Титус Гебель: Бессильное государство. Болезненные открытия

Автор статьи — Титус Гебель, немецкий предприниматель, один из самых известных сторонников идеи Пола Ромера о построении частных чартерных мегаполисов.

Бессильное государство. Болезненные открытия

Граждане Германии должны покупать электромобили, бросать курить, есть меньше мяса, приспосабливаться к мигрантам, голосовать за правильные партии, считать гетеросексуальность «социальным конструктом». Бояться им надлежит изменений климата, атомной энергетики и фрекинга для добычи углеводородов, ни в коем случае не исламизации или массовой иммиграции. Не допускать расизма и сексизма, за исключением того, что направлен против белых мужчин.

Они должны своевременно прописываться по месту жительства, оружия в доме не держать, детей воспитывать в духе критики капитализма, экологического и гендерного прогресса, дома строить по энергосберегающей технологии, мусор сортировать, и наконец, непременно доносить на всякого, кто высказывает неправильные мнения.

А правительство, со своей стороны, разъясняет им, что безопасность не является естественным правом человека и надо ежедневно по новой согласовывать правила общежития. Преступный мир многих мегаполисов контролируют восточные кланы, рецидивистов не депортируют из страны. Не вызывают уже удивления рассказы про запугивание свидетелей, полицейских и даже судей. Квартирные и прочие кражи, грабеж на улицах, нанесение телесных повреждений, сексуальное насилие остаются зачастую совершенно безнаказанными — дело сразу же закрывают или виновные отделываются незначительными условными сроками. Зато свободное высказывание своего мнения — оно же «подстрекательство» — вполне может привести больше, чем на год в тюрьму, и совсем не условно. В тюрьму можно попасть даже за неуплату налога на телевидение, а уж прочие налоги…

Судьбоносные решения вроде закрытия атомных электростанций, покрытия долгов других членов ЕС, безоговорочного открытия границ мигрантам правительство принимает, не спросясь у парламента и вопреки всем действующим законам. Судебные постановления, неблагоприятные для экономической политики государства, попросту отменяются указом о «неприменении». Архаичное, абсолютистское учение ислама объявлено «принадлежащим к Германии», так что для его последователей отменяются запреты на многоженство, на жестокий убой скота, им дозволяется нарушение физической неприкосновенности детей (обрезание) и вступление в брак до совершеннолетия.

Зато Германия нынче в группе лидеров по налогам и поборам, а также по стоимости электроэнергии. Долгов у нее 2000 миллиардов евро и из всех стран еврозоны — самый низкий бюджет на семью и самая низкая (в процентном отношении) перспектива размера пенсий. В данный момент она стала ареной намеренно организованной массовой иммиграции… прямиком в системы социального обеспечения. По правительственным данным только в ближайшие 5 лет это обойдется нам в 100 миллиардов Евро.

Как же это могло произойти? Если мы ищем серьезный ответ на этот вопрос, намечаем исходные пункты для решения проблемы, придется поставить под сомнение то, что было нашим убеждением в течении многих лет. Ведь те же тенденции прослеживаются и в прочих Западных государствах, что само по себе опровергает мнение о «роли личности» в нашей истории. Нет, перевыборами и сменой правительства проблему не решить.

Подозреваю, что мои выводы не всем понравятся. Открытия могут оказаться болезненными, но утешу вас тем, что даже если вы не согласитесь с пятью первыми, для решения и шестого будет довольно.

Открытие первое: Никакого объективного «общего блага» в природе не существует.

Сегодня на Западе повсюду возникают движения за ликвидацию хотя бы некоторых из вышеописанных опасных тенденций. Но даже если удастся действительно коренным образом изменить политику, не окажется ли это просто заменой одной системы опеки на другую? Вот вам банальный, но весьма наглядный пример: со съезда партии «Альтернатива для Германии» поступило сообщение, что ее председательница Фрауке Петри добилась включения в программу субсидирования городского оркестра, который она считает носителем культурных ценностей. Иными словами, 95% населения, которые на концерты не ходят, должны оплачивать культурные развлечения 5% ценителей, потому что это нравится госпоже Петри. Вот тут-то и кроется основная проблема, которую демократическим голосованием не решить. Начинается все, вроде бы, с пустяков вроде поддержки культуры. А кончается предписыванием гражданину, что положить на тарелку, какого придерживаться мнения и как воспитывать детей.

То и другое оправдывают разговорами о справедливости и «общем благе», как если бы, это были некие объективные ценности. Но на самом-то деле это вовсе не так.

Все люди разные, ценности у каждого свои, различны и ситуации, с которыми сталкивает их жизнь. Что скажете вы по поводу рок-музыканта, внесшего в свое время немалый вклад в развитие музыкальной культуры, но давно уже пережившего зенит своей славы? Почему бы и его концерты не оплачивать из казны?

Или: закон о минимальной зарплате служит, вроде бы, интересам малооплачиваемых, но… увеличивает среди них безработицу. Так, может, ради общего блага отменить этот «минимум»?

