познавательно. Я все записал. Сцена выйдет потрясающей.
— О чем ваша книга? — спросил Джисон прямо, не веря, что осмелился.
Минхо вопрос не понравился. Он посмотрел на Джисона мрачно и, подхватив тарелку, пошел к лестнице.
— Не время для таких вопросов, — сухо сказал он. — Ты все узнаешь, когда она выйдет.
Минхо ушел, и еда тут же встала ему поперек горла.
Узнаешь. Узнает. Что он узнает? Когда? О чем Минхо попросит в следующий раз?
«Формально, — думал он, — это покушение на убийство. На его шее следы, да и Минхо не отнекивается. Формально, — думал он, — этого достаточно, чтобы подтвердить опасения детектива Со».
С Минхо и правда что-то сильно не так.
Но что с самим Джисоном? Разве сам он не наслаждался происходящим? Разве не он сам позволил это с собой сделать?
Разве он сам не был готов задушить Минхо, если бы тот не попросил остановиться?
Спрятав лицо в ладони, Джисон снова тихо завыл.
Он открыл глаза, вздрогнув от звука грома. Он был у себя в комнате, но в этот раз смутно помнил, как здесь оказался.
Обычно в моменты отчаяния он прятался в секретарской работе или шел гулять, но погода не дала ему сделать ни того, ни другого. Погода давила, стучала в висках и опускала веки. Воздух уже пах сырой землей и грязью, а Джисон даже на порог не вышел.
Поэтому он просто вернулся в комнату и упал на кровать, довольно быстро уснув.
Он сел, потирая заспанные глаза, и посмотрел в окно. Дождь лил сплошной стеной. Он прислушался, но за звуками воды не слышал ничего.
И уперся взглядом в беспросветную тьму.
Тьма выжала из него весь воздух, и Джисон, потеряв равновесие, завалился вперед, проваливаясь.
Он, кажется, обо что-то споткнулся. Что-то потянул на себя, уронив. Сделал еще шаг, теряясь все сильнее, забывая, откуда пришел, и не понимая, где находится.
Кровь стучала в висках. Легкие уже знакомо горели, оповещая о надвигающейся катастрофе. Здесь не было воздуха. Здесь ничего не было.
Джисон хватался и хватался, шатаясь, тянул что-то на себя, что-то отбрасывал и снова хватался. Он шагал нетвердо, доверяя только сумасбродным рукам.
Те наткнулись на что-то острое. Джисон сжал, притянул к себе, разглядев в ладони нож.
Тьма приходила за ним во сне, но спал ли он сейчас? Обычно тьма пожирала его сразу, и он просто просыпался, но сейчас все было иначе.
И знал лишь один способ это проверить.
Он полоснул ножом по руке, вскрикивая от боли, но голос его потерялся в новом ударе грома.
Он стоял на кухне. В руке его был зажат нож. Перехватившись, он снова ударил себя в руку.
Снова грянул гром, и свет погас, погружая дом в теперь уже настоящую темноту.
Когда Минхо, ладонью прикрывая пламя свечи, спустился на первый этаж, Джисон все еще не нашел в себе сил встать. Он так и сидел на полу, тупо глядя на порез, сочащийся кровью, и на нож. Голова его повисла как у марионетки, и ощущал он себя примерно так же.
— Хан Джисон, — позвал Минхо. — О господи, ты поранился!
Он поставил свечку на пол рядом с Джисоном, а сам засуетился, почти наощупь доставая из ящиков бинты и пластырь.
— А ну-ка поднимайся! — скомандовал он, подхватывая Джисона под мышками. — Не думал я, что ты так боишься темноты.
Джисон слабо застонал, не в силах ни ответить, ни соврать.
Минхо подвел его к раковине, заставил согнуться и бережно промыл порез.
— Глубокий, — цыкнул он. — Но мы хорошенько замотаем, шрама не останется.
Он усадил Джисона на табурет, поставил свечу на стол и принялся обрабатывать рану антисептиком.
— Щипет? — спросил он бережно. Джисон не ответил. — Почти все.
Джисон не реагировал, позволяя Минхо перебинтовать рану. Писатель шептал что-то ободряющее, сокрушаясь о чем-то своем, но Джисон уже не мог ему ответить.
— Джисон! — гаркнул Минхо, поднеся пламя к самому его лицу. — Ты что это? Решил сойти с ума от страха?
