Однажды в Ярославле. Глава 5.

Никита недоверчиво хмыкнул, держа в руках зарплатный листок, врученный бригадиром. Последний месяц он трудился на единственном в швейном цехе станке, платили за такую работу неплохо, учитывая лагерные реалии. Его коллега, которого он сменил, иной раз зарабатывал больше, чем на воле.
Большинству заключенных о подобном приходилось только мечтать. Средняя зарплата на зоне составляла триста рублей в месяц. Исключением было предприятие, работающее на оборонную промышленность, там рабочим платили прилично, как на свободе. Ложкой дёгтя, помимо блата, была вредность. За год работы в таком цеху человек сдавал на глазах и находил у себя целый букет болячек, о которых и не подозревал. Но это никого не останавливало, на каждое свободное место всегда была куча желающих.
Остальные производственные объекты не могли похвастаться высокими зарплатами, но меньше всего платили в швейном цеху.
Поначалу Никита работал клейщиком, и самая большая сумма, которую он получил, составила двести шестьдесят три рубля. Её хватило на две пачки сигарет в местном магазинчике и шоколадку. Швеи получали немногим больше. Однако в лагере на работу ходили отнюдь не за зарплатой.
На работе не было докучливых блатных, готовых докопаться до простого арестанта за каждый пустяк. Вертухаи лояльно относились к рабочим, закрывая глаза на мелкие нарушения, которые ни за что не спустили бы обитателям жилой зоны.
На каждом производстве имелся душ с горячей водой, где можно было мыться хоть каждый день. Те зеки, кто не работал, довольствовались общей душевой, открытой раз в неделю.
Многие правила, по которым арестанты жили в бараках, здесь нарушались, но в жилке об этом не говорили. Происходящее здесь тут и оставалось, выносить сор из избы было не принято.
Запретов в каждом цеху было множество, от сим-карты до героина. Прятать их от внезапного шмона, которые изредка всё-таки случались, было на порядок легче, чем на бараке, а тайники делали настолько хитрые, что они существовали годами.
Самая главная причина, по которой Никита хотел попасть на промку, были бросы. Он давно хотел заиметь себе в пользование личный телефон, но с деньгами у него было туго. Из всех родственников была только сестра, однако отношения с ней были натянутыми. Друзья порой засылали немного денег Никите, их он сразу тратил на сигареты. Да и опасно это, товарно-денежные отношения на зоне, подобное блатные не одобряли. Оставались бросы.
Большинство нелегальных посылок с воли перекидывали в самой узкой части периметра, которое находилось напротив швейного цеха. Отвечали за доставку Белорус и Паук, соседи Никиты. Они же помогли ему устроиться на швейку, хотя помощь эта не была бескорыстной.
Взяли Никиту на должность клейщика. Работа была муторной, монотонной. Он тщательно проклеивал вручную каждый шов костюма резиновой лентой, тем самым обеспечивая изделию полную герметичность.
На третий день, когда Никита, переодевшись, хотел приступить к работе, его позвали в «угол». Так обычно называли место, где заседали блатные. Там уже успели расположиться его соседи. Вместе с ними сидел смотрящий цеха, худой мужик средних лет по прозвищу Сизый.
- Ну чего малой, садись давай, чифирнем, - похлопал по скамейке смотрящий. – Успеешь ты ещё поклеить, не работать же на лагерь приехал.
Усевшись рядом и отхлебнув крепкого чая, наполовину состоящего из заварки, Никита выжидательно посмотрел на присутствующих.
- Короче, ситуация такая, - начал вводить его в курс дел Белорус. – Сегодня брос будет, надо кому-то ловить это всё. Ты же хотел в движуху, вот она. Справишься?
Никита молча кивнул, ожидая продолжения.
- Там не много, всего 17 грузов, - подал голос Паук, сидевший до этого с отрешенным видом. – Собирать ты всё один будешь, а мы обеспечим наблюдение. Если мусора побегут на место перекида, увидим и крикнем, чтобы ты уходил оттуда. Но всё должно быть ровно.
- А что в бросах? – решился спросить Никита. – За наркотой я точно не пойду.
