"Освобождение животных и социальная революция". Брайан А. Доминик.

ВСТУПЛЕНИЕ

К настоящему времени освобождение животных и активист/ки, сражающиеся под его знаменами, были вовлечены в горячую дискуссию и деятельность. Хотя теория и практика освобождения животных редко приветствовались или воспринимались всерьез левым мэйнстримом, многие анархист/ки начинают осознавать их правомочность не только как обоснованной причины, но как неотъемлемого и обязательного аспекта теории радикализма и революционной практики. В то время как большинство людей, называющих себя анархист/ками не приняли освобождение животных и соответствующий образ жизни — веганизм, растет число юных анархисто/к, принимающих мировоззрение, основанное на признании ценности животных и окружающей среды, как часть их повсеместной деятельности.

Также многие веган/ки и освободите/льницы животных испытали на себе влияние анархической мысли и богатой анархической традиции. Это видно по растущей враждебности среди некоторых активисто/к освобождения животных по отношению к государственническому, сексистскому, расистскому и эйджисткому истэблишменту, эйблистскому истэблишменту, который усиливает войну не только против животных, но также и против их защитников-людей. Относительно новое сообщество освободителей животных стремительно начинает осознавать опасность той тоталитарной силы, приводящей в движение спесишистский механизм современного общества. Поскольку это сознание растет, также растет и близость между освободителями животных и их более социально-ориентированными соратниками — анархистами.

Чем больше мы осознаём общность и взаимозависимость фронтов нашей борьбы, которые раньше мы разграничивали, тем лучше мы понимаем, что действительно означают для нас освобождение и революция.

Кроме того, анархисты и освободители животных разделяют одни и те же взгляды на стратегическую методологию. Не притворяясь, что могу говорить за всех, я скажу, что те, кого я считаю настоящими анархистами и освободителями животных, стремятся осуществить наши взгляды с помощью любых эффективных средств. Вопреки общепринятому мнению о нас, мы понимаем, что беспричинное разрушение и насилие не приведут нас к желаемому результату. Но в отличие от либералов и прогрессистов, цели которых ограничены реформами, мы понимаем, что реальные изменения произойдут только тогда, когда мы прибавим разрушительную силу к творческому преобразованию общества угнетения. Мы можем строить все что угодно и мы должны быть созидательно-активными (pro-active) тогда, когда это возможно. Но мы также понимаем, что сможем создать пространство для свободного созидания, только уничтожив то, что по своему предназначению препятствует освобождению. Я веган, потому что я сочувствую животным, я рассматриваю их как существ, имеющих такую же ценность, как и люди. Я анархист, потому что точно так же сочувствую людям, и потому что я отказываюсь смириться с компромиссами, с недоделанными стратегиями и продажными стремлениями. Мой подход к освобождению людей и животных радикален и бескомпромиссен: тотальная свобода для всех, и никак иначе.

В этом эссе я хочу продемонстрировать, что любой подход к социальным изменениям должен включать в себя не только понимание социальных взаимоотношений, но и взаимоотношений человека и природы, в т.ч. и животных [в ориг. «non-human animals». Фразу следует более точно переводить как «не-человеческие животные» — Прим. редакции]

Я также надеюсь здесь показать, почему ни один подход к освобождению животных не осуществим без исчерпывающего понимания и погружения в социальное революционное движение. Мы все должны стать, если хотите, «веганоанархистами».

ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ?

Революция — это одно из тех слов, значение которых широко варьируется в зависимости от того, какой смысл вкладывает в него тот или иной человек. На самом деле, можно спокойно сказать, что вы не найдете 2 человек с одинаковым пониманием революции. По-моему это делает революцию истинно прекрасной.

Когда я говорю о революции, я имею в виду радикальное социальное преобразование. Но моё понятие о революции не определяется объективными изменениями в окружающем мире, такими как свержение государства или капитализма. Для меня это только симптомы. Революция сама по себе не может быть обнаружена вне нас. Она полностью внутри нас, абсолютно личностна, индивидуальна.

У каждого индивидуума есть свои виды на будущее. Каждый из нас видит мир по-своему. Многие люди, как бы то ни было, видят перед собой перспективы, отштампованные для них обществом, в котором они живут. Подавляющее большинство видит мир и себя в нем в соответствии с условными рефлексами, выработанными под влиянием социальных институтов, которые управляют нашей жизнью, например, государства, семьи, брака, церкви, корпорации, школы и т. д. Каждый из этих институтов, в свою очередь, является частью того, что я называю Истэблишментом — образования, которое существует единственно для сохранения власти относительного меньшинства. Истэблишменту, поддерживаемому вожделением элиты получить все больше и больше власти, необходимо вытягивать соки из всего остального мира с помощью угнетения.

Истэблишмент использует разные формы угнетения, большинство из которых хорошо известны, но редко бывают должным образом осмыслены, а еще реже — встречаемы сопротивлением. Во-первых, это классизм (классовая дискриминация) — экономическая форма угнетения; государственничество или подчинение людей политической власти; сексизм и гомосексизм — угнетение, основанное на гетеросексуальном (мужском) превосходстве или патриархате; и расизм — общий термин для обозначения различных видов угнетения основанных на этноцентризме.

Кроме вышеперечисленных, есть еще реже признаваемые виды угнетения: эйджизм, доминирование взрослых людей над детьми и молодёжью, и, наконец, угнетение, являющееся результатом антропоцентризма, а именно спесишизм и разрушение окружающей среды.

На протяжении всей истории Истэблишмент был зависим от этих движущих сил угнетения, и в результате действия этих сил увеличивал и концентрировал свою мощь. Следовательно, все формы угнетения взаимозависимы. Слияние различных движущих сил угнетения послужило их взаимодополнению и усилению.

Таким образом, сила, движущая социальными институтами, которые держат нас под контролем — это одна и та же сила, лежащая в основе расизма и спесишизмаа, сексизма и классизма, и так далее. Было бы разумно тогда признать, что большинство из нас, как продукты учреждений Истэблишмента, были социально запрограммированы, чтобы вскармливать угнетение внутри себя и между собой.

Революция — это процесс, а не событие, процесс, бросающий вызов ложной мудрости и ценностям, которые нам навязываются и тем действиям, которые мы якобы должны или не должны выполнять. Враг — это мы! Революцией будет свержение угнетателей в нашей голове! Наблюдать за тем, как рушатся их конструкты на улицах — это будет просто счастливый знак того, что мы вместе восстаем в объединенном и неограниченном порыве. Социальная революция — это совокупность внутренних процессов. Радикальное социальное преобразование, в контексте которого мы сейчас существуем, может быть только результатом такой революции.

РАДИКАЛЬНЫЙ ВЕГАНИЗМ

«Радикализм» и «веганизм». Еще два слова, значения которых чаще толкуются неправильно, чем правильно. Эксплуатация этих 2 терминов близорукими и самоуверенными либералами лишила их мощности, которая изначально была им присуща. И снова, не претендуя на монополию «правильных» определений, я предложу своё собственное значение для этих слов.

Радикализм и экстремизм вовсе не являются синонимами, вопреки распространенному мнению. Слово радикал произведено от латинского корня «radic-», который означает «корень». Радикализм — это не измерение градуса идеологического фанатизма, направленного вправо или влево, скорее этот термин описывает стиль подхода к социальным проблемам. Радикал, буквально говоря, это тот, кто зрит в корень проблемы, чтобы, уничтожив этот корень, решить таким образом проблему. Цели радикалов не ограничиваются реформистским подходом. Они не заключают соглашения с угнетателями, чтобы принