Записки подэкспертного. 16 дней по ту сторону жизни

Максим Верников

Фото: Михаил Мордасов/ТАСС

С 24 июня по 10 июля 2019 года редактор «Урал. МБХ медиа» Максим Верников находился в стенах Свердловской областной психиатрической больницы на Сибирском тракте в Екатеринбурге. Туда его направили принудительно и по решению суда, ради непонятной экспертизы в рамках уголовного дела по статье 284.1 УК РФ (деятельность «нежелательной организации»), возбужденного против Верникова еще в марте. 29 июля из больницы пришло заключение: Максим Верников здоров, в принудительном лечении не нуждается. Тревожная история подошла к концу, и теперь можно безо всякого страха и риска рассказать, что же было с нашим коллегой в стенах медицинского учреждения.

! Данный текст написан от первого лица. Все имена изменены. Фотографии с места событий отсутствуют.

Как это произошло

Я прибыл в больницу 24 июня, кажется, около 4 часов вечера. За час до того решение о направлении меня туда принял судья Ленинского районного суда Суслов.

Такое развитие событий не стало для меня шокирующим, поскольку о планах провести надо мной психиатрическую экспертизу следователь впервые сообщил еще в апреле. Я не услышал от него понятных аргументов на естественно возникшие вопросы: «Что?», «Зачем?», «Почему?», «Я что на психа похож по-вашему?» и так далее. Но у меня с самого начала закралась мысль о том, что вся эта экспертиза затевается банально ради дискредитации моего имени (что впоследствии подтвердится со всей очевидностью).

Больше двух месяцев я и мои защитники (Роман Качанов, а с июня и Ирина Ручко) разными способами отбивались от проведения этой экспертизы, но после того, как 20 июня мне было предъявлено официальное обвинение по уголовному делу, а вместе с ним и информация о том, что со дня на день пройдет суд по вопросу о моем помещении на Сибирский тракт, стало понятно, что мне не избежать злой участи.

Мой опыт пребывания в этой больнице, вероятно, обломал ожидания некоторых многих коллег по журналистскому цеху, которые рассчитывали выдать эксклюзив о том, что я стал жертвой стремительно возвращающейся в нашу жизнь карательной психиатрии. Но это действительно НЕ так. Я не могу говорить за весь Сибирский тракт и тем более за всю отечественную психиатрию, но за 16 дней своего пребывания на экспертизе, я ни разу не стал жертвой какого бы то ни было насилия (в том числе психологического), попыток принудительного лечения и так далее. Вся суть данной экспертизы сводится к наблюдению за человеком, с целью максимально достоверно убедиться в том, отдавал ли он отчет своим действиям при совершении инкриминируемых деяний и отдает ли его по сей день. Фактически это такой своеобразный санаторий для подсудимых.

Раз в несколько дней все подэкспертные приходят на разговор с курирующим их врачом. Кроме того, один раз необходимо пройти очень подробный разговор с психологом. Мне сильно повезло с врачом. Им оказалась Алена Степановна, женщина около 40 лет, по общению с которой я сразу понял, что она не из тех, для кого оппозиционер — это отклонение. С политической повесткой она мало знакома, но из негосударственных СМИ читает «Медузу». Смею надеяться, что теперь и «Урал. МБХ медиа» :)

Прибытие

Первый пункт — регистратура. Психологически здесь проходит, наверно, самая переломная процедура: у вновь прибывших изымают практически все то, без чего не обходится ни один день современного человека: кошелек, ключи, телефон и иную технику. С собой в палату можно взять лишь одежду, книги, еду (нельзя проносить железные банки и бутылки объемом больше 0,5 л) и средства гигиены: шампунь, гель для душа, мыло, туалетную бумагу, салфетки, зубную пасту и зубную щетку и так далее. Все пересчитывается и составляется список изъятого, который согласуется с пациентом.

