Три революции нужны экономической науке
Автор - Эдмунд Фелпс, Нобелевский лауреат, профессор Принстонского университета
Запад находится в кризисе, как и его экономика. Рентабельность инвестиций мизерная. Для большинства людей, заработная плата – и доходы в целом – стагнируют. Удовлетворенность работой снижается, особенно среди молодежи, и все больше людей трудоспособного возраста не хотят или не могут быть частью трудовой силы. Многие во Франции решили дать попытку Президенту Эммануилу Макрону, а теперь протестуют против его политики. Многие американцы решили дать попробовать Дональду Трампу и были также разочарованы. И в Британии многие надеялись, что Брексит улучшит их жизнь.
Экономисты в большинстве своем молчали о причинах кризиса и о том, что можно сделать для восстановления экономической активности. И они не будут ясны до тех пор, пока экономисты, наконец, не приступят к изменению методов преподавания и практики экономики. Отрасль нуждается в трех революциях, которым она все еще сопротивляется.
Первая касается продолжающегося игнорирования несовершенных знаний. В межвоенные годы Фрэнк Найт и Джон Мейнард Кейнс начали осуществление радикального дополнения экономической теории. В книге Найта Риск, неопределенность и прибыль (1921) и размышлениях Кейнса, стоящих за Общей теорией занятости, процента и денег (1936), утверждается, что нет никаких оснований – и быть не может – считать, что правительство способно основывать свои решения на полностью верных моделях, предсказывающих будущее. Найт ввел неопределенное будущее, Кейнс добавил отсутствие координации. Но последующие поколения экономических теоретиков вообще проигнорировали этот прорыв. До сегодняшнего дня, несмотря на определенную важную работу по формализации идей Найта и Кейнса (особенно Романа Фридмана и его коллег), неопределенность – реальная неопределенность, а не известные отклонения от ожидаемого будущего – как правило не включается в наши экономические модели. (Например, в расчетах Роберта Дж. Барро и Джейсона Фурмана оценки изменения объёмов инвестиций, вызванных налоговой реформой Трампа, были сделаны без учета неопределенности Найта). Революция Неопределенности все еще не увенчалась успехом.
Во-вторых, все еще игнорируется несовершенная информация. В “сборнике Фелпса”, книге Микроэкономические основы занятости и теория инфляции, мы раскрыли феномен, который экономисты упускают из виду. Переоценка работниками ставок заработной платы за пределами своих городов влечет за собой раздутые зарплаты, а они приводят к аномально высокому уровню безработицы; недооценка ведет к снижению заработной платы и, как следствие, к аномально низкому уровню безработицы. Когда работники теряют свою работу, скажем, в Аппалачах, они не имеют ни малейшего представления о том, какой будет их заработная плата за пределами их мира и сколько времени может занять поиск работы; поэтому они могут оставаться безработными в течение нескольких месяцев или даже лет. Это отсутствие информации, а не “асимметричность информации”.
Последним серьезным вызовом является полное упущение из экономической теории экономической динамики. Хотя экономисты понимают, что экономически рост Запада замедляется, большинство из них не дают этому никаких объяснений. Некоторые, опираясь на ранний тезис Шумпетера об инновациях из его классической книги 1911 года Теория экономического развития, объясняют снижение темпов роста тем, что поток открытий ученых и исследователей в последнее время сократился до минимума. Шумпетер считал, что людям не хватает изобретательности. (Он замечал, что никогда не встречал бизнесмена, обладающего какой-либо оригинальностью.)
Это была исключительная предпосылка. Можно утверждать, что Запад, каким мы его знаем, – современный мир, можно сказать – начался с великого ученого Пико делла Мирандола, который утверждал, что все человечество обладает творческим потенциалом. И проблемы многих других мыслителей – амбициозность Челлини, индивидуализм Лютера, витализм Сервантеса и личностный рост Монтеня – побудили людей использовать свое творчество. Позже Юм подчеркнул необходимость воображения, а Кьеркегор подчеркнул принятие неизвестного. Философы девятнадцатого века, такие как Уильям Джеймс, Фридрих Ницше и Анри Бергсон, приняли неопределенность и наслаждались новым.
Когда они достигли критической массы, эти ценности породили национальные инновации в рамках рабочей силы. Феномен низовых инноваций от самых разных людей, работающих в различных отраслях, впервые был рассмотрен американским историком Уолтом Ростоу в 1952 году и ярко и объемно описан британским историком Полом Джонсоном в 1983 году. Я рассуждал о его происхождении в своей книге 2013 года Массовое процветание.
Казалось очевидным, что тезис Шумпетера будет включен в экономическую теорию. Но когда Роберт Солоу из Массачусетского технологического института представил свою модель роста, стало общепринятым предполагать, что “темп технического прогресса” экзогенен для экономики (то есть определяется внеэкономическими факторами - прим. моё). Таким образом, идея о том, что люди – даже обычные люди, работающие во всех отраслях – обладают воображением для создания новых товаров и новых методов, не рассматривалась. Революция динамизма в экономической теории была зарублена на корню.
В течение десятилетия или более я пытался доказать, что мы не сможем понять симптомы, наблюдаемые в западных странах, пока не сформулируем и не проверим конкретные гипотезы об источниках или происхождении динамизма. Америка не может снова стать Америкой, Франция - Францией и Британия - Британией до тех пор, пока их народы снова не начнут думать о способах делать новых и испытывать вдохновение, становясь на путь в неизвестность.