Вдали от фронта — вплотную к войне

Максим Верников

Спустя 3/4 века Леонид Алексеевич и Ада Иосифовна прекрасно помнят, как жила страна в те страшные годы. Фото: «Урал. МБХ медиа»

В этот день можно услышать много воспоминаний от людей, которые воевали и видели войну. Но что испытали те, кто не видел армейских снарядов и не слышал оглушительных взрывов, но знал, что прямо сейчас за мирное небо над головой борются их самые близкие люди. Супруги Скурлатовы познакомились и поженились спустя более 30 лет после окончания войны, но обе их истории неразрывно связаны с городом, обеспечивавшем сталью советские танки и бронемашины.  

Леонид Алексеевич:

До войны

— Моя семья приехала в Магнитогорск из Давлетово (Башкирия), до этого отец мой жил в Аскарово (тоже Башкирия). Они с братьями потомственные кузнецы. Кто-то потом стал водителем, кто-то еще кем-то. Но отец кузнецом был до последнего. У деда вообще 11 детей было: 6 сыновей (включая папу) и еще 5 дочерей. Дом деда, кстати, стоял в Аскарово совсем до недавнего времени. Но кто-то под бизнес свой решил территорию зачистить и его попросту сожгли.

Отца пригласили сюда как кузнеца. Мать у меня родом из старой Магнитки. У нее тоже потомственные кузнецы все. Родители у меня оба 1909 года. Как поженились, дед им сразу построил дом и кузницу обоим. Семье повезло не попасть под раскулачивание: было 2 коровы, лошадь была с жеребенком, овец и кур счету не было. У меня было еще трое братьев. Я единственный, кто до сегодняшнего дня дожил.

До революции в царской России родители и бабушки с дедушками жили очень хорошо. Огородами не занимались, жили только кузницей. Когда была революция, насколько я знаю, семья ровно относилась и к белым, и к красным. Идут белые — идут красные. Одни пришли — другие пришли. Ни мародерства, ни разбоев не было ни от тех, ни от других.

На праздники все на охоту ходили, у всех ружья были. Выезжали за город, брали выпивку. Потом традиция продолжалась и в советское время, когда и я родился уже.

День-два погуляли и потом все - работаем! Материться, кстати, отец запрещал всегда. Жили мы очень тесно. Спали все, кто где. Помню, отец купил мотоцикл ИЖ-8. По тем временам это было как сейчас какой-нибудь дорогой автомобиль. Он ездил на работу на нем. Потом собирался купить дом. В 1940 году умерла моя мать. Отец остался один с четырьмя пацанами. Недалеко жила соседка, у которой мужик в армии служил. Отец мой ей приглянулся, она не стала своего дожидаться и вышла за отца замуж. Но вскоре началась война.

Отца сначала не забирали, потому что у него дети. Потом выясняется, что у него уже официальная жена есть, значит дети сиротами не останутся, и его забрали. В итоге получилось, что мы с мачехой жили. Она при этом уже беременной от отца была. Жили во времянке. Картошку мелкую израсходует, потом пирожки печет, и мы вместе печем уже на плите прямо.

На кухне у Скурлатовых все ещё работает советский телевизор. Фото: «Урал. МБХ медиа»

— Когда отец уходил, была ли надежда, что вернется по-быстрому?

— Нет. Настроение было адекватное. Отец когда уходил, сел на порог, нас всех обнял и прямо заревел. Сказал тогда нашей мачехе: «если надо будет, все продавай, но только в последнюю очередь мотоцикл». Так мы и зажили. Помню, ходили пешком в Башкирию, меняли вещи.

— А как вы узнавали о происходящем на фронте в то время?

— О войне мы только по радио слышали и по тарелке специальной с 6 утра до 12 ночи. Сообщения передавали вполне объективные: где отступили, где наступают. Тот город сдали, этот город захватили, о потерях сообщали.

— А был страх, что война и до Урала дойдет?

— Нет, страха такого не было. Жили просто в ожидании победы. Город спокойно жил, молодежь вся работала. На комбинате по большей части. В городе работало также много пленных немцев, поляков, чехов, австрийцев, воевавших на стороне Гитлера. Они работали на производстве.