- Не парься, ну шо ты, какая наркота , - отмахнулся Белорус. – Мы такими вещами не занимаемся, там только трубки и спирт.
- Если всё сделаешь на красоту, так выпьем немного вечером, - смотрящий неотрывно смотрел на Никиту. – И телефончик какой тебе придумаем.
- Хорошо, - кивнул головой Никита. – Я справлюсь.
Спустя пару часов, когда все отправились на обед, Никита вышел через заднюю дверь цеха и прокрался к забору. Присев на корточки, стал ждать. Он старался не думать о том, что будет, если охранники поймают его. Скорее всего, изобьют и кинут в штрафной изолятор на несколько недель. И про условно-досрочное можно будет забыть. А он бы хотел освободиться из этого унылого места пораньше.
От мрачных дум рефлексирующего Никиту отвлек хлопок. Быстро вскинув голову, он увидел, как через забор в его сторону летит какой-то предмет.
«Началось!» - вспыхнула мысль в голове, и он стремглав бросился к месту падения, сжимая в руке мешок, заботливо врученный Белорусом. Подобрав первый груз, Никита услышал рядом еще один хлопок и метнулся туда, задирая голову к небу, чтобы не пропустить следующий. К счастью, перекидчик попался опытный, броса летели кучно и падали на небольшой пятачок, где их сразу подбирал Никита.
В какой-то момент наступило затишье, и, наскоро пересчитав количество, он понял, что всё закончилось. На полусогнутых ногах, с мешком за спиной Никита потрусил в сторону швейки.
Там его уже ждал Паук, который сразу схватил заветный груз и пошёл его прятать. Делалось это на тот случай, если вертухаи прознали про брос и уже бежали к ним с обыском.
Но всё обошлось.
После дневной проверки в цех пришёл смотрящий барака и, переговорив с Сизым, направился к Никите.
- Здорово были, - поздоровался блатной. – Пошли в угол, разговор к тебе есть.
Слегка напрягшись, Никита послушно последовал за ним. В углу уже сидели Паук с Белорусом, о чём-то оживленно разговаривающие, и сразу же стихнувшие при их появлении.
- Сизый говорит, что ты себя сегодня хорошо проявил, малой, - начал смотрящий. – Красавчик, так держать, легавые даже ничего не заметили. На дороге стоять вещь достойная, ты всему лагерю благо несешь! Так что можешь отдохнуть с пацанами немножко, только не палитесь. Особенно ты, Паук!
- А чего сразу я, - забубнил тот, не поднимая глаз от пола. – Я вообще тихо-тихо себя веду.
- Думаешь, я забыл, кого пьяного на проверку выносили? – хмыкнул блатной, поднимаясь со стула. – Давайте без этого, иначе спрос будет жесткий, с каждого! Пошли груза смотреть, где они?
Пока покрасневший Паук ходил за спрятанными бросами, остальные отправились на склад. Никиту поставили у двери, чтобы он разворачивал всякого, кто хотел заглянуть туда. Но все остальные делали вид, что ничего не произошло и спокойно продолжали заниматься своими делами. Спустя десять минут блатной вышел из склада и пошел к выходу, держа в руке небольшой пакетик.
Через несколько минут вышли и остальные.
- Ну чего, давайте посидим немножко? – с предвкушением в голосе произнёс Сизый. – Накрывай поляну, Паук!
Соорудив нехитрую закуску и разбавив спирт водой, компания уселась в углу.
- Ну, за нового члена банды, - шутливо сказал Белорус, поднимая кружку. - Фарту, Никитос!
Слова насчёт банды всех насмешили, но чем больше проходило времени, тем больше это походило на правду.
Броса летели каждую неделю, и Никита исправно их принимал. Вскоре у него появился телефон, но денег по-прежнему не было. Он обратился к Сизому, с которым у него уже успели завязаться приятельские отношения. Тот внимательно выслушал Никиту и обещал подумать. Думал недолго, в цехе как раз освобождалось место станочника, единственная должность на швейке, где хоть как-то платили. Но работать надо было постоянно.
