утрата иллюзий

Юрий был студентом третьего курса и ему очень хотелось, чтобы все сдохли. дело, при этом, было отнюдь не в сессии, придирчивости профессоров или череде неудач в попытках выбить аркану в доте. просто Юрий с самого детства не любил людей и тогда, когда другие дети, мечтательно поднимая головы к небу, бормотали "хочу стать большим-пребольшим" или (сжимая кулачки и голосом слезным) "хочу, чтобы папа перестал пить", Юрий, глядя на то, как звезда срывалась с неба, на секунду вспыхивала, гасла, произносил равнодушное и холодное "хочу, чтобы все сдохли" и продолжал заниматься своими делами.

когда ему минуло пятнадцать, он потерял всякий интерес к тому, чтобы колотить однокашников или выкалывать глаза кошкам — настолько мелкомасштабное зло стало казаться ему не стоящим внимания. ему хотелось, чтобы страдали все без исключения и боль одного, двух, трех живых существ уже не доставляла ему ни малейшего удовольствия. и тогда Юрий стал раздумывать над тем, как умертвить наибольшее число людей, а по возможности — всех.

оказалось, что создание взрывчатки было делом крайне трудоемким, да и слабоэффективным, поэтому от этих идей Юрию пришлось отказаться. он перешел к изучению токсикологии, где его зловещие планы смогли встать на более твердую почву. за полтора месяца подробно изучив все яды от аконита до дихлордифенилтрихлорэтана, он выделил для себя с десяток наиболее сильных.

так, ему изрядно приглянулся сакситоксин, крайне схожий с тетродотоксином, но содержащийся в динофлагеллятах (крошечных красных водорослях), которых успешно поглощали биофильтраторы вроде моллюсков. поскольку яд не мог воздействовать на их ионные каналы, моллюски могли беспрепятственно накапливать яд, а после становиться смертельными для всякого, кто их сьдал. единственная проблема состояла в том, что гарантированно ядовитых моллюсков можно было раздобыть только на Аляске, что уже вызывало определенные затруднения. тем не менее, в своих мечтах Юрий занимался оживленным импортом.

закутавшись в мягкое одеяло и готовясь уснуть, Юрий представлял, как открывает ресторан на берегу залива. он называется "De La Moules". на потолках развешены дорогие люстры, на стенах — точные копии Мане и Делакруа. в день открытия ресторана, места забиваются до отказа. торжественная речь, приглашение именитой певицы. и вот гурманы в деловых костюмах неспешно поедают мидии под сыром blue cheese и укропом green dill, следя в панорамных окнах за неспешным полетом чаек.

но тут один из посетителей с нервным смешком информирует о том, что у него почему-то онемело лицо. к нему присоединяется второй, третий. в зале начинает расти беспокойство. гости нервно переглядываются, затем кто-то с гулким стуком падает на пол. гости вскакивают с мест, с шумом отталкивая стулья, по пути их роняя — но поздно. вместе со стулями на пол начинают валиться люди. их тела полностью парализует, они начинают задыхаться и корчиться, комически извиваясь на полу и вяло размахивая непослушными конечностями. Юрий наблюдает за всем этим, отчетливо понимая, что яд не преодолевает гематоэнцефалический барьер — что все они в сознании и испытывают страшные муки. и он начинает смеяться. его смех далек от злодейского хохота, но он полностью искренний, а дальше... дальше в комнату заходит бабушка.

— Юр, у тебя все хорошо?

Юрий с трудом успокаивается.

— да, ба. —говорит он и наблюдает за тем, как она своей шаркающей походкой удаляется на кухню.

Юрий жил в однокомнатной квартире на пенсию бабушки, поэтому идею с открытием ресторана пришлось забыть. также напрасным оказалось тщательное изучения мест произрастания coninum maculatum, physostigma venenosum и отличий вьющихся лиан, содержащий кураре от лиан обычных и бесполезных. по тем же причинам, по которым Юрий не мог открыть ресторан, он не мог поехать ни в Африку, ни в Южную Америку. и в тот момент, когда он уже начал впадать в депрессию, ему на глаза попалось описание ботолутоксина, которое он, по причинам неясным, упустил.

это был идеальный яд. начать хотя бы с того, что его название происходило от латинского botulus (колбаса). Юрий любил колбасу и ценил ее даже выше наггетсов и чебупелей. углубившись в изучение, он узнал, что действующий токсин вырабатывали бактерии clostridum botulinum, которые изредка убивают любителей консервов с поврежденными банками. иногда то же повторялось и с почитателями колбасы. ботулотоксин был одним из самых сильных известных природных ядов — одного грамма, по расчетам, было достаточно, чтобы умертвить миллион человек. яд пользовался сравнительной популярностью: ЦРУ пыталось обработать им партию любимых сигарет Кастро, а душа обергруппенфюрера СС Гейдриха покинула свое тело именно из-за его применения чешскими патриотами.