Джисон медленно посмотрел в глаза писателю.
— Вы долго не спускались, — сказал он слабо.
— В темноте печатали? — спросил Джисон с недоверием.
— Моя работа не только в том, чтобы печатать, — вздохнул писатель. — Умственные процессы куда более сложны, чем механические действия.
— То-то я не слышал сегодня машинки, — закряхтел Джисон. Сознание медленно возвращалось к нему. — Ну а теперь что?
Минхо посмотрел на него внимательно.
— Джисон, ты обижен на меня? — спросил он прямо.
Джисон посмотрел на него, но не смог ответить.
Обижен ли он? Нет, с чего бы ему быть обиженным! Минхо ведь просто сказал, что должен его задушить — и задушил. Считай, все произошло по взаимному согласию. Джисон ведь знал, на что идет.
Наверно как-то так и думал Минхо, но для Джисона все было несколько иначе и сложнее. Больше всего на свете он бы хотел уйти из Хижины. Бросить задание. Бросить Минхо, бросить все и вся. К черту карьеру, к черту отца, к черту все.
Но он знал, что уже поздно. Он не сможет уйти. Попытается — и Хижина вернет его, и только богам известно, как она поступит с ним в этот раз. Он мог двигаться только вперед, мог только продолжать свое расследование.
Он не злился на Минхо, он просто чертовски устал. У него больше не было сил быть славным, добрым помощником. Он сходил с ума и больше не мог это скрывать.
— Я предупреждал, что это тяжелая работа, — напомнил писатель. — Мне казалось, ты отлично справляешься.
— Я и справлялся, — буркнул Джисон. — Но вчера…
— Я знаю, — сказал Минхо и, подойдя ближе, заглянул ему в глаза: — Но ведь не только я поддался моменту, да? — спросил он тихо. Джисон опустил взгляд на его шею. Минхо поступил так же. — Я не злюсь на тебя, потому что понял это чувство. А ты? Ты его понял?
— Да, — тихо сказал он. — Я его понял.
— Тогда мир? — с легкой улыбкой предложил Минхо. — Согласен?
— Вы сделаете это снова? — спросил Джисон.
— Нет, — Минхо улыбнулся шире и покачал головой. — Больше ничего такого не потребуется. Мне осталась кульминация.
— В кульминации обычно кто-то умирает, — сказал Джисон.
— Брось, — сказал он, отсмеявшись, — ты же не думаешь, что я тебя убью?
Может, спрашивать и не стоило. Может, спросив, Джисон подписал себе смертный приговор. Но вопрос вырвался из него быстрее дыхания.
Минхо снова улыбнулся, но затем побледнел. Улыбка медленно сползла с его лица, и он сделался очень серьезным.
— Хан Джисон, — сказал он. — Ты думаешь, я могу кого-то убить?
«Нет, — хотелось крикнуть Джисону. — Нет, я так не думаю, я не хочу и не буду так думать, только давайте уйдем. Уедем в город, закончите свою чертову книгу там. Я буду приносить вам газеты. Подавать тапки. Я буду готовить и стирать, я все сделаю, только не здесь».
«Это место отравлено, — хотелось крикнуть Джисону. — Неужели вы сами не чувствуете?»
— Я боюсь, — сказал Джисон. — Я плохо сплю с тех пор, как мы приехали, а когда сплю — вижу только кошмары. Я вижу одну лишь тьму и больше ничего. Целыми днями вы в кабинете, а я тут один, и я просто… Я думаю, что тут… — он осекся. Если Минхо и понял, к чему Джисон ведет, то виду не подал. Возможно, он правда не знал про это. Возможно, это вообще не трогало его, воздействуя только на его гостей, вернее — на гостей Хижины. А если так, то стоило ли пытаться ему объяснить? — Я просто сильно сбит с толку, — закончил он, преуменьшив свое состояние настолько, что едва не заорал.
— Я понимаю, — сказал он. — Тебе нужен выходной. Если бы погода была лучше, я бы предложил тебе выбраться на курорт, но… — Минхо вздохнул под новый удар грома. — Могу предложить только свою компанию, если тебя это устроит. А с завтрашнего дня ты можешь брать отгул, когда захочешь. Конкурс прошел, а писем никогда не станет меньше, так что пара дней ничего не решит.