Не раздумывая, Никита согласился. Отсутствие сигарет напрягало гораздо больше физического труда и он с головой ушел в работу. Последнюю неделю Никита с предвкушением ждал расчётных листков, гадая, сколько получит. По его прогнозам, сумма выходила приличная.
В день зарплаты Никита взял протянутый бригадиром листочек и жадно вгляделся в него. Но чем больше он его изучал, тем сильнее проявлялось его недоумение.
- У тебя всё нормально? – спросил Сизый. – Как-то ты в лице поменялся.
- Блин, херня какая-то, - Никита протянул ему листочек. – Посмотри, Сань, первый раз такое вижу.
Хмыкнув, тот взял протянутую бумажку. Наскоро её пробежав, насмешливо заулыбался.
- Ну, семь тысяч получил, большие деньги тут, чего возмущаешься? Больше всех в цехе, ударник социалистического труда прям!
- Так они с меня удержали шесть! – возмутился Никита. – Первый раз такое вижу!
- А как ты хотел, - продолжая улыбаться, Сизый внимательно смотрел на парня. – Запомни, малой, мусорам веры нет. Ты для них расходный материал, никто, они в тебе человека не видят. Смогут всё забрать – заберут до последнего. Вот ты месяц пахал на станке, костюмы клеил. А они с тебя взамен из твоей зарплаты вычли деньги за жилье, воду, свет, еду!
Прервавшись на секунду, он пробежав взглядом лист.
- Ты смотри, даже за туалетную бумагу вычли. Ты её получал, кстати?
- Нет…
- И никто не получал, - поднял палец вверх Сизый. – А она есть!
- Разве за нас не платит государство? – недоумевающее спросил Никита, забирая листочек из рук собеседника. – Оно же нас посадило, пускай и разбирается.
- Да ты чего, ещё скажи про деньги налогоплательщиков. Каждый лагерь сам себя обеспечивает почти, за счёт промки. Тут же миллионные заказы каждый месяц, денег должно быть, хоть жопой жуй. А те деньги, что управа на нас шлёт, пиздят, сволочи! Все они в карманах начальства оседают, а им даже нормальной еды в столовую купить в падлу.
С последним утверждением Никита не мог не согласиться, уже третью неделю в столовой давали овёс. Каша из овса на завтрак и ужин, в обед к рациону добавлялся суп из гнилой картошки и того же овса.
- У всех, кто получает больше шести тысяч, удерживают по бане, - назидательно произнес Сизый. – Но больше шести не удерживают, не парься. Так что получай больше. И никогда не верь мусорам!
Последние слова Никита запомнил.

* * * Заступив на смену, Бакенбардов только покривился, когда узнал о назначении. Первые полдня выпало дежурить в школе, где заключенные восполняли пробелы в среднем образовании. Казалось бы, спокойное место, но добрую часть учеников составляли дерзкие и острые на язык малолетки. Так на лагере называли выходцев из колоний для несовершеннолетних, отправленных на общий режим досиживать срок. Малолеток Бакенбардов не любил.
Порядки в воспитательных колониях царили лютые, и виной тому был не режим, а сами воспитанники. Охотно принимая воровскую идеологию, они слепо следовали ей со свойственным юности максимализмом. Многие настолько проникались этими идеями, что не видели свою жизнь вне криминального мира. Доходило до абсурда.
Красный цвет в местах лишения свободы ассоциировался с ментами. «Красными» называли активистов, стукачей и самих надзирателей.
Малолетки в этом пошли куда дальше взрослых зеков. Если к кому-нибудь на свидание приезжала мать в красном платье цвета, идти на встречу было «западло». И таких примеров можно было привести великое множество.
Со временем эти традиции слабели, но не так, чтоб уж сильно.
Переехав на взрослую зону, юные обитатели колонии вели себя развязно и вызывающе, особенно по отношению к надзирателям. Некоторые буйные головы ухитрялись даже вступать в драку с тюремщиками, но их горячность быстро охлаждал карцер. Впрочем, таких было немного.
Шагая по плацу к зданию школы, Бакенбардов с тоской представлял себе последующие несколько часов. К счастью, у него был план на подобный случай.