По первой реакции сотрудников больницы стало понятно: чаще всего им приходится иметь дело с людьми с отклонениями. Разговоры начинаются грубым голосом (без хамства, но и без малейшего радушия): «Здравствуйте. Так, вещи сразу показываем, все выкладываем, паспорт мне давайте. По какой причине сюда прибыли? Раньше у нас были?» — примерно с такого набора вопросов и требований со мной начала свой диалог женщина на приеме.

Одновременно ко мне подходит «главный по изъятию» мужчина (не знаю, как официально называется его должность). Он стал единственным из присутствующих в регистратуре, кого я доподлинно запомнил по сей день: его лицо выражало безграничную грусть и боль. По телосложению он напоминал скорее телохранителя. Видно, что ему часто приходится применять физическую силу для того, чтобы привести в себя приезжающих граждан.

Впрочем, несмотря на незавидную обстановку, я очень быстро сориентировался и понял, какую тактику поведения лучше всего избрать с этими людьми, под властью которых мне невольно пришлось оказаться:

Быть предельно корректным
В меру шутить
Не вступать в жесткие дискуссии (хотя этого и очень тяжело избежать, когда у тебя отнимают вещи), но вместе с тем и не стесняться спокойно задавать вопросы относительно условий содержания и пользования изъятым
Поддерживать диалог в сугубо конструктивном ключе
Рассказывая о себе, быть честным и открытым, но, разумеется, не сообщать о каких-то скандальных историях из своей жизни (кто знает, как они их интерпретируют)

Тактика сработала. Уже к окончанию прохождения регистратуры та самая женщина, что с абсолютно стеклянным лицом и грубым голосом встречала меня на входе, вовсю смеялась и желала мне всего наилучшего.

Там же со мной провели первый разговор непосредственно психиатрического содержания (как я потом понял, от него очень сильно зависело все мое дальнейшее пребывание в больнице). Здесь все достаточно просто: задаются общие вопросы о биографии и сути моего уголовного дела. Отдельно спрашивают, считаю ли я себя психически больным и признаю ли свою вину по уголовному делу. Как я уже сейчас понял из текста заключения психиатров, ключевое значение в этом и всех последующих разговорах имело вовсе не содержание конкретных вопросов и ответов, а твои реакции: держишь ли себя в руках, впадаешь ли в панику или агрессию из-за провокаций (а провоцировать тут будут не раз и не два), используешь ли какие-то заведомо абсурдные аргументы в своих ответах, не выдумываешь ли ответы на вопросы о конкретных фактах (для этого тут по несколько раз могут задавать одни и те же вопросы, поэтому если что-то и выдумываете, то заранее очень хорошо запомните все, чтобы не быть пойманным на вранье), проявляешь ли агрессию, выражаешь ли склонность к самоубийству, последовательна и логична ли твоя речь, соответствует ли твой объем знаний, опыт и ценности возрасту, образованию и культурной среде твоего проживания.

Кроме того, на этапе регистратуры опрашивающий врач (женщина лет 55) проводит поверхностный осмотр тела на предмет наличия татуировок, шрамов, порезов, следов попыток самоубийства и так далее. Затем здесь меряют давление, нащупывают пульс и все: к отправке в палату готов.

Палата номер...5

Помещение, в котором я буду находиться следующие 2 недели расположено через два или три дома от регистратуры. Вообще эта больница представляет из себя огромный комплекс: помимо помещения для подэкспертных, здесь есть и детское отделение, и специальная территория для обвиняемых в особо тяжких преступлениях, множество отдельных домишек, в которых проводятся самые разные процедуры. Весь этот комплекс когда-то был известен как Агафуровские дачи — усадьбы уральских братьев-купцов Агафуровых – при советской власти отданные под медицинские нужды.