— Я хочу, чтобы ты понял, Хан Джисон, — очень серьезно сказал Минхо. — Я никому и никогда не желал зла. Я, может, и живу книгами, но я забочусь о людях по мере сил и возможностей. Мне жаль, что я заставил тебя думать, будто мне плевать, потому что это не так.
— Это был момент, — перебил Минхо. — Он был бесценным, но больше я себе такого не позволю. Я все понял. Хорошо? — спросил он, имея в виду сразу множество вопросов. Ты мне веришь? Я заслужил прощение? Ты останешься? Ты еще не сошел с ума?
Ты готов работать на меня дальше?
«Ты готов продолжать расследование, Хан Джисон?» — спросил Джисон сам себя.
— Хорошо, — сказал он вслух, чуть подумав для приличия. — Но я завалю вас вопросами.
Минхо рассмеялся и, налив в чайник воды, поставил его нагреваться.
Как и в прошлый раз, они заняли диван в гостиной, но, если раньше Джисон сидел на краю и старался поменьше пересекаться взглядом с Минхо, в этот раз они сидели прямо друг перед другом, забравшись на диван с ногами. Минхо выглядел расслабленным, и Джисон решил, что шанса лучше у него уже не будет.
Он должен выяснить все, что только сможет. Прямо сегодня.
Он начал издалека: спрашивал про учебу, про то, как Минхо пришел к тому, что хочет писать. Затем осторожно перешел на тему семьи и смерти отца.
— Вы говорили, отцу не нравилось ваше увлечение.
— Увлечение, — фыркнул Минхо. — Он тоже это так называл. Не понимал, что я хочу писать. Все ждал, что я возьмусь за голову, — Минхо криво ухмыльнулся. — Не дождался, — он помолчал. — Я знаю, что звучу как худший сын на свете, но я давно уже по нему не скорблю. Он дал мне жизнь, воспитание и деньги — и это куда больше, чем получают от своих отцов многие. Но из-за него и его аппетитов я потерял очень много времени. И почти все свое самоуважение, которое восстанавливаю до сих пор. Он так… Так злорадствовал, — прошипел Минхо, — когда книга провалилась. Смеялся надо мной и Сынмином, говорил, нам так и надо. Я не желал ему смерти, но и хорошего я ему тоже ничего не желал. Было страшно, когда он умер так, но… — он пожал плечами. — Теперь я не чувствую ничего.
— Почему он смеялся над Ким Сынмином? — спросил Джисон.
— У отца Сынмина свое издательство. Очень крупное. Они отказали мне, но Сынмину так понравилась рукопись, что он буквально потребовал у отца ее напечатать, поставив на кон свою карьеру. Книга прогорела. Сынмина уволил собственный отец. Они все еще не разговаривают.
— Да. Я думал, его отец признает его, если новое издательство Сынмина станет успешным. Но вышло ровно наоборот. Чем больше денег зарабатывает Сынмин — тем меньше с ним общается отец.
— Ким Сынмин так любит ваши книги?
— Он мой издатель, — рассмеялся Минхо. — Это довольно токсичные отношения. Он вынужден думать о прибыли, не только о любви к моим книгам. Но, если между нами, он не хвалил ни одной моей книги после Серебряного Зеркала. Может, боится сглазить, он ведь очень суеверный.
— Выходит, он пошел на большие жертвы ради вашего успеха. Вы… Вы благодарны ему?
— Безмерно, — серьезно ответил Минхо. — Ты, наверно, понял, что отношения у нас непростые, но… По-другому никак. Он поручился за меня, когда больше никто не стал — и потерял все. Теперь я всегда буду ему должен, а он всегда будет должен мне. Это… Сложно. А со стороны вообще, должно быть, дико. Как… Одержимость?
Джисон тоже искал это слово. Могло ли быть так, что Ким Сынмин изначально был помешан на своем друге до такой степени, что мог за него убить? Или на него тоже повлияло это место?
Это ведь не очень сложно представить: Сынмин, потерявший все, становится настолько одержим успехом книг Минхо, что воспроизводит их в реальности, тем самым… Что? Воздвигая им памятник? Празднуя успех? Принося жертву во имя славы?
Для нормальных людей это, конечно, чушь, но, если Сынмин одержим, то ничего странного в таком мотиве нет.