Несколько сигарет в его пачке были с сюрпризом, который он подготовил еще дома. Табак в гильзах был перемешан с кусочками «рыжего», причём дозу спайса Бакенбардов подобрал слабую, такую, чтобы никто не заподозрил старшего сержанта в употреблении запрещенных веществ. Кайфовать на полную он позволял себе дома, на работе приходилось держать себя в рамках.
Но стресс такая сигаретка снимала отлично. В школьное фойе Бакенбардов вошел с легкой улыбкой и споро начал подниматься по лестнице. Заглянув в учительскую, обнаружил там своих коллег и вместе с ними стал ждать начала занятий. Во время уроков они будут проверять классы, патрулировать коридоры и, по мере надобности, сопровождать освободившихся учеников обратно в жилую зону.
Прозвенел звонок, и надзиратели лениво двинулись исполнять служебный долг. Бакенбардова мягко штормило, но лицо, застывшее в казенной гримасе, ничем его не выдавало. Ему выпало патрулировать коридор на третьем этаже и старший сержантлениво отправился туда. Преодолев пару лестничных пролетов, он оказался на месте и приступил к работе.
Заложив руки за спину, Бакенбардов неспешно ходил по длинному коридору. Двери школьных кабинетов, где шли занятия, были приоткрыты, за ними слышались голоса педагогов. В одном из классов крутили фильм, в чём старший сержант убедился лично, просунув голову в дверной проём. Зеки его даже не заметили, полностью поглощенные происходящим на экране, а учительница подняла вверх большой палец, показывая, что всё в порядке. Бакенбардов кивнул и вернулся к работе. Коридор уже успел наскучить, и это было только начало смены. Старший сержант тяжело вздохнул.
Прошел час. От выкуренной по дороге в школу сигаретки остались только воспоминания, и Бакенбардов решил устроить перекур. Он начал спускаться по лестнице и услышал женский возглас, донесшийся из кабинета.
Развернувшись, старший сержант быстрым шагом вернулся в коридор и попытался определить нужный класс. Труда ему это не составило, из приоткрытой двери ближайшего кабинета донесся зычный голос учительницы:
- Я такое первый раз вижу!
Учительница географии, Мария Степановна, отличалась гренадерским телосложением, и голос имела под стать. Неудивительно, что Бакенбардову послышался вопль. Но Мария Степановна всего лишь удивлялась с ученика.
В начале урока она устроила короткую самостоятельную работу и велела сдать тетради, решив тут же их проверить. Чтобы ученики не сидели без дела, пока она будет проверять задание, учительница включила фильм о дикой природе.
Зеки радостно загомонили, такой формат учебы им нравился. Почти в каждом школьном кабинете был свой проектор и показ учебных фильмов во время уроков был нормой. Иногда учителя включали и художественные фильмы, но только если они пересекались с темой занятия. Уроки литературы в этом плане пошли дальше, почти все книги из школьной программы ученики не читали, а смотрели.
Переключив внимание школьников на белый экран за своей спиной, Мария Степановна споро проверяла тетради. Написала большая часть из рук вон плохо, но свою тройку они получат. А большего и не надо, за оценками тут никто не гонится.
Размашисто нарисовав очередную трешку, она закрыла тетрадку и пробежала взглядом фамилию владельца, на миг запнувшись. Подняв голову, Мария Степановна хмыкнула так громко, что старший сержант услышал её у лестницы.
- Извините, конечно, что прерываю, - она поставила фильм на паузу и обратилась к классу. – Но я первый раз такое вижу.
Взяв тетрадь со стола, громко сказала:
- Пирогов Абдурахман, встань, пожалуйста.
Под редкие смешки с места встал молодой, крепко сбитый парень. Ежик коротких черных волос на макушке покрывала тюбетейка, которую он все же неохотно стащил под расширившимся взглядом Марии Степановны.
- Вот так да! - всплеснула она руками. – И давно ты Абхурахманом стал? Недавно же Мишей был.
- Когда веру новую принял, - не глядя на нее, ответил зек. – Теперь это мое имя.