Или: Атомная энергия — чистый и недорогой способ получения электричества. Так, возможно, общему благу скорее соответствует ее использование, чем запрет из страха перед авариями? Ответ, как это часто бывает, определяется воззрениями отвечающего. Как, впрочем, и в прочих областях, где идет речь об «общем благе».

Первый болезненный вывод: ни «общее благо, ни «справедливость» невозможно определить объективно. Мы живем в обществе плюралистичном, допускающем различия в морали и системах ценностей.

Открытие второе: «Социальное государство» — тупиковый путь.

Социальное государство многим представляется необходимейшим достижением современности. Оно защищает нас от голода, болезней и нищеты, обеспечивая каждому достойное существование. Такие цели ничего, кроме уважения, вызвать не могут, но… в самом ли деле социальное государство способствует их достижению? Напротив, оно ведет к краху, превращает граждан в несамостоятельных «подопечных», стимулирует асоциальное поведение. В конечном итоге, оно усугубляет зло, с которым собиралось бороться.

В конструкции социального государства имеется множество дефектов. Главный функциональный недостаток — сильный соблазн добывания личных преимуществ. Политики, администраторы и получатели благ в равной мере подвержены опасности коррупции и злоупотреблений. Это та самая ловушка, которой не избегнет никакое коллективное хозяйство. В социальном государстве неизбежно возникают группы интересов, требующие перераспределения, т.е., на самом деле, беззакония, ибо перераспределение есть не что иное как присвоение плодов чужого труда. В результате идет нескончаемая борьба за передел пирога, вызывающая недовольство и подрывающая общественное согласие. Не существует никакого общепризнанного закона, позволяющего двум людям отбирать имущество третьего. Никакая личная неудача или неспособность не дает никому права эксплуатировать других.

Защитники социального государства возразят, что иначе невозможно добиться ни «солидарности», ни «социальной справедливости». Но много ли стоит «солидарность» под угрозой насилия? А «социальную справедливость» определить вообще невозможно — это просто боевой клич, под которым каждый понимает свое (см. вывод первый). Что именно дает человеку право жить за счет другого и какой судья уполномочен это решать?

Второй болезненный вывод: Социальное государство — тупиковый путь. Не может быть права жить за чужой счет. Любая система, позволяющая на законном основании обирать других, какими бы рассуждениями она ни оправдывала это, в конечном итоге не обеспечит гражданам мирного и упорядоченного сосуществования.

Открытие третье: Демократия — не венец истории.

Для большинства людей демократия была и остается самым вожделенным политическим строем. А ведь уже Аристотель понимал, что демократия со временем всегда вырождается в деспотизм. Если мы хотим развиваться дальше, то и к демократии подходить следует критически.

Основная проблема демократии — будь она прямой или представительной — разрыв между ответственностью и властью. Сколь бы катастрофическими ни оказались последствия решений демократически избранного правителя, кроме переизбрания с уходом на соответствующую пенсию ему ничего не грозит, так что ему за резон, принимать разумные решения на долгосрочную перспективу? Куда выгоднее на деньги налогоплательщиков голоса избирателей покупать. А уж на референдуме каждый может без всяких последствий для себя лично проголосовать за самую идиотскую идею, что в миллиарды обойдется всем, включая тех, кто голосовал против.

Именно этот разрыв между властью и ответственностью не позволяет демократически управлять предприятием, ибо ведет неизбежно к краху. А почему? А потому что человек по природе своей стремится, «чтоб побольше взять и поменьше дать». С точки зрения эволюции это полезно, ибо побуждает нас постоянно искать наименее трудоемкие пути к достижению цели. Но в политической демократии это создает проблему: Государственная монополия на насилие позволяет обещать гражданам какие-то пряники даром. Это звучит привлекательно: усилий не требуется, а результат будет. Сюда относятся не только случаи открытого подкупа избирателей — типа пособий на детей, бесплатного здравоохранения или, в последнее время, «обеспечения минимального дохода» — но и распоряжения, служащие интересам определенной группы — например, запрет на увольнения.

Все эти недолговечные преимущества, модные веяния, обещания всякой дармовщинки и пр. большинство принимает с энтузиазмом. Конечно, кому-то в конце концов приходится расплачиваться, но важнейшим достижением политики является как раз маскировка этих взаимосвязей. Теоретически эту проблему можно решить, апеллируя к разуму, проводя разъяснительную работу, но на практике побеждает принцип «побольше взять — поменьше дать», и политика, выступающего за уменьшение халявы, рано или поздно переизберут.

Все больше разных общественных групп учатся использовать государственную власть в своих интересах. Не хозяйственная деятельность, а государство становится основным источником повышения уровня жизни. Все меньше людей заняты в производственном секторе, все интенсивнее становится борьба за перераспределение. В конце концов, у государства кончаются деньги и возникший кризис приводит к радикальным реформам или даже смене системы. Игра заходит на новый круг.

Из 82 миллионов жителей современной Германии лишь около 15 миллионов создают реальные ценности, т.е. ни прямо, ни косвенно не финансируются государством. Даже если бы вся эта группа голосовала одинаково, решающего влияния на состав правительства при 60-ти миллионах избирателей она не окажет.