Итак, я оказываюсь в трехэтажном здании для подэкспертных. Первый этаж здесь фактически отсутствует, на втором расположено два отделения: женское и мужское. Там же расположена кухня и даже небольшая библиотека. Кстати, что сразу же бросилось в глаза — среди книг в библиотеке «Аквариум» опального советского разведчика Виктора Суворова. На том же этаже несколько кабинетов, которые время от времени предстоит посещать всем подэкспертным. В одном из них проходит итоговая комиссия. Меня, на тот момент еще в сопровождении адвоката и следователя, встречает медсестра Мария Ивановна и старшая медсестра Клавдия Никитична (напоминаю, что все имена изменены). Только от них я узнаю окончательные условия пребывания на экспертизе:

— телефоны выдаются по средам, субботам и воскресеньям с 15:30 до 17:30

— Душ можно принимать по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям

— Свидания с родственниками по средам с 16:00 до 18:00, субботам и воскресеньям с 11:00 до 12:00 и также с 16:00 до 18:00. Причем одновременно к одному человеку может приходить только один родственник, а длительность свидания может составлять не более 30 минут

— Питание: завтрак в 9:30 утра, обед в 14:00, полдник — 16:00, ужин — 18:00. Кстати, питание очень неплохое. В частности, на обед почти всегда давали очень сытные порции мяса либо рыбы с гарниром и суп.

— Прогулка: каждый день с 12:00 до 12:30

— Сигареты (которые также изымаются в регистратуре) выдаются по 10 штук в день на человека (впрочем, это для меня неактуально)

— Скоропортящиеся продукты можно хранить в холодильнике у медсестер. Продуктовые передачки также принимаются в любое время для любого из подэкспертных.

— По средам специальный человек закупает в близлежащих магазинах продукты по заказам подэкспертных. Наличие своих денег оказывается очень актуальным

— В отделении работает телевизор. Правда, работает очень условно: всего 3 канала, один из которых — «Матч ТВ» – показывает плохо, а еще два — «Че» и «ТНТ4» – из рук вон плохо

— Также здесь есть медицинский кабинет. В первые дни в нем берут анализы: кровь, мочу и кал. Кроме того, можно принимать таблетки от бессонницы, давления, головной боли и так далее. Я сразу решил, что никаких таблеток просить точно не буду, но по вечерам этот кабинет был сильно востребован

— Отбой в 22:00. В это время везде, кроме туалета, выключают свет

Первым, кого я встретил, зайдя в свое отделение, оказался 50-летний Егор. Сначала мне показалось, что это какой-то кавказец, его лицо было абсолютно темным и только подойдя ближе я понял: верхняя часть его тела полностью обгорела (в буквальном смысле — при пожаре). Егор здесь один из самых закоренелых уголовников. Его жизнь проходит между колониям и психбольницами больше 20 лет. Похоже, он уже смирился со своей участью. В разговорах с Егором я узнал очень многое о реалиях российских колоний. В частности, он развеял миф о систематических изнасилованиях.

«Если ты сам этого не хочешь, никто тебя трогать не будет» — говорит Егор. Он рассказал и иные подробности интимной жизни на зоне, но по этическим соображениям не могу писать о них в данной статье.

На сегодняшний день, единственный близкий человек в его жизни это мама, от которой он регулярно получал огромные пакеты с едой.

Всего в мужском отделении 3 палаты, почему-то пронумерованные с третьей по пятую. Палата номер 5, в которую меня поселили, неофициально предназначена для самых спокойных и безобидных посетителей. За все время, что я там находился, в нее не подселили ни одного человека со странным поведением, буйными повадками и так далее. В двух других палатах таких было большинство. Впрочем, откровенных неадекватов здесь, конечно, не было. Они были этажом выше. Третий этаж это вообще страшилка для всех, кто был на втором: туда в любой момент могут отправить за крайне агрессивное поведение.

Точной информации о том, что там происходит, ни у кого, конечно, не было, но по рассказам местного старожила Михалыча, содержащиеся там прикованы к кроватям, одеты в «робу», любое их передвижение может происходить лишь по согласованию с медсестрами. Ни о каком интернете и мобильной связи там и речь идти не может.