вдобавок, как показалось Юрию, достать его было крайне просто. в последние несколько десятилетий обнаружилось, что впрыскивание ничтожного количества токсина под кожу позволяет парализовать мышцы в строго ограниченной зоне. этим с удовольствием пользовались и Игорь Синяк, и Алла Пугачева, и Путин. поэтому, когда Юрий закрыл толстый том, он уже знал, что ему нужно делать.

очевидно, что Юрий не собирался воровать ботокс с лица Путина. разумеется нет. он собирался вырезать ботокс либо с лица Пугачевой, либо с лица Игоря Синяка. рассматривая фотографии последнего, он довольно быстро пришел к выводу, что лицо Синяка парализовано не ботоксом, а жиром. крайне этим разочарованный, он был вынужден остановить свой выбор на примадонне.

первая попытка сближения с жертвой оказалась неудачной. купив дорогостоящий билет на ее концерт Юрий пришел совершенно неподготовленным.

«ты, теперь я знаю, ты на свете есть!

и каждую минуту,

я тобой дышу, тобой живу

и во сне, и наяву!» — услышал Юрий.

пока он судорожно пытался найти аптеку с берушами, концерт закончился и, когда Юрий вернулся, из зала уже валили толпы народа. он с удовольствием отметил, что взрослые брали на концерт даже малолетних детей и совершать над Пугачевой насильственные действия ему расхотелось моментально. в деле распространения мировой скорби и боли, она преуспевала значительно лучше него.

Юрия не сильно заботило, как он будет применять ботулотоксин, когда его раздобудет. пространство для использование было бескрайним: его можно было наносить на движущиеся поручни в метро, распылять, подобно тому, как распыляли токийские террористы зарин или, в конце концов, подкладывать в банки с морской капустой до тех пор, пока интоксикации не стали бы связывать с их потреблением. эти банки никогда не были герметичны и различить уже открывавшиеся было едва ли возможно.

позабыв о Пугачевой, Юрий решил попросту похитить одну из гламурных леди, но поиск был крайне долгим. он шатался по брендовым магазинам, фитнес-центрам и косметическим салонам, но наткнулся на лицо с достаточным количеством ботокса только спустя пол года. она была замужем, жила в центре (как следствие первого тезиса), любила ночные клубы и крутой отрывняк, как она сама характеризовала разновидность времяпрепровождения одной из своих подруг. в конце концов Юрий узнал все ее привычки и даже, подобно Нэшу, пытавшемуся составить описательную формулу для движения мухи, смог определить некоторые закономерности в ее хаотичных маршрутах.

похищение было запланиравано на пятнадцатое февраля. пока она ждала бы такси, едва в состоянии держаться на ногах, но с несменяемым Яниксом в наушниках, он подошел бы к ней сзади и, что называется, надел бы цепь на цепь на цепь. слегка стянув, протащил бы до арендованного автомобиля, а затем дело оставалось бы за малым.

но что-то пошло не так. пятнадцатого февраля жертва даже не вышла из дома. она не сделала этого ни шестнадцатого, ни семнадцатого, ни даже двадцатого. Юрий недоумевал. больна ли? может, ботокс попал в цереброспинальную жидкость? но все было проще. жертва самоизолировалась.

с того момента, как Юрий это осознал, в его жизни начался новый благоговейный период. он стал внимательнее относиться к новостям, а когда расплывчатая картина зарождавшейся катастрофы стала ясна, его стали охватывать порывы неимоверной радости. Юрий прыгал по комнате, забегал даже на кухню, где на раскладушке ворочалась бабушка, и кричал ей в ухо, какое же это счастье, какие чудесные наступили дни. бабушка ничего не понимала, но была рада за прежде мрачного и молчаливого внука.

— все сдохнут! — восторженно провозглашал Юрий. — сдохнут все-все-все. все, абсолютно!

когда он выходил в магазин, он передвигался либо вприпрыжку, либо бегом. пока ему в лицо сыпал град, Юрий несся — без шапки, с челкой, бившей по лицу, навстречу холодному ветру и иногда коротко вскрикивал, чем вызывал недоумение и подозрительные взгляды прохожих.