— А что ваш брат? Он тоже любит ваши книги?
— Пожалуй, что так, — согласился Минхо. — Я бы не очень хотел говорить о нем, если честно, он почти не имеет отношения к моим книгам.
— Но он здесь каждый раз, когда вы их пишете! — нашелся Джисон. — Только вы, он и ваш помощник. Он часть этой магии.
— Хм… — Минхо вздохнул. — Он не захочет быть частью твоей исследовательской.
— Он не привык быть в центре внимания. Ему нравится его размеренная жизнь. Он ни в чем не нуждается и поэтому ни к чему не стремится. Для меня это все очень странно, но кто я такой, чтобы мешать ему? Как старший брат я должен просто надеяться на то, что он счастлив.
В жизни Феликса совсем нет смысла. Или он есть, просто Минхо об этом не знает? И Сынмин, и Феликс показались Джисону одинаково одержимыми книгами Минхо, так что мешало Феликсу сделать то, в чем Хан уже подозревал Сынмина?
— А что насчет прошлых помощников? — спросил Джисон. — Они влияли на ваше творчество?
Минхо вздохнул, отведя взгляд.
— Ты знаешь, да? — спросил он. — Знаешь, что мой первый помощник покончил с собой после работы здесь?
Джисон на мгновение растерялся.
— Я… Слышал об этом, — сказал он. — Краем уха.
— Сынмин сказал мне, когда я попытался найти парня. Хотел позвать его и на второй год, звонил ему, писал… Сынмин сначала пытался скрывать, а потом рассказал. Оказалось, даже расследование было, но я тогда был в промо-туре и все пропустил. А Сынмин… Ну, не хотел меня тревожить вроде как. Я ему не благодарен за это. Это ужасно. Но, — сказал он с нажимом, — я правда ничего не знал. Я хотел послать его семье корзину цветов, но Сынмин запретил.
Выходит, подробностей смерти первого помощника он не знал. Если бы знал — уже бы сменил тему и точно не стал так откровенничать.
А вот Сынмин точно все знал, потому его и защищал. Сначала отец умер как в книжке, потом помощник. Минхо точно не был настолько толстокожим, чтобы не сломаться после таких новостей, да и, позволь он Минхо общаться со следователями, те бы из него всю душу вытрясли, нарочно затягивая дело, надеялись бы взять его измором.
И либо Сынмин так защищал Минхо, либо свои собственные интересы. Он узнал обо всем до или после полиции?
— Тогда расскажите мне, как вы вообще пришли к этому жанру? — продолжил Джисон, отгоняя мысли о мертвом помощнике. Сейчас не до этого. — «Серебряное зеркало» — это обычный детектив, но в остальных книгах вы лишь придерживаетесь детективной формы.
— Формы? — переспросил Минхо. — Интересно, почему ты так думаешь.
— Я не думаю! — возмутился Джисон. — Это ведь все сплошной обман, — он указал куда-то наверх, в сторону кабинета. — Герои будто ведут какое-то расследование, но вы ведь изначально знаете, что они ничего не найдут.
— Разве они ничего не находят? — Минхо загадочно улыбнулся.
— Их расследование обречено. То, что они находят, не может быть наказано. Они обречены на смерть с того момента, как вообще в это ввязались.
— Да, но почему ты называешь это формой?
— Потому что расследование не имеет никакого смысла. Вас наоборот ругают за расследование. Вы упускаете детали, будто специально развешивая крючки. Вы опускаете имена, хронология скачет туда-сюда. Вы даже следствие толком не описываете, оно всегда где-то фоном. Полиция совершенно бесполезна, и не на контрасте с главным героем, а вообще. Как и главный герой. Он может только принять свою судьбу — и все. Вот что я имею в виду под формой.
— Мне нравится твой анализ, — сказал Минхо. — Но, честное слово, каждый раз, начиная книгу, я обещаю себе, что напишу полноценный мистический детектив, но выходит как выходит. Я бы хотел, чтобы убийцей оказался обычный человек, но разве я могу так влиять на сюжет? Я тоже просто принимаю их судьбу.
— Но кто тогда все решает, если не вы?
— А кто решает твою судьбу? — спросил Минхо. — Разве ее кто-то решает? Она просто… Вершится, разве нет?
— Я сам решаю за себя, — ответил Джисон с вызовом. — Я ведь человек.
