📅19 Июля 1893 года - день рождения писателя Владимира Владимировича Маяковского
Кто не знает Маяковского? Да практически каждый его не знает. Кто-то знает о нем хотя бы немного, кто-то - больше. Но для каждого знающего, при всей любви и всём уважении к поэту, в его творчестве останутся белые пятна. Прочитав любое его стихотворение, поражаешься невероятной компрессии этого странного, кажущегося полупрозрачным текста, написанного «лесенкой». Оказывается, так было можно – но только тем, кому есть что сказать.
Он вырос в Грузии, там же начал учиться в гимназии. В автобиографии «Я сам» он вспоминает, как поступал в первый класс:«…священник спросил - что такое "око". Я ответил: "Три фунта" (так по-грузински). Мне объяснили любезные экзаменаторы, что "око" - это "глаз" по-древнему, церковнославянскому. Из-за этого чуть не провалился. Поэтому возненавидел сразу - всё древнее, все церковное и все славянское. Возможно, что отсюда пошли и мой футуризм, и мой атеизм, и мой интернационализм».
Прокладывать дорогу было нелегко, время не может ждать футуриста – ведь если медлить, то сегодняшний футуризм завтра станет такой же непонятной архаикой. Но он успел.
Начало ХХ века в России было бурным – Русско-японская война, революция 1905 года. «Появилось слово "прокламация". Прокламации вешали грузины. Грузинов вешали казаки. Мои товарищи грузины. Я стал ненавидеть казаков… Приехала сестра из Москвы. Восторженная. Тайком дала мне длинные бумажки. Нравилось: очень рискованно. Помню и сейчас. Первая:
Опомнись, товарищ, опомнись-ка, брат,
скорей брось винтовку на землю.
…Это была революция. Это было стихами. Стихи и революция как-то объединились в голове.
Вставал в шесть утра. Читал запоем. Первая: "Долой социал-демократов". Вторая: "Экономические беседы". На всю жизнь поразила способность социалистов распутывать факты, систематизировать мир… Беллетристики не признавал совершенно. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом - марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлёкся более, чем "Предисловием" Маркса. Из комнат студентов шла нелегальщина. "Тактика уличного боя" и т. д. Помню отчетливо синенькую ленинскую "Две тактики". Нравилось, что книга срезана до букв. Для нелегального просовывания. Эстетика максимальной экономии».
Путь определен, и первые творческие «пробы пера» (и голоса) будущего поэта - не лирика, а пропаганда.
«… 1908 год. Вступил в партию РСДРП (большевиков). Держал экзамен в торгово-промышленном подрайоне. Выдержал. Пропагандист».
Несколько раз подростка-агитатора арестовывали. Самое долгое сидение в Бутырской тюрьме - 11 месяцев (к этому времени семья переехала в Москву). «… После трёх лет теории и практики - бросился на беллетристику. Перечёл всё новейшее. Символисты - Белый, Бальмонт. Разобрала формальная новизна. Но было чуждо. Темы, образы не моей жизни. Попробовал сам писать - так же хорошо, но про другое. Оказалось, так же про другое - нельзя. Вышло ходульно и ревплаксиво.
В золото, в пурпур леса одевались,
Солнце играло на главах церквей.
Ждал я: но в месяцах дни потерялись,
Сотни томительных дней.
Исписал таким целую тетрадку. Спасибо надзирателям - при выходе отобрали. А то б еще напечатал!».
Это, наверное, самое спокойный период в жизни Маяковского. Дальше бег времени только ускоряется, и поэт не может отставать. К началу Первой мировой войны ему был 21 год, и, хотя он пишет об этом времени, «что интерес к искусству пропал вовсе», свое отношение к войне выражает именно стихами:
С неба изодранного о штыков жала,
слёзы звезд просеивались, как мука в сите,
и подошвами сжатая жалость визжала:
«Ах, пустите, пустите, пустите!»
Бронзовые генералы на граненом цоколе
молили: «Раскуйте, и мы поедем!»
Прощающейся конницы поцелуи цокали,
и пехоте хотелось к убийце— победе.
(«Война объявлена»)
Еще были «Мама и убитый немцами вечер» (1914), поэма «Война и мир» (1916). Герои поэмы – воюющие страны. Политики настойчиво внушают, что страны – субъекты истории, именно они воюют между собой и знают, что надо делать с людьми - расходным материалом. Он так и описывает происходящее:
…и стало невыносимо ясно:
если не собрать людей пучками рот,
не взять и не взрезать людям вены -
зараженная земля
сама умрет -
сдохнут Парижа,
Берлины,
Вены!
Германия!
Мысли,
музеи,
книги,
каньте в разверстые жерла.
Зевы зарев, оскальтесь нагло!
Бурши,
скачите верхом на Канте!
Нож в зубы!
Шашки наголо!
Россия!
Разбойной ли Азии зной остыл?!
В крови желанья бурлят ордой.
Выволакивайте забившихся под Евангелие Толстых!
За ногу худую!
По камню бородой!
Франция!
Гони с бульваров любовный шепот!
В новые танцы - юношей выловить!
Слышишь, нежная?
Хорошо
под музыку митральезы жечь и насиловать!»Кажется, что эту тему можно осмысливать долго – ведь «взвился в небо фейерверк фактов один другого чудовищней», но – некогда. Новое содержание ждёт отражения в творчестве.
«… Октябрьская революция была первой во всей мировой истории, совершенно не похожей на все остальные революции мира. У нее не было предшественниц, если не считать Парижской коммуны.
Не имея литературных традиций для её изображения, многие из нас обратились не к Парижской коммуне, а к Великой французской революции, имевшей уже большое количество художественных моделей. Может быть, только один Александр Блок избежал шаблона, написав «Двенадцать» и «Скифов», где русская революция была изображена первично.
Попытки почти всех остальных поэтов — кроме Командора — были вторичны». (В. Катаев, «Алмазный мой венец»).
«Командор» – это имя Маяковского в воспоминаниях писателя Валентина Катаева - ровесника Маяковского, друга и собрата по перу. Это прозвище - безусловное признание масштаба его личности и творчества. Его нельзя было не замечать, а заметив – нельзя было не выразить свое отношение. Даже те коллеги по цеху, кто не принимал творчества Маяковского, не могли отрицать свойственные ему новизну и попадание в ритмы новой реальности:
Время -
вещь
необычайно длинная, -
были времена -
прошли былинные.
Ни былин,
ни эпосов,
ни эпопей.
Телеграммой
лети,
строфа!
Воспаленной губой
припади
и попей
из реки
по имени - "Факт".Ни один из литераторов той взрывной эпохи – даже те, кто намного пережил Маяковского - не успел столько написать: стихи и поэмы, журналистика, редакторство (журнал «ЛЕФ»), агитация (в стихах и рисунках), поездки по стране с выступлениями, реклама, киносценарии, театральные пьесы.
Театр многое значит для Маяковского. В пространстве сцены он видит огромный потенциал – там можно устроить встречу прошлого, настоящего и будущего. Это, наверное, то, что больше всего занимает его – как искоренить уродливые пережитки, не пустить их в новую эпоху? («Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет!»). Он делает то, что может – показывает, как это смешно.
В 1929 году ставят пьесу «Клоп». Это яркая, безумно смешная сатира на неуместные в советской действительности явления – зачем «казаться» кем-то (притом выбирая устарелый образец для подражания), когда так легко «быть»? Для тех, кому непонятно, что это неуместно уже сейчас,
автор переносит своего «героя» в коммунистическое будущее, где он может «работать» только музейным экспонатом. Пьесу приняли и зрители, и – в основном – критики. В 1930 году ставят «Баню» - похожую пьесу. В ней он высмеивает не отставших от жизни мещан и пошляков, а новых бюрократов и приспособленцев, и реакция на эту пьесу была уже другая. В 1929 году выходит статья Сталина «Год великого перелома», где подводятся итоги достижений послереволюционных лет, когда быстро сворачивается НЭП, а на пороге - индустриализация. Политика партии – убедить советских граждан, что всё готово для нового этапа. И в этих условиях пьеса оказалась не тем, что ожидали от мастера слова. Её не приняли. Наверное, было очень трудно осознавать, что строительство новой, воспеваемой им эпохи – дело не лет, а десятилетий, а, возможно, и намного больше. Были, конечно, и другие обстоятельства, повлиявшие на творческий кризис поэта.
Маяковский прожил 37 лет, и, как минимум, 20 из них – остро и сознательно переживая происходящее со страной, с обществом, с людьми, стараясь постигать сущность, а не явление. Определив свое место в настоящем, он думает и о далеком будущем:
Мой стих
трудом
громаду лет прорвёт
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
(«Во весь голос», 1929)
Что ждал Маяковский от «товарищей потомков», к которым обращается в этом стихотворении? От обитающих в «коммунистическом далеке», наверное – памяти и признания (и он совсем не уверен, что помнить будут; разве что - «случайно обнаружив»). Но что он хотел бы донести до еще не пришедших в это будущее, только ли памяти? Быть «поэзии ассенизатором и водовозом», идущим в ногу со своей эпохой – это не просто, и это большая заслуга. Время, в награду за всё это, позволяло ему иногда заглядывать вперед, и, возможно, нам стоит внимательнее перечитать его послания – у поэта-футуриста наверняка найдется что-то и для нас.