Поляки, помню, организовали ателье. Кстати, как война кончилась, я к ним в 1946 году сам пошел работать. У меня благодаря этому еще с 13 лет трудовая карточка есть. Пришел учеником по шитью. Потом в 14 лет уже стал работать на постоянной основе. Дали мне заказ: сшить без мастера зимнее и осеннее пальто и костюм. Сшил, позвали с комбинатского ателье мастеров, посмотрели и сказали, что я могу работать. Тогда же по орденам шили, спрашивают моего начальника: «а если испортит, кто за него платить будет?». А Беркович — начальник — отвечает: «Я за него платить буду». Люди даже не знали, что им подросток шьет вещи, когда кто-то узнавал, сильное удивление было (улыбается).

Потом ушел уже шофером работать в 1951 году, водил большого начальника в автотранспорте Синдилевича.

Я, правда, так и не стал учиться. Старший брат поработал, потом ушел в метизный завод. Младший окончил техникум, начинал на болтовом заводе, посылали его даже в Югославию работать как специалиста станки настраивать. Сестра окончила 10 классов, потом работала в автобазе, и одновременно училась в педуниверситете, стала инспектором отдела кадров. Младший брат от мачехи, термистом стал.

— Часто доводилось во время войны общаться с пленными иностранцами? Создавалось ощущение, что вы с ними будто с разных планет?

— Да, общаться приходилось, они по русски вполне говорили. Мироощущение было, мне кажется, у всех одинаковое. Война всех ровняет.

— А как жители воспринимали этих людей? Они же пришли со стороны врага...

— К немцам было нормальное отношение. Мы спокойно подходили, общались. Они нам, помню, даже монеты свои давали. По улицам ходили в своей форме. В кинотеатре «Магнит» помню как-то, например, пленного немца видел. Кстати, заметил тогда у него на пальце кольцо с часами миниатюрными. Очень впечатлило. Они по сути были обычными жителями города, их практически не контролировали.

Помню еще как-то пошли с братьями по заданию бабушки щавель рвать для супа, вдруг немца встречаем, сначала дико испугались. А он нас по-доброму зовет, смеется, говорит: «Зачем щавель то берете, крапивы наберите, из нее вкуснее суп сварите». Собрали, принесли домой. Бабушка удивилась: «зачем вы крапиву набрали?». Мы ей ответили, что нам это немец посоветовал. Сварили - и впрямь очень вкусно получилось!

Дома по улице Уральской у нас тоже немцы делали. Здания очень красивые получились. Бассейны даже делали к домам с рыбами живыми.

Родители Леонида Алексеевича. Фото: «Урал. МБХ медиа»

— Как ваш быт был устроен в это время? Чем вы и вся семья занимались?

— Во время войны мы учились в школе, брат в ремесленное училище пошел. Танки, помню, к нам приезжали. Картошку садили, корову держали. Потом в определенный момент мачеха перестала нас воспитывать из-за конфликтов с другими родственниками. Тогда сами корову доить начали. Помню, получали такое тягучее молоко, наподобие кефира. Сами ириски варили, и на базар все продавать отправляли. Потом еще и папиросами торговали. Ощущение было, что люди очень добрые в то время были. Кажется, за все годы войны, у нас одно убийство всего было в городе.

— Отца с войны так и не дождались?

— Нет. По ходу войны пришла бумага, что он без вести пропавший. Писали потом куда угодно — в разные архивы. Нет его ни в живых, ни в мертвых. В военкомат приходил, пытался запрос сделать. Мне отвечали, что нет смысла. Мясорубка была такая, что никого не найти.

Вот по братьям его зато пришла официальная похоронка. Один из братьев, к сожалению, пройдя в живых через войну, погиб по нелепости. Была с ним, кстати, такая история, как нам потом рассказывали: он убегал от ��емцев, а у него до войны еще было умение водить мотоцикл как раз отцовский. Он прыгнул на их мотоцикл и уехал. Они по нему вслед стреляли, но убить не смогли. Ему этот мотоцикл потом как награда достался.