он с удовлетворением наблюдал за предсказуемой экспонантой распространения вируса. он видел закрытые города, перепуганных людей, новостные сюжеты, наполненные паникой и, что было приятно в особенности, многочисленные фотографии гробов, приходивших из Италии. люди умирали скопом. их было негде хоронить. было видно, как вирус поражает то одного, то другого политического лидера. апогеем счастья Юрия стало обращение Путина к народу —н смотрел на эту маску сфинкса, которая, казалась, всеми возможными способами пыталась не показать своего личного страха, говорила успокаивающие слова, но призывала к локдауну.

закрыли вузы, школы, магазины. ходили слухи, что трупы итальянцев уже перевозят в закрытых фургонах и сжигают, не давая родственникам проститься с покойными. о короновирусе три четверти эфирного времени говорила каждая фм-радиостанция, он был единственной обсуждаемой темой и, листая ленту вконтакте, Юрий увидел следующий текст, опубликованный в tinkoff journal:

«пользователь TJ переболел Covid-19 в тяжелой форме — о том, как он лежал 10 дней в госпитале и как сам наделал немало ошибок в лечении.»

ниже следовала цитата:

"ночью вы лежите и кашляете. просто представьте, 1300 человек лежит и задыхается в ночи, а звук этого гарканья, переходящего в рвоту, отражается от железной крыши Ледового Дворца, превращенного в госпиталь..."

Юрий был на седьмом небе. ледовый дворец превратили в госпиталь. в нем задыхались тысячи, в нем рвало тысячи тех, кому, очевидно, предстояло умереть. выжил только один какой-то низкосортный сельский поэт — да и бог с ним. впервые за двадцать лет своей жизни, Юрий начал засыпать, как младенец.

— да бросьте, ребят — говорил один из интернет-знакомых в дискорде во время катки, — нужно иметь с десяток церебральных синдромов, чтобы этому верить. по-моему, все выглядит так, как если бы при помощи манипуляций с измерительными приборами создали бы фикцию землетрясения. эскалация нереальна, а все, с чем мы имеем дело — это апокалипсис спектакулярной виртуальности, чья гегемония, в конечном счете, гораздо более опасна, чем реальный апокалипсис.

в оригинале его речь была не столь изыскана и снабжалась изрядным количеством матерщины, но Юрий возненавидел его уже с первых слов.

— на основании доступных нам данных — говорил умник — то есть избытка комментария при недостатке образов, мы можем предположить, что имеем дело с широкомасштабной рекламной компанией, вроде той, которая когда-то нахваливала бренд GARAP, а что за продукт за ним скрывался, никто так и не узнал. каждый говорящий об инфекции с телеэкрана, пускай, не всегда намеренно, но апеллирует к возможностям когнитивных искажений таким образом, что люди реагируют не на обьективную информацию, а на то, как она им преподносится. мы можем сказать, что ежедневно от короновируса погибает одна стомиллионная часть земли и прибавить, что, помимо прочего, одна десятитысячная часть земли ежедневно погибает просто так — и всем будет безразлично. но если мы станем озвучивать цифры, вызывая ассоциативную реакцию (400 умерших? о господи, да это ведь больше всех моих знакомых!), то получим весьма неплохую отдачу.

— какой же ты тупой... — злобно прорычал в микрофон Юрий. — лучше бы не фидил...

— тупые те — огрызнулись в ответ — кто при вероятности смерти от заболевания в три тысячных процента (следует отдать должное, для семидесятилетних она — 0,5) либо опасается ее, либо обсуждает вне контекста банальных и скучных драматических постановок. во времена эпидемии чумы в Афинах Перикл был вынужден схоронить двух сыновей. пока две путинских шалавы не повторят того же, любые разговоры об опасности смехотворны.

в тот вечер Юрий снова стал просматривать учебники по токсикологии.

может ли быть так, что катастрофа пройдет бесследно? нет, не может. на самом первом сайте, который вылетает по запросу "короновирус" сказано, что от него погибнет 80% человечества. значит, так и будет. даже, положим, это преувеличение, но 50 будет наверняка. сдохнут не все, но очень-очень многие. и все, что нужно делать — это ждать. можно просидеть дома год, можно больше, лишь бы увидеть, как неосторожные дебилы подхватывают инфекцию, умирают, а их трупы сжигают с сотнями других в крематории. сколько уже померло? сотня тысяч? скорее всего, преуменьшают, чтобы не наводить панику. интересно, насколько мало людей останется вскоре на улицах. а если придется пойти в вуз, то сколько одногруппников он недосчитается? у Касаткиной всегда был слабый иммунитет. Касаткина — да... определенно в минус.