- Нет уж, извини, у себя на уроке я буду звать тебя Михаилом. И тетради больше так не подписывай... Абдурахман.
Убедившись, что конфликта нет, Бакенбардов вышел из кабинета. В таком деле лучше перестраховаться. Конечно, в школе везде висят камеры, которые просматриваются в режиме реального времени местными операми. Это месте сильно охраняется, и неприятных инцидентов тут давно не случалось. Большинство учителей были женщины средних лет, мужчин было всего двое, и оба преклонного возраста. Все вольнонаемные. В школах исправительных учреждений платили неплохую надбавку за условия труда, а работы было меньше.
Само здание могло похвастаться свежим казенным ремонтом. Каждый класс был оснащен проектором, в углу над входом висел телевизор. Старые доски, на которых писали мелом, заменили пластиковыми и рисовали на них маркером. На уроках информатики зеки садились за новые нетбуки. Имелся оснащенный тренажерами спортзал. Директор школы сумел выбить повышенное финансирование.
Но вот ученики ему попались на редкость нерадивые. Мало кто из отбывающих наказание преступников хотел закончить школу с хорошим аттестатом, хотя такие и случались.
Прогуливать школу было чревато, опера проверяли списки посещаемости, отправляя в карцер злостных прогульщиков.
Согласно внутренним правилам исправительной системы, все граждане, не достигшие тридцатилетнего возраста и не имеющие среднего образования, обязаны были получить его в стенах колонии. Таких было много.
Сложнее всего было с иностранцами. Некоторые даже с трудом изъяснялись на русском языке, но закон отправлял их в стены школы, где они становились головной болью преподавателей.
Спустившись на первый этаж, Бакенбардов подошел к неприметной железной двери под лестницей. Она вела в курилку, небольшую огороженную высокими решетками площадку. По верху незыблемым элементом декора шла колючая проволока. Она тут везде, на каждом шагу.
Сигарету на этот раз решил закурить обычную, скоро перемена. Там надо быть внимательным, все ученики будут болтаться в коридорах.
Выпустив дым изо рта, Бакенбардов думал про Абдурахмана, который совсем недавно был Мишей. На лагере уже было несколько подобных ситуаций и старшему сержанту это все не очень нравилось.
Многие мусульмане, попав в тюрьму, становились ярыми приверженцами своей веры. Они совершали намаз по несколько раз в день, соблюдали пост и отпускали бороды, хотя последнее и запрещалось. Некоторым этого было мало, и они старались обратить в ислам других арестантов, порой успешно.
В основном, это были люди, не чувствующие за собой поддержки. Выживать в тюрьме одному довольно сложно, а друзей еще надо найти. Многие предпочитали держаться маленькими группками, куда чужих не пускали.
Мусульмане, наоборот, охотно принимали к себе всех. В кабинетах оперов ходили туманные разговоры, что за этим может стоять какая-то запрещенная группировка. Случаи в ИК1 были не первыми, подобное происходило во всех тюрьмах страны. Якобы уже были прецеденты, когда новоиспеченные мусульмане по освобождению направлялись не к месту жительства, а в ИГИЛ. Но правда ли это, Бакенбардов не знал.
Хотя взять того же Абдурахмана, который Миша. Он же юнец совсем, года не прошло, как с малолетки поднялся. Кроме тюрьмы не видел толком ничего, мозги свежие, чистые, пиши на них, что хочешь. Промыть так можно, что и в самом деле решит шахидом стать.
Но это точно не его проблемы. Бросив взгляд на часы, Бакенбардов бросил чинарик в урну и поспешил наверх. Через пять минут начнется перемена.

* * *
Кате снился пожар. Языки огня подбирались со всех сторон, норовя оставить пламенный поцелуй на нежной коже. Она заметалась, но выхода не было. Над головой затрещал потолок, грозя раздавить девушку раньше, чем с ней закончит огонь. Хруст отдавался в висках вспышками боли. Жар сделался нестерпимым, и Катя закричала, чувствуя, как горят волосы.