Да, кстати, Михалыч это совершенно особенный человек в местных стенах. В этой больнице он находится уже...18 лет.

«Я с подросткового возраста то в колониях, то в психушках. Но когда мне было 44, понял, что не смогу уже жить как нормальный человек на воле. Сейчас на мне нет ни одной уголовки, лежать меня тут никто не заставляет. Но мне на**й нужна эта свобода? Я вот сейчас, допустим, поеду куда-то, да х** его знает, пришибу кого-нибудь, так меня опять по судам и колониям таскать начнут» — рассказывает он.

Михалычу 62 года, но выглядит он гораздо старше. У него почти нет зубов, он не занимался сексом больше 20 лет и ни разу в жизни не пользовался интернетом. Он одет в старые штаны и футболку. Причем, по-моему, это весь его гардероб (ни разу не помню, чтобы на нем было что-то другое).

Его заключение здесь добровольное, но других путей у него нет. Тут он находится в безопасности, на полном государственном обеспечении, питается также, как и подэкспертные, в общей столовой. Разница лишь в том, что он имеет право в любое время выйти за пределы палаты и всей больницы. Именно он тот человек, который каждую среду по заказам закупает продукты для всех остальных. Несмотря на всю кажущуюся жалость своего положения, он не унывает. Смеется, играет в карты, острит разного рода зэковскими шутками (уж ему то они как никому другому известны), играет задорную испанскую музыку.

На тумбочке рядом с его кроватью икона и часы. Наверное, только вера во всевышнего сохраняет в нем желание жить.

Кроме Михалыча, в одной палате со мной находилось в разное время от 3 до 5 человек. Истории у всех разные, но есть одно общее: все они попали на экспертизу явно не по причине реальных психических расстройств: кто-то, как я, оказался здесь по странному желанию следствия, кто-то, потому что хочет доказать, что был в состоянии аффекта на момент преступления, кто-то потому, что много лет назад оказался на учете у психиатра и формально с него не снят по сей день.

Самым интеллигентным из моих «сокамерников» оказался Дмитрий Федорович, мужчина предпенсионного возраста, который обвиняется в том, что обманул государство на...6 тысяч рублей.

«Я получал пособие по безработице и параллельно работал на стройке. Когда это вскрылось, на меня сразу же дело завели. Ну да, это, конечно, страшно большие деньги», — со смехом рассказывает Дмитрий — «Да я бы с удовольствием отдал им эти 6 тысяч хоть сразу же. Так нет, вот положено, что сначала суд должен меня признать виновным, а до этого еще и психиатры проверить на вменяемость».

Дмитрий всегда очень спокоен и дружелюбен. В его голосе нет ни отчаяния, ни злости. Он принимает жизнь такой, какая она есть. Самое смешное в его истории то, что за время нахождения на Сибирском тракте, одно только питание для него обойдется государству в большую сумму, чем те 6 тысяч рублей, на которые он столь злостно обманул отечественный бюджет.

«Слив» на Znak и дальнейшая жизнь

Тем временем идет уже второй день моего нахождения на Сибирском тракте. Не могу сказать как, но мне стало известно, что «Знак» со ссылкой на источники в силовых ведомствах написал новость о том, что накануне меня прямо из зала суда увезли в психбольницу. В этот момент у меня не было никаких возможностей отреагировать на происходящее. Единственное, что оставалось, это набраться терпения и на следующий день, когда нам выдали смартфоны, сообщить о том, что произошло. К тому моменту, во множестве СМИ уже появилось ложное сообщение, что мое помещение в эту больницу было добровольным. Не знаю, кто и как стал первоисточником этой дезинформации, но из ряда изданий она не удалена по сей день.