Юрий не мог думать ни о чем другом. ему казалось, что, если локдаун ввели почти в каждой стране, если даже саммит G20 собирались проводить удаленно, то угроза неописуемо масштабна и, когда он снова выйдет из дома на улицах едва ли останутся живые люди. особенно его порадовало формальное снятие карантина, которое говорило о том, что на улицы снова повалят толпы людей, не подозревая, что инфекция никуда не делась. за время карантина она распространилась только больше и, пересекаясь в автобусах, метро, оживленных улицах, люди будут передавать друг другу инфекцию. передавать — и гибнуть. подыхать, как собаки.

10.

первые две недели сентября он не появлялся в вузе, но наконец любопытство одержало верх. сам он не боялся смерти, но ему было жаль по причине нее лишаться возможности наблюдать за смертью других. поэтому, впервые за много месяцев выходя из дома, Юрий нацепил и защитные очки, и маску, (больше схожую с противогазом), и перчатки.

первым, что он почувствовал, когда вышел и дошел до метро, было недоумение. по сравнению с февралем количество людей нисколько не уменьшилось, даже трафик был тем же. зайдя в метро, он был удивлен еще больше: толпы людей находились на расстоянии считанных сантиметров друг от друга, они давили друг друга, соприкасались — и Юрий осознал, что это происходит уже не первый месяц — происходит уже давно — и не вызывает никаких, асболютно никаких последствий. люди могли делать это совершенно безнаказанно.

спустившись по эскалатору, он не увидел ни одного человека, надрывающегося от кашля или без сил упавшего на ступени. никого не рвало, нигде не было санитаров, готовых оказать скорую помощь. зато из динамика раздавалась гнусавая просьба использовать средства индивидуальной защиты. Юрий сел в поезд. с того момента, как он был в нем в последний раз, решительно ничего не изменилось — разве что все, за исключением одного человека, были в масках. их взгляды пересеклись. на лице человека как будто заиграла лукавая улыбка и Юрию захотелось ему вмазать, но он не сказал ни слова.

проехав пару станций, Юрий снова услышал эту просьбу. она передавалась уже другим голосом. на следующей станции — снова, и снова другим. на лицо были все признаки, все симптомы катастрофы — люди были в масках, из динамиков вылетали тревожные сообщения, но самой катастрофы Юрий не видел. могло ли быть так, чтобы потребовалось прерывать авиасообщение, блокировать трафик, вынуждать дрейфовать круизные лайнеры, если бы не было угрозы жизни каждого, если бы абсолютно каждый не мог бы умереть в одночасье? нет, нет, не могло. никак не могло.

Юрий вышел из вагона. поднимаясь на эскалаторе он провожал взглядом все те же толпы людей. казалось, их стало только больше. кто-то прыскал на руки антисептиком. в душе Юрия впервые зародились сомнения.

он вышел из метро, все те же толпы студентов валили по направлению к вузу. он зашагал быстрее. ему нужно было знать наверняка, ему нужно было проверить. войдя в помещение, он измерил температуру и тут же быстрым шагом пошел к аудитории. по пути он встретил нескольких знакомых преподавателей. они оживленно переговоривались, были живы и, по всей видимости, здоровы. ввалившись в лекционный зал, Юрий поднялся на самые задние ряды и начал ждать.

стали появляться одногруппники. он провожал их тревожных взглядом и считал. пятый, шестой... параллельные потоки факультета также забивали скамьи и их становилось все больше. за пять минут до начала занятия зал был забит на половину, за минуту — в нем почти не осталось мест. и в тот момент, когда Юрий увидел почти уже каждого, в зал ввалилась Касаткина — со слезящимися глазами, вытирающая нос платком, но живая — живая! — Юрий ошеломленно понял, что ни один человек на факультете, ни один преподаватель не был мертв и все, то единственное, что он смог из себя выдавить, сводилось к одному, с самого начала крутившемуся в голове слову.

— наебали... — прошептал Юрий.

ему стало дурно. он встал с места и направился к выходу.

— наебали... — пробормотал он под нос, но уже громче.

под насмешливыми взглядами одногруппников, он вышел из аудитории и направился прямо по коридору мимо кофейных автоматов, солнечных бликов на стенах и скамеек, сидя на которых переговаривались десятки людей. все они были в масках. внезапно Юрий ощутил порыв ярости.

— ебучего вируса нет! — крикнул он, срывая маску. —ебучего, блять, вируса нет... -- и он, не сбавляя шаг, также сорвал с себя очки, перчатки и бросил их прямо на пол. на него оборачивались, но ему было безразлично.

он вышел на воздух. слезы застлали его глаза. промокнув и вытерев тыльной стороной ладони серое небо и потерявшие формы дома, Юрий зашагал к дому. на его лице не было маски. порывшись в карманах, он выбросил антисептик.