И вот война кончилась. Едет он домой. Его шофер везет, машина ударилась в столб, а ему рычаг в грудь. Так и погиб. По крайней мере, нам потом так рассказали. Не знаю, конечно, может, это и выдуманная история.

Но все же двое выживших братьев у отца остались. Они служили на дальнем востоке. Успели даже с японцами повоевать.

— Как узнали об окончании войны?

— Это интересная история. Помню, мне надо было на вторую смену в школу идти. Иду вверх по улице Шота Руставели, прохожу и вдруг вижу какое-то столпотворение и там люди говорят, что война кончилась. Жаль, правда, что в Магнитогорск мало людей вернулось. Война многих перемолола.

— Долго чувствовались последствия войны?

— Последствия войны чувствовали первые годы, помню, была реформа, когда по карточкам стали еду получать. Ходили, карточки выписывали, выкупали продукты.

Яркое воспоминание уже из послевоенных лет - видел Жукова в Свердловске. Я в дивизию поступил, надо было машину получать. Стою на остановке, и тут все говорят: «смотрите: Жуков едет». Я обернулся: сидит на переднем сиденье, рядом с шофером, следом за ним никакой охраны. Машина спокойно ехала, ходу не сдавая.

Ада Иосифовна:

 — Пока отец был на фронте, мама работала в заводоуправлении на ММК. В машинописном бюро, они писали все, что сейчас люди пишут на компьютерах, тогда это делалось на машинописных машинах. Любые документы, чисто комбинатские вещи. Идет совещание у директора, например, и то, что сейчас человек записывает, тогда она писала на машинке специальными шифрами и затем расшифровывала, чтобы это слова были, а не знаки. До войны, кстати, можно было спокойно в заводоуправление зайти. И я там не раз бывала.

Маленькая Ада вместе с родителями. Фото: «Урал. МБХ медиа»

Отец. Уход и возвращение

— Отец ушел на фронт 22 сентября 1941 года — ровно через 3 месяца после начала войны. Вернулся в ноябре 1945. Перед этим долго не было ни похоронки, ничего вообще про него. Выяснилось, что он лежал в госпитале. В один прекрасный день прихожу домой, а мне говорят: «к тебе гости». Я прохожу дальше и вижу своего папу. У него был глаз завязан. Про войну я от него очень мало знала. Маме немножко рассказывал, мне совсем нет. Я так толком ничего и не узнала. Говорил, что воевал как все. Знаю только один его рассказ про чудесное спасение: он лежал без сознания в госпитале, но его спасло то, что специально из Москвы прилетел хирург для оперирования большого командира, который там же лежал. Но этот человек умер, и тогда хирург решил прооперировать всех, кто там был, раз уж приехал. Так повезло и моему отцу.

О пережитом

— Страшно, когда идет война. Каждый боится, что придет похоронная. Хотя в самом Магнитогорске была спокойная атмосфера. Я вот даже до школы ездила одна 2 остановки. Ближайшую школу закрыли под госпиталь. Не было ни воды, ни канализации. Ходила в колонку, натаскивала хотя бы ведро воды, чтобы пить. Война на нас отражалась голодом. Учителя в школах такие же как мы были люди голодные и холодные. Потом в средней школе начали учиться разбирать винтовку.

После войны

— Отец работал механиком на ЦЭС. Раньше топили углем и он там был топливным механиком. Затем работал в отделе организации труда. Проработал всю оставшуюся жизнь в системе комбината и умер в 1980 году.

Я работала в проектном отделе комбината, а до этого — в цеху. Занималась разработкой деталей, которые надо было начертить. В проектном отделе занимались уже более масштабной продукцией.

О роли Магнитогорска

— Наш город внес огромный вклад в победу на войне. Магнитогорск производил больше всех стали для наших танков и снарядов. До войны такую сталь, как у нас, не катали. Главный механик комбината придумал как прокатать лист, какую сталь использовать. В город, кстати, привезли много заводов. Метизный, например. Я общалась с людьми, которые там работали. 14-летние дети уже в то время шли на комбинат. Мой двоюродный брат работал на комбинате. Ему платили деньги во время войны, давали рабочую карточку. Жизнь шла своим чередом, несмотря ни на какую войну.