Вырвавшись из кошмара, несколько минут она лежала неподвижно, чувствуя под собой промокшую от пота простынь. Всё тело горело, черепная коробка грозила расколоться. Пожар был всего лишь сном, но жар и боль были настоящими.
Её начало тошнить, но сил подняться не было, и она просто свесила голову с края кровати. После нескольких безуспешных попыток, она откинулась на кровать. В ушах стоял писк, а потолок норовил ускользнуть в сторону, стоило Кате посмотреть на него. Еще никогда ей не было так плохо после употребления веществ.
Облизнув сухим языком потрескавшиеся губы, она осознала, что нестерпимо хочет пить. Надо собраться с силами и доползти до кухни.
Встать удалось с пятой попытки. Держась рукой за стену, словно дряхлая старуха, она медленно дошла до кухни. Рухнув на стул, подтянула к себе кувшин и жадно начала глотать воду.
Это совсем не походило на выходы, состояние, приходящее на следующий день после марафона.
Там в первую очередь страдала психика, синтетическая эйфория не проходила бесследно. Но это совершенно другое, так паршиво ещё никогда не было.
Всё тело пронизывала ноющая боль, но особенно сильно болела левая рука. При каждой попытке её согнуть, Катя тихо охала.
С трудом поднявшись со стула, она вернулась в спальню, предусмотрительно прихватив с собой воду. Обратный путь девушка проделала чуть быстрее, сжимая кувшин правой рукой.
Поставив воду рядом с кроватью, села. Прогнувшись, одной рукой неуклюже стала стягивать мокрую футболку с длинным рукавом, в которой спала. Покончив с этим занятием и внимательно взглянув на левую руку, Катя в очередной раз охнула. Весь локтевой сгиб представлял собой распухший лиловый синяк.
При взгляде на это безобразие, Катя стала вспоминать события прошлой ночи, подернутые до этого пеленой тумана.
Из всех способов употребления милее всего Кате был внутривенный. Поначалу чуравшаяся иглоукалывания, вскоре она чувствовала себя так, будто родилась с баяном в руке.
Другие способы употребления Катя не признавала. Теперь, встречая на тусовках юзеров с купюрой в носу, она едко улыбалась. Когда-то и она нюхала порошки и почитала высшим кайфом полученные от наркотика ощущения. Однако в сравнении с правильным употреблением, вся эта вьюга в ноздрях представлялась теперь детским лепетом.
Из всех способов внутривенный действительно давал самый мощный кайф, но таил в себе множество опасностей. На кончике иглы таилось не только блаженство, но и мутная пропасть. Гепатит зачастую был верным спутником сидящего на игле, а некоторые из системщиков могли похвастаться и полноценным ВИЧем. Катя себе такой судьбы не хотела.
Большинство наркоманов получали подобные хвори из-за отсутствия элементарной гигиены. Будучи вполне опустившимися людьми, они не чурались уколоться чужим баяном, в котором еще плескалась кровь предыдущего юзера. Результат был вполне предсказуем.
Катя такого не допускала. Подобные процедуры предпочитала проводить в одиночестве, у себя дома. Если же волей случая она была в гостях, то просила хозяев выделить ей отдельное помещение без посторонних. Другие люди смущали Катю, ставиться при них было неуютно.
Лишь один раз она нарушила собственные правила, и этот случай смело перечеркнул все меры предосторожности. Вчера.
Катя уже несколько дней марафонила, но не одна, а со своим другом Костей.
Они были вместе несколько месяцев, пожалуй, их можно было назвать парой.
Их объединяла страсть. Страсть к наркотическому веществу под названием мефедрон.
В тот вечер они употребили целый пакет принесенного Костей зелья. Вогнав мутный раствор в почти неразличимую вену, она едва успела вытащить машинку. Приход был мощным и быстрым. Катя улыбалась потолку, откинувшись на диванных подушках, и не замечала, как с уголка её рта сползает тонкая струйка слюны. Не видел этого и Костя, свалившийся на кровать вслед за ней.
Как только действие шло на спад, они ставили себе новую дозу, каждый раз чуть больше.
Наркотика хватило почти на два дня. Все это время они провели в кровати, в объятьях друг друга.