Именно этот слив на «Знак» окончательно убедил меня в том, что силовикам поступила указка меня дискредитировать. Совершенно понятно, что клеймо человека из «желтого дома» в отечественных традициях отмыть очень сложно. Даже сейчас, когда меня признали полностью вменяемым и, казалось бы, все точки расставлены над «и», я не уверен, что нет людей, которые бы не вспоминали обо мне как о «пациенте психушки». Какими бы очевидными не были факты, эмоциональное восприятие перебить очень сложно.

Так или иначе, вся дальнейшая история моего пребывания на Сибирском тракте прошла в довольно однообразном русле. В первые дни меня активно водили по утрам на разного рода процедуры: флюорография, ЭЭГ, ЭКГ и так далее. К счастью, никаких отклонений данные процедуры у меня также не выявили.

Ну а после того, как процедуры закончились все окончательно перешло в режим «от звонка до звонка». Находясь там, я очень хорошо стал понимать, почему в российских реалиях нахождение в СИЗО гораздо хуже колонии. В колонии человек спокойно передвигается по улице, что-то делает, дышит свежим воздухом. СИЗО — это пребывание в замкнутом пространстве. Конечно, невозможно сравнивать условия в реальном СИЗО со стационаром больницы, но даже в больнице, когда ты круглыми сутками не можешь свободно ходить по улице, находится весьма дискомфортно.

Ежедневные получасовые прогулки по огороженной территории были самым тусовочным временем. Это, кстати, был единственный промежуток, когда мужское отделение пересекалось с женским. Так, во время одной из прогулок мой «сокамерник» Валя закрутил отношения с девушкой Ритой. Да, и в таких заведениях находится время для романтики.

Валя из Режа, ему 23 года. Он обвиняется в том, что вместе с другом начисто ограбил дачу…своей мамы. Самое смешное, что на конец августа у Вали с мамой запланирована поездка в Крым. Такая вот у него одновременно принципиальная и благородная мама: не отказывается от обвинений против собственного же сына, но раз он все-таки ее сын, то как же ей не свозить его на отдых?

Валя произвел на меня самое тягостное впечатление из всех, с кем мне довелось общаться на Сибирском тракте. Он совершенно не образован. В частности, на мой откровенно троллинговый вопрос «Сколько голосов получил Сталин на выборах президента Российской империи в 1810 году» он с абсолютно серьезным лицом ответил: «Не знаю я, нафига мне эта история». В Вале нет агрессии. Точнее есть, но это агрессия в стиле 12-летнего мальчика, который от обиды может уткнуться лицом в подушку или убежать из комнаты. По манерам поведения, он абсолютный ребенок (даже не подросток, а именно ребенок) в теле взрослого накаченного парня (его мускулам и телосложению могли бы позавидовать многие профессиональные спортсмены). И это не результат ЗПРства, аутизма, шизофрении или еще каких-то отклонений (по крайней мере, внешне таких отклонений у него я не увидел). Вся проблема в тотальной безграмотности. По рассказам Вали он практически не ходил в школу, родители по этому поводу вообще не парились.

Причина, по которой он оказался на экспертизе по уголовному делу, становится очевидна спустя доли секунды после того, как начинаешь с ним общаться. На его теле бесчисленное количество следов попыток самоубийства: он резал себе вены и шею. Я не мучил его вопросами, что всякий раз вынуждало его обращаться к таким способам решения проблем, но подозреваю, что это результат насмешек окружающих. Явное несоответствие возраста уровню образованности и социализированности в обществе очень сильно бьет по нему.

Как знать, быть может, дружба с Ритой изменит его жизнь в лучшую сторону. Очень хотелось бы в это верить.

«Банчил, пока не сдала одна сука»

Но больше всех мне запомнился 17-летний парень Коля из города Заречного, лежавший в палате номер 3. В свои годы он уже стал миллионером. Да-да, это не шутка. Только на незаблокированных счетах у него лежит около 5 миллионов рублей. Он практически не питался в общей столовой, еду ему привозили из ресторанов. Пару раз он даже устраивал званые ужины для всего отделения. Парень очень классный и рассудительный. Свои миллионы не переоценивает, никакого жлобства к окружающим не демонстрирует и совершенно спокойно рассказывает, что поднял такие деньги на...торговле наркотиками.

«Банчил китайской отравой через телеграм. Все было за***сь: профиль в телеге фейковый, бабло кидали в основном на PayPal, шансов спалиться минимум, но как-то раз одна сука выдала. Теперь вот надеюсь, что благодаря дурке хоть в тюрягу не сяду».

Коля из тех, по кому сразу видно: парень находчивый, по жизни не пропадет, даже из самой кризисной ситуации всегда найдет выход. Этими качествами и линией поведения очень напоминает Аркадия Аникеева из сериала «Домашний арест».

«Наркотой я, конечно, больше заниматься не буду. То, что заработал, буду инвестировать в другие проекты. Счас вот уже на криптовалютах, кстати, полтора ляма поднял. Жду, когда биткоин, наконец-то, снова в цене взлетит, чтобы его обналичить», –рассказывал Колян во время одного из перекуров.

У меня, как и, смею надеяться, у любого нормального человека, вызывает исключительно омерзение торговля наркотиками и люди, которые ей занимаются. Как много поломанных судеб стоит за теми миллионными прибылями, которые получают такие находчивые ребята как Коля… Но несмотря на это, Колян по сей день вызывает у меня исключительно добрые воспоминание. Добро и зло очень часто идут нога в ногу.

Как знать, может через несколько лет этот парень будет разъезжать по всему миру, торгуясь на валютных биржах и производя впечатление русского бизнесмена новой волны — того, кто заработал большие деньги не на убийствах и махинациях, а исключительно собственным умом. И лишь немногим, включая меня, будет известно истинное происхождение его стартового капитала…

Народная статья

Кстати, та самая наркотическая статья 228, по которой проходит Колян, в стенах Сибирского тракта подтвердила свою народность. По ней здесь проходит около половины от всех подэкспертных. Правда, только у Коляна по этой статье относительно безоблачные перспективы. Другие ребята не успели заработать таких денег, чтобы рассчитывать на удачное завершение как своего пребывания на Сибирском тракте, так и в целом по уголовному преследованию. Кто-то работал закладчиком, кто-то попался на хранении, кто-то утверждает, что его подставили и он вообще с наркотиками никак не связан. Не знаю, можно ли верить этим конкретным «жертвам подставы», но судя по историям с Голуновым, Титиевым и множеством других людей, по произволу попавших под 228, вполне возможно, что я действительно общался с жертвами неправомерного преследования.

Кстати, там же на Сибирском тракте, я впервые познакомился с человеком, к��торый в буквальном смысле слышит голоса. Он тоже проходит по 228. 20-летний парень Сема с первого взгляда производил впечатление человека очень странного: опущенные глаза, практически полное отсутствие всякой речи (поначалу мне вообще казалось, что он немой). Первые дни он молчал практически все время, но накопившиеся чувства дали о себе знать: в одну из ночей Сему застукали в туалете, сидящим в углу, дрожащим и плачущим. Как выяснилось, у него в голове два «собеседника» — «Игорь» и «Слава».

Сема с ними во вполне дружеских отношениях, но по ночам они его достают так сильно, что он не может заснуть и не понимает, как им объяснить, что он хочет выспаться…

Впрочем, это был единственный подобный случай. Уже со следующего дня он внезапно начал общаться со всеми остальными. Видимо, понял, что живые люди это достойная альтернатива голосам в голове. Впрочем, голоса эти все равно оставались.

«Подожди, мне Игорь хочет сказать что-то», «А вот Слава, кстати, считает, что...» — типичные фразы Семы во время разговоров с другими людьми. Как это не странно, над ним никто не издевался. Помнится, в разговоре с ним я даже отпускал что-то вроде «Ну а Игореха со Славиком че думают по этому поводу?». Это говорилось ради прикола, но безо всякой издевки.

Последний человек, кого подселили в нашу пятую палату — единственный убийца из всех, кого я там увидел. Его зовут Костя, ему 41 год, и он работает на военном заводе в Свердловской области. Вопрос об его увольнении с военного производства, как утверждает Костя, находится под личным контролем министра обороны Сергея Шойгу, и пока Сергей Кожугетович не считает необходимым его увольнять. Костя уверяет, что убил человека в состоянии аффекта, и цель его нахождения на Сибирском тракте доказать это. Впрочем, учитывая его предельно спокойное поведение и сугубо рассудительную манеру речи, у меня возникли сомнения в том, что он на самом деле мог кого-то убить в таком состоянии.

Виновен он или нет, но не могу не отметить, что Константин — это редкий пример человека настоящей офицерской чести. Семья, вера, отечество — его главные ценности, но он не из тех, для кого Отечество — это Путин, оппозиция — это Госдеп, а Америка — это враг. Он аполитичен, но никогда не закрывает глаза на вездесущую коррупцию и несправедливость.

«Да в стране вообще п***ец творится. Кто бы во власть не пришел, только и делают, что грабят. По телевизору постоянно объясняют, что это Америка нам все устраивает. Да срал я на эту Америку, вы сами клешни свои из карманов учителей и врачей выньте, а потом уже на Америку бочку катите» — говорит Костя.

Я тоже очень активно рассказывал о себе, о своей работе и уголовном деле. Для абсолютного большинства тех, кто меня там увидел, я был первый человек, которого судят по политической статье. Быть оппозиционером в опале среди тех, кого обвиняют в наркоторговле, грабежах, убийствах, покушениях на жизнь и так далее - это и впрямь очень незаурядный эксперимент.

Освобождение

10 июля — мой последний день на Сибирском тракте. В двенадцатом часу дня я прошел комиссию, которая очень живо интересовалась моими политическими воззрениями и профессиональными достижениями, но очень быстро дала понять, что принуждать меня к возвращению в эти места не планирует. И вот комиссия пройдена, время 12:00. Я иду на последнюю прогулку с людьми, с которыми поневоле оказался взаперти на 16 дней.

За это время я прочитал «Остров Крым» — невероятное пророчество Василия Аксенова, которое как нельзя лучше описывает психологию людей-«советикусов», во многом определяющих повседневные российские реалии и спустя 40 лет после выхода гениального романа.

«Верников, давай уже за вещами иди, а то кастелянша уйдет скоро» — кричит мне из окна медсестра. На этом последняя прогулка для меня окончена.

«Ну ладно, ребят, всем удачи, очень рад был со всеми познакомиться» — говорю я на прощание.

«Удачи, Макс, давай, покажи им там всем» – говорят мне в ответ.

Скажу честно, после возвращения в город у меня не возникло какой-то необходимости к адаптации. Даже наоборот, в первый день после освобождения, я чувствовал себя как никогда естественно в условиях большого города.

А еще через пару дней, история пребывания на Сибирском тракте и вовсе казалась чем-то очень давним. Я не испытал шока и боли. Наоборот, отчасти даже рад, что попал в приключение, которое для меня, как для журналиста, оказалось очень интересным.

Я нередко вспоминаю тех людей, с которыми мне довелось пообщаться в том месте. Я не рассказал о Максе, отличном массажисте и фитнес-тренере; о Роберте — 15-летнем парне, который обвиняется в покушении на убийство; о чудаковатом Гене, который был одним из тех, кто минувшей весной «минировал» школы и торговые центры в Екатеринбурге. Своя история тут найдется у каждого.

Хотелось бы верить, что все эти ребята, волей или неволей оказавшиеся в стенах Сибирского тракта, не потеряются в этой жизни. Даже если им еще и придется провести много времени в местах, не столь отдаленных.