— Верно, — сказал он. — Но тогда и они решают сами. Идти до конца. Расследовать. Я не виноват, что они умирают. Я не такой человек.
У Джисона возникло дежавю, но он не смог понять, откуда.
— Так как вы пришли к этой форме? — напомнил Джисон.
— Ну, как ты мог заметить, я не очень хорош в расследованиях, — Минхо спрятал смущенное лицо за кружкой кофе. — Поэтому пришлось изгаляться. Такой ответ устроит?
— Точно не меня, — чуть обвинительно ответил Джисон.
— Ладно… Но я правда не знаю. Такие вещи должны исследовать после моей смерти, — вздохнул Минхо. — Думаю, я просто искал ответы. О том, кто я и что могу. О том, чего хочу и кто теперь мои друзья. Чаще всего я приходил к неутешительным выводам — отсюда смерти. Но исследование себя — это все же не детектив, так что… Да, наверно поэтому я так слаб в этой форме.
— С другой стороны, — продолжил Джисон. — Вы необычайно хороши в мистике, хотя, по вашим же словам, никогда ею не увлекались.
— Не увлекался, — кивнул Минхо. — Я… — он обвел взглядом стены Хижины. Его лицо стало мрачнее и печальнее. Он посмотрел на дверь за спиной у Джисона, и тому показалось, что он видит там что-то, чего Джисон ни за что не заметит. Он смотрел не на Хижину. Не на ее стены, он смотрел в нее, в саму ее суть. В гниющих досках было то, что хранило ответы. В стеклах, треснутых от ударов ветками, в скрипучих полах: все это хранило в себе жизнь, которой Джисон не знал и которую Минхо освоил прекрасно.
Минхо знал про это. Не мог не знать.
Хижина была его домом. Настоящим.
— Это место, — сказал он. — Ты ведь тоже чувствуешь, да? Не все помощники могли, но ты чувствуешь, я знаю. Оно на тебя давит. Испытывает тебя.
— Хижина, — сказал Минхо. — Для тех, у кого достаточно фантазии, это самое жуткое место на свете. Хижина стара и скрипуча, иногда даже может показаться, что она с тобой общается, да? И ветки вечно стучат, и дождь этот проклятый. Верно?
— Я не понимаю…. — Джисон и правда растерялся.
— Мне не нужно ничего придумывать, — сказал Минхо. — Это место само все дает. Это мой нескончаемый источник вдохновения. В одиночестве здесь можно такого себе напридумывать, что крыша поедет. И ты тоже можешь это чувствовать, поэтому тебе и страшно. Это просто значит, что у тебя хорошая фантазия, как и у меня. И как у Феликса: он терпеть не может здесь долго сидеть. Говорит, за ним кто-то наблюдает, — Минхо хмыкнул. — А вот Сынмин ничего не чувствует, ему просто не нравится быть вне города.
— Хотите сказать… Хижина — просто дом? — уточнил Джисон. — Вы правда так думаете? — вырвалось у него следом.
— Ну да, — хохотнул Минхо. — А как еще? Ты что же, решил, тут прячется злой дух?
— То есть ваш ответ «у меня просто хорошая фантазия»? — растерянно спросил Джисон.
— Ты будто разочарован, но что я могу поделать? — пожал плечами Минхо. — Все писатели просто заложники своих фантазий.
— Но вы ведь говорили, что это не ваши фантазии.
— Это не так-то просто объяснить, — сказал он. — Ты когда-нибудь думал о том, почему люди вообще занимаются творчеством? — Джисон покачал головой. — Я думал, но скорее в ключе: почему одни пишут, а другие рисуют? Почему кто-то создает картины из скрепок, причем такие, что иначе, как искусством, это не назовешь? И я пришел к выводу, что все дело в том, что некоторые люди просто не умеют общаться с окружающим миром. Нам не хватает обычных слов для того, чтобы донести то, что у нас на душе — и мы изобретаем искусство, — Минхо помолчал, загадочно улыбнувшись. Снаружи по-прежнему шумел дождь. Запах сырости был так силен, что в носу уже зудело. — Но иногда… — продолжил он. — Иногда мы просто проводники. Мы улавливаем то, что не заметят обычные люди. Придаем этому форму, пускай даже дрянного детектива, — он улыбнулся, — и несем в массы. Для этого нужна фантазия, но не всегда мы действительно что-то придумываем. Тебе стоит попробовать, может, тогда ты поймешь, — он закончил и выжидательно посмотрел на Джисона, но тот молчал. — Что скажешь?