Третий болезненный вывод: Демократия неизбежно приводит к кризису системы, когда государство использует свою монополию на насилие ради каких-либо политических целей, кроме защиты жизни и имущества своих граждан. Но именно этого требует демократическое большинство.

Открытие четвертое: Политика — проблема, а не решение.

Государственная монополия на насилие — это рамка, внутри которой люди мирно взаимодействуют, обмениваясь товарами и услугами. Твердые, надежные правила обеспечивают возможность жизни и рядом, и вместе, для большого количества людей. Это прекрасно работает, пока государство ограничивается защитой жизни и собственности граждан, не вмешиваясь в прочие дела.

Это — не новое открытие, мы находим его уже у Джона Локка, Вильгельма Гумбольдта или Людвига фон Мизеса. И даже у Людвига Эрхарда, по словам которого проблемы начинаются, когда государство перестает быть арбитром и само становится игроком. К сожалению, эту истину систематически игнорируют, очень уж соблазнительно подключать политику для решения собственных проблем.

Но ведь политика есть не что иное как навязывание всем прочим своего мировоззрения. А люди-то все разные. Что правильно для одного — не обязательно верно для другого. Есть разные субъективные системы ценностей, есть объективные различия жизненных ситуаций, так что любое «политическое решение» есть всегда навязывание кому-то чего-то против его воли. Заниматься политикой — значит вставать на сторону определенной группы и то, что соответствует ее желаниям, навязывать всем остальным, и не позабудем — навязывать, при случае, силой.

Вплоть до того, что в наши дни оппозиционерам приходится финансировать своими налогами всю ту пропаганду, которую ведут против них СМИ, школы и университеты. Политика — это всегда давление, которые вы оказываете на других граждан посредством государства. Но если государство политикой начинает заниматься само, преследуя цели, которые не всем подходят, оно злоупотребляет монополией на насилие, доверенной ему гражданами ради поддержания социального мира.

Четвертый болезненный вывод: Политика — не решение проблемы, а ее часть. Недостаточно поменять персонал. Единственный путь — существенное сокращение влияния политики.

Открытие пятое: «социальная рыночная экономика» потерпела крах.

Социальная рыночная экономика строится на постулате, что в принципе государство должно допускать свободный рынок, но вмешиваться в его работу, если результаты окажутся «социально нежелательными». А что «нежелательно», решает, естественно, правительство. Сторонники «социальной рыночной экономики» дают правительству карт бланш, право по собственному вкусу подправлять любые результаты рыночного хозяйствования. Дайте только государству право решать, оправдывают ли конкретные экономические обстоятельства его вмешательство, и постепенно не останется ни единого сектора, функционирующего по законам рынка. Тут уже не потребитель, но государство решает, что, в каком количестве и какого качества производить. Через некоторое время «социальная рыночная экономика» перестает отличаться от регулируемого планового хозяйства.

В современной Германии производственное предприятие, прежде чем разбираться с потребностями потребителя, должно сосредоточиться на исполнении 85000 предписаний в тексте 5300 законов и постановлений. Кто им не соответствует, тому производить воспрещается. Все в большей степени определяет государство, кого и на каких условиях следует брать на работу. Последствия — как в плановой экономике: товаров меньше, они становятся дороже и хуже. Вспомните хотя бы здравоохранение, образование, цены на электричество.

Пятый болезненный вывод: Между рыночной и плановой экономикой нет никакого «третьего пути». Бывает только, как сказал Роланд Баадер (Roland Baader) «Либо рынок, либо приказ».

Открытие шестое: Придется допускать системы, которые нам не нравятся.

При столь различных представлениях о ценностях и морали, столь разнообразных жизненных ситуациях, можно ли изобрести общественное устройство, что всем подходит? Вероятно, нет. Но общественное устройство, не зараженное политикой, возможно, позволит множеству людей жить в мире и свободе согласно личным убеждениям. Другим, возможно, придется по душе авторитарный режим или просто — оставить все как есть.

Вышеприведенные открытия демонстрируют, что разум и опыт — хорошая основа для создания общественного устройства, но в конечном итоге все делается методом проб и ошибок. Реальность слишком сложна для проектов кабинетных ученых, и те, что предлагаются сегодня — совершенно неудовлетворительны.

Выбрать наилучший можно только допустив альтернативные варианты, например, частные свободные города (нечто среднее между советским поселком при градообразующем предприятии и израильским кибуцем — прим. перев.) на добровольной основе. Вероятно, исходя из опыта последнего столетия, мало кто не согласится, что не стоит заталкивать человека в систему, которой он не хочет. Но почему нельзя экспериментировать добровольцам? Может быть, мы уверены, что все заранее знаем лучше других и всех стремимся взять под опеку?

Шестой болезненный вывод: Идеального государственного устройства, вероятно, не существует, но методом проб и ошибок можно выявить варианты, которые работают лучше. А для этого надо разрешить добровольные эксперименты, даже если они противоречат тому, что мы считаем хорошим и правильным.

Перевод с немецкого Эллы Грайфер.