Но сейчас наступала расплата. Действие порошка подходило к концу, подкрадывалась апатия, превращающая пылких любовников в апатичных медуз. Все эмоции выметались прочь, в голове царила назойливая, переходящая в писк, тишина. Было даже не плохо, было никак.
Какое-то время лежали молча, уже не испытывая друг к другу и тени тех чувств, что владели ими совсем недавно. Павшая в неравном сражении с мефедроном нервная система понемногу отключалась, даруя взамен звенящей эйфории тупое безразличие. И это было только начало. Самым лучшим действием в такой ситуации был бы отдых, в том числе, друг от друга. Но обоим хотелось продолжения.
На закладку поехали вместе. Всю дорогу Катя и Костя молчали, погруженные сами в себя, и не заметили, как прибыли на место. С трудом стряхнув оковы сонного отупения, расплатились и вылезли из машины. Водитель только хмыкнул при взгляде на огромные зрачки парочки, забирая купюры из вялой ладони Кати. Костя в это время ошалело озирался, тщась сообразить, где он находиться. Одновременно с этим он искал что-то в карманах, но никак не мог найти.
Катя огляделась по сторонам и достала телефон. Открыв фотографию закладки, она придирчиво сверяла её с окружающей местностью, но получалось плохо. Мешала темнота, не позволяющая различить ориентиры. Положение спас Костя. Включив на своём телефоне фонарик, он водил лучом света по сторонам, отыскивая чахлый куст, служивший ориентиром.
Катя тут же зашикала на парня, ей не хотелось привлекать внимания. В десяти метрах от пары находился жилой дом, слепо глядящий в ночь темными окнами. Вдруг кто-то из жильцов не спит и опознает в них кладоискателей. Ещё и полицию сдуру вызовет. Сидеть, как брат, Катя не хотела.
- Выключи фонарь, быстро! – сказала она, подходя к Косте. – Спалишь нас сейчас!
Вместо этого парень, напряженно вглядывающийся себе под ноги, присел на корточки. Кинув взгляд на экран телефона, Костя начал копать землю свободной рукой.
Обнаружив искомое, он сунул клад в карман и выключил фонарик. Быстрым шагом они двинулись прочь. Пройдя несколько дворов, Катя успокоилась. Теперь ей хотелось поскорее вернуться домой и уколоться.
Но такси упорно не находилось. Никто из водителей не хотел перевозить усталых наркоманов из одного спального района в другой в четыре утра. А Кате хотелось всё сильнее ширнуться.
- Давай поставимся здесь, пока такси ждем? – неожиданно сказал Костя. – Я всё из дома захватил, даже водичку для раствора. А то у меня выходы начинаются уже.
Катя заколебалась. Идея не показалась ей такой уж хорошей. Внутривенный способ требует чистоты и располагающей обстановки, чего не могла дать стылая, погруженная во тьму улица. Но такси не ехало, а выходы брали своё. Если их не унять очередной дозой, то через пару часов Катя превратится в злобную фурию. За всё нужно платить, и часы полученной от наркотика эйфории обменивались на сутки злобы и депрессии. Их можно было купировать очередной дозой мефедрона, но выходы не исчезали, просто отдалялись и становились сильней.
Рано или поздно они брали своё. В такие дни Катя не выходила из дома, ненавидя всех, с кем была знакома.
Сейчас, когда мефедрон был у Кости в кармане, Кате казалось глупым встречать выходы на окраине чужого района.
Пока девушка принимала решение, её спутник не терял времени зря. Из его карманов показались на свет шприцы в упаковке, маленькая бутылка с питьевой водой и баночка из-под витаминов. Аккуратно выложив свои богатства на траву, Костя принялся вскрывать сверток с наркотиком. Катя наконец приняла решение и шагнула к парню. Один укол для приведения себя в чувство ей точно не повредит.
Внезапно Костя громко ругнулся и опустился на колени.
- Что такое? – удивилась девушка.
- Да пакет рваный был, всё на землю высыпалось! – чуть ли не крикнул Костя, включая фонарик. – Ничего, ничего, ща подберу всё, кристаллы крупные. Вот, два уже нашёл.
Глядя на копошащегося внизу Костю, Кате все меньше нравилось его предложение. Но с другой стороны, она уже успела настроиться.
Костя поднялся с колен и подошел к ней. Посветил фонариком себе на ладонь, на которой блестели мелкие кристаллы. Катя как-то отвлеченно отметила, что некоторые из них покрывали пятнышки грязи. Костя заметил её взгляд и заискивающе произнёс:
- Профильтруем же.
Так и поступили. На глаз отмеряли нужное количество вещества. Некоторые кристаллы были с грязью, её пытались стирать. Высыпав в баночку, залили необходимое количество воды. Мешали раствор иголкой от шприца.
Как только вещество растворилось, Костя вытряхнул сигарету из пачки и оторвал от неё фильтр. Пальцами прижав кусочек ваты к носику шприца, он аккуратно наполнил его резервуар и, придирчиво посветив на просвет телефоном, вручил его Кате. Та нерешительно взяла баян, наблюдая, как Костя готовит такой же себе.
Вместо жгута использовали ремень парня. Перед тем, как зажать руку, она ещё раз посмотрела на чистоту раствора. Грязи было не видно, и со вздохом она вонзила иголку в себя.
Приход не заставил долго ждать, тяжелой шапкой навалившись на голову, отсекая прочь реальность. Катя глупо улыбалась просыпающемуся на работу миру, при этом не видя его.
Спустя полчаса они ехали домой. В такси Катя молчала, крепко сжимая холодную руку Кости, улыбаясь прямо перед собой.
По возвращению оба юркнули в постель, разлепляя свои тела лишь ради очередного укола. К обеду вещество кончилось, и усталость навалилась со всей тяжестью. Выпив две чашки крепкого кофе, Костя отправился к себе. Поцеловав его на прощение, Катя закрыла двери.
На кухне закурила и какое-то время бездумно пускала струйки дыма, невидяще глядя в стену. Потом, придя в себя, затушила недокуренную сигарету. Тело начало зудеть, но сил на душ не было. Почесываясь, Катя вошла в спальню и рухнула в кровать, не снимая одежды.
А проснулась вся больная. Пятно на сгибе руки не на шутку напугало девушку. Катя понимала, что это последствия их вчерашнего безрассудства. Кустарные фильтры не помогли и теперь в её венах есть частицы земли. И судя по всему, они её убивают.
Голова опять начала кружиться, по телу выступил пот. Смахнув крупные капли со лба, Катя взяла телефон, лежащий на тумбочке. Самолечение тут не поможет, нужно вызывать скорую. Придется каким-то образом объяснять врачам, как земля попала в её вены. Если сказать правду, девушку поставят на учёт. Надо как-то убедительно соврать, но в голову Кате ничего не приходило. Плевать, будь, что будет.
Дозвонившись, скомкано изложила дежурной своё состояние. Та внимательно выслушала симптомы и велела ждать бригады врачей. Катя продиктовала свой адрес и решила одеться к приезду медиков. Это нехитрое занятие вымотало её и она снова легла.
Что-то упиралось ей в бок, и она достала предмет из под себя здоровой рукой. Это был телефон, она машинально разблокировала его, просматривая уведомление. Сообщение было только одно, но отправителя среди контактов не было.
После прочтения короткого текста и без того измученной девушке стало ещё хуже. Она сразу поняла, кто отправитель. Её бывший, сатанист-людоед, никак не мог забыть бывшую подружку, напоминая о скорой встрече. Катя была уверена, что если та состоится, то ей не светит ничего хорошего. Он ненавидел её, но она не понимала, за что. Большинство его сообщений носили пугающий характер с обязательным упоминанием дьявола, но в этом было нечто другое.
Дата. Не такая уж и далекая, судя по календарю.
Даже сейчас, в этом состоянии, Катя была уверена, что так сатанист обозначил день их встречи.
Но об этом она подумает потом, сейчас у неё есть все шансы банально не дожить до этого момента.
В дверь позвонили и Катя, кряхтя, медленно пошла открывать.