— Что у меня будет очень непонятная глава, посвященная вашему опросу, — вздохнул Джисон.
Они еще немного поговорили о книгах: Джисон пошел по списку заготовленных вопросов, потому что ему нужно было хорошенько подумать о том, что он уже услышал.
Выходит, Минхо не знал о том, что живет в Хижине? Или просто не верит в это?
«Допустим, он прав», — подумал Джисон, но тут же отмел эту идею: слишком много странностей происходило для чего-то столь обычного, как старый дом. Да и Джисон ведь видел трупы: старые дома не доводят людей до такого одиними скрипами. Никто не покончит с собой из-за разбитого стекла или просевшей половицы. Нет, в этом месте точно было что-то еще, что-то зловещее и очень сильное.
Оно влияло на разумы людей, включая самого Джисона, но, очевидно, почему-то обходило стороной Минхо. Из-за того, что он хозяин? Или потому что бывал здесь с детства?
Или Минхо был нужен этому, чтобы влиять на людей? Оно вообще существовало без него?
Что, если именно оно нашептывало Минхо все эти зловещие сюжеты, а потом заставляло кого-то воплощать их в жизнь?
В это Джисон верил охотно. Но, раз так, как это остановить? Где его источник? В доме или в Минхо?
Очевидно, что ему придется сделать это самому: ни Крис, ни даже Хёнджин ему не поверят. И времени у него крайне мало: скоро конец лета, убийство должно произойти вновь.
Джисон перевел взгляд на укутавшегося в плед Минхо.
Он не убийца, напомнил он себе. Не в том смысле, в каком детектив Со о нем думает.
Он убил людей, но сам того не знает. Он просто дал голос той силе, что пряталась в этом доме. Сила, обретя голос, призвала кого-то еще и так заполучила руки.
Все началось с Минхо, но он не первопричина. Он тоже жертва, пускай сам этого не понимает. И его тоже надо спасти.
Джисон отогнал от себя эти мысли. Если Минхо — источник этой силы, он придумает, как его освободить. Минхо он вреда точно не причинит.
Но как понять, где источник?..
— Хижина всегда была такой загадочной? — спросил Джисон.
— Сколько себя помню, — кивнул Минхо. — Это все еще для исследовательской?
— Нет, это просто интерес, — скромно улыбнулся Джисон. — Если позволите.
— Позволю, — смеясь, согласился Минхо. — Мой дед и отец обожали Хижину, уж не знаю, почему, но обожали. В них обоих фантазии было ни на грамм. Но оба постоянно сюда ездили и постоянно таскали сюда нас с Феликсом. Мы облазили всю гору раньше, чем научились кататься на велосипеде. Потом повзрослели. Я полюбил это место, а Феликс начал его остерегаться. Ругался с отцом и дедушкой, отказывался сюда ездить. Те валили все на переходный возраст, но вот ему уже почти треть века, а он все так же не любит Хижину. А что скажешь ты?
— Да. Не считая кошмаров, как тебе Хижина?
Джисон задумался. Если бы Хижина была просто Хижиной — ему бы тут понравилось?
— Мне нравятся уединенные места, но я бы хотел, чтобы тут было побольше комнат, — признался он. — У меня есть друг, и я… Ну, я не хочу с ним жить или типа того, но я всегда мечтал, что в моем доме для него всегда будет готова отдельная спальня.
— Оу, ну… — начал Минхо, но тут же прочистил горло и замолчал.
— И мне теперь вдвойне интересно, — улыбнулся Джисон.
— Если бы ты спал в хозяйской спальне… У твоего друга была бы отдельная комната, — отведя взгляд, сказал Минхо.
Джисон смотрел на него выжидающе, пока тот наконец не посмотрел в ответ.
У Джисона не было времени думать об этом раньше, но разве он не был заинтересован в Минхо? Разве Минхо — не все, о чем он думал в последнее время, даже когда это шло в разрез с расследованием?
Он совсем к этому не стремился, но… Да. Минхо нравился ему. Это не было для него открытием внезапным, скорее… Неуместным.
Он восхищался им еще до их встречи. Он не мог насмотреться на его прекрасное лицо, пускай и видел его так редко.
Минхо не отводил от него взгляда, и Джисон вдруг понял, что может подсесть ближе. Минхо тоже подвинулся к нему навстречу.
— А я мог бы? — спросил Джисон.
— Кто знает, — улыбнулся Минхо. — Это ведь не только от меня зависит.
— Сначала — нет, — кивнул писатель. — Совершенно точно нет. Не в моих правилах и интересах. Но вчера… — он вздохнул, и вышло у него это так томно, что у Джисона покраснели уши. — Твоя жизнь была в моей ладони. Буквально. И я смотрел тебе в глаза, и… Я беспокоился за тебя. Не как человек беспокоится за человека. Понимаешь?
— Понимаю, — тихо ответил Джисон. — Я тоже о вас беспокоюсь, — это было правдой, впрочем, как и все, что он теперь говорил. — Постоянно. Когда вы не выходите по неделе, когда не едите… Когда ложусь спать, я все время думаю: каково вам там, в одиночестве?
— Я всегда был один, — грустно улыбнулся Минхо. — Даже когда был женат. У меня был только я сам. Думаю, это и повлияло на мою фантазию.
— В ваших книгах вам не одиноко?
— В моих книгах я не существую. Я бог и наблюдатель. Моя воля неоспорима. Я участвую во всем, но ничто не причиняет мне боли, ничто не волнует и не тревожит. В моих книгах меня нет, и поэтому мне там спокойно.
— Вы расскажете мне, о чем новая книга? — тихо спросил Джисон, глядя писателю в глаза. — Я правда хочу знать.
Минхо опустил взгляд на его губы. Оба знали, что должно произойти, но оба оттягивали этот момент, ловя последние мгновения перед неотвратимостью судьбы. У них было только это мгновение, чтобы остаться свободными от того, к чему их все это время вело свое провидение. Сладкое мгновение, приторное, но едва ощутимое.
— Еще нельзя, — так же тихо ответил он. — Не время. Ты ведь не рассказываешь свой сон до того, как его досмотришь?
— Так это все — сон? — спросил Джисон, неосознанно наклоняясь ближе. Минхо и не думал отстраняться.
— Нет, — ответил он. — Это реальность. Твоя и моя. Если ты этого хочешь.
— Мне нравится реальность, — прошептал Джисон. — Куда больше снов.
И он ткнулся своими губами в губы Минхо, и тот поймал их, захватил, прикусил. Приоткрыл рот, пропуская Джисона глубже. Уложил руки ему на плечи, переплетя пальцы в замок за его спиной. Дал притиснуться вплотную, дал обнять себя за талию.
Поцелуй вышел долгим, но все равно каким-то торопливым. Джисону все казалось нереальным. Слишком странно, слишком сумбурно, слишком быстро.
Минхо был теплым и податливым. От него вкусно пахло. На его бледной коже плясали отблески свечи. Он давал терзать свои губы и охотно терзал чужие в ответ, но не торопился делать что-то еще. И от этого Джисон ждал, что он вот-вот одумается. Вот-вот сам скажет «хватит» и уйдет. Обидится и обидит, закроется, как был закрыт все эти дни.
Джисон ждал, боялся и оттого торопливо ловил каждый его вздох, ласкал его губы снова и снова, касаясь их кончиком языка, выцеловывая острые уголки и поглаживая чужой язык.
Он целовал его как в первый, но в последний раз.
У них была только эта реальность. Только сейчас он мог это сделать. Только сейчас Минхо мог ему это позволить. Только сейчас неотвратимость была на их стороне.
— Думаю, нам стоит пойти спать, — прошептал Минхо, с трудом отодвигаясь. Джисон едва не застонал, жалобно, обиженно, как побитый пес. — Свет, кажется, не вернется.
Он позволил обнимать себя еще короткое время. Затем позволил погладить ладони и запястья, а потом поднялся и тихим шагом ушел в свою комнату.
Джисон, немного переведя дыхание, последовал его примеру.
И впервые за два месяца ему не снилась тьма.
В нем они были вдвоем. Лежали на полу. Джисон прижимал Минхо за тонкую талию к себе. Они безмятежно спали, не зная ничего, кроме друг друга, и не надеясь ни на кого, кроме себя самих.