Из романа «Акселерандо» Чарльза Стросса.

Отрывок про контрактное рабство и религиозно-юридические коллизии.

—Отлично, Боб подключается.— Лицо Моники на мгновение расслабляется, затем принимает более жесткое выражение. —Ну, как я вижу, у тебя есть выбор. Твоя мать, типа, посадила тебя в песочницу, верно?
—Да. — Амбер хмурится.
—Ладно… Представь, что я нифига не шарю и расскажи все сначала, что ли?
Амбер подтягивается вдоль трубы и располагается вниз головой рядом с Моникой-Бобом, который висит ногами у пола.
—Я сбежала из дома. Мной владела Мать — то есть, у нее были родительские права, а у Папы — нет. В общем, Папа помог мне через прокси продать себя в рабство одной компании. Ей владеет доверительный фонд, и я буду главным получателем, когда стану совершеннолетней. Компания говорит мне, что делать, как рабу — легально — но есть еще подставная компания, которая и выполняет мои заказы. Так что я автономна. Верно?
—Узнаю, узнаю почерк твоего отца… — бесстрастно говорит Моника/Боб. Ее голос с северо-английским акцентом, смешавшись с сардонической медлительностью средневозрастного выходца из Силиконовой долины, звучит прямо как-то срединно-атлантически.
—Проблема в том, что большинство стран не признают рабство, они просто заворачивают его в красивую обертку и называют это попечительством, или как-нибудь еще. А те, которые признают, в большинстве своем не имеют никакого эквивалента компаний с ограниченной ответственностью, и тем более таких, которыми может управлять другая компания из-за границы. Папа выбрал Йемен на тех основаниях, что они обладают этим дурацким брендом шариатского закона — у них все плохо с человеческими правами, но они без проблем признают протокол открытых законодательных стандартов и могут взаимодействовать с нормативами ЕС через предохранитель турецкого законодательства.
—И?
—Ну, как я догадываюсь, я — технически — янычар. Мать осуществляла свою христианскую стадию, и это сделало меня неверующим христианским рабом исламской компании. Но теперь гребаная сучка отступилась и обратилась в шиизм. Обычно исламское наследование ведется по мужской линии, но она тщательно выбирала секту, и выбрала такую, где к правам женщин относятся прогрессивно. Они — что-то вроде либеральных конструктивистов от фундаментального ислама — то, что бы устроил Пророк, если бы он был жив сейчас, и заботился о самовоспроизводящихся заводах по производству жвачки и тому подобных вещах. В общем, они используют прогрессивистский подход к вопросу равенства полов — для своего времени и места Пророк был далеко впереди планеты всей, и они решили, что нужно следовать его примеру. Но важно то, что это означает, что теперь Мать может утверждать, что я мусульманка, и что по йеменским законам со мной следует обращаться как с мусульманским рабом компании. А их кодекс весьма неодобрительно относится к владению рабами-мусульманами. Не то, чтобы мне полагались соответствующие права, но теперь мое благоденствие становится областью ответственности местного имама, и это значит… Она беспомощно пожимает плечами.
—Пытался ли он проконтролировать исполнение новых правил? — спрашивает Моника/Боб. —Ставил блоки на свободу электронных агентов, или вмешивался в твое сознание? Настаивал ли на подавителях либидо или строгом дресс-коде?
—Пока нет. — Амбер мрачнеет все больше. —Но он не пустышка. Я выяснила, что он может использовать Мать и меня как способ наложить руки на всю экспедицию. Объявить провозглашение юрисдикции, судебной власти и тому подобного. Хуже того, он может дать мне приказ о полном подчинении шариату в его конкретной трактовке. У них разрешены импланты, но они требуют обязательных понятийных фильтров. Я поверю во все это, если запущу эти штуки!
—Ладно. Моника делает медленное сальто назад. —Теперь скажи, почему бы тебе просто не отречься?
—Потому что. Глубокий вдох. —Я не могу по двум причинам. Я могу отречься от ислама, но это сделает меня отступницей и автоматически расторгнет контракт с подставной компанией — после чего я также автоматически попаду в собственность Матери по американскому и европейскому законам. Я могу сказать, что Инструмент нелегален, поскольку я была в Соединенных Штатах, когда подписывала это все, а рабство там нелегально — и в этом случае я тоже становлюсь собственностью Матери. Еще я могу надеть паранджу и жить как подобает исламской женщине. Делать все, что имам пожелает, и не быть в собственности матери… но дело в том, что при этом ей разрешается доступ к фильтрам. О, Боб, она так хорошо все рассчитала…
—Ох. — Моника разворачивается обратно в соответствии с ориентацией комнаты. Вдруг она становится очень похожей на Боба. —Теперь, рассказав мне о своих бедах, начинай-ка думать как твой отец. У твоего бати бывало по дюжине креативных идей перед завтраком каждый день — так он и сделал свое имя. Твоя мать поймала тебя в ловушку. Думай о своем пути наружу. Что ты можешь сделать?
—Ну… — Амбер переворачивается и обнимает широченную гидропоническую трубу так, как будто это спасательный плот. —Это законодательный парадокс. Я попалась, потому что она нашла в законах способ прижать меня. Я могла бы поговорить с судьей, но надо предполагать, что она тщательно выбирала его... — Ее глаза сужаются. —Законы… Эгегей, Боб! Она отпускает трубопровод и летит по воздуху с развевающимися, как кометное гало, волосами. —Как я могу заполучить себе новую юрисдикцию?
Моника ухмыляется. —Кажется, я помню традиционный способ, это когда ты захватываешь сколько-то земли и провозглашаешь себя королем, но по-моему, можно и по-другому. У меня есть пара друзей, с которыми тебе надо встретиться. Они не очень-то разговорчивы, и есть двухчасовая задержка распространения сигнала, но думается мне, ты обнаружишь, что они уже ответили на твой вопрос. Однако, почему бы тебе сначала не поговорить с имамом и не узнать, что он из себя представляет? Возможно, он тебя удивит. И кстати говоря, он стартовал перед тем, как твоя матушка вознамерилась использовать его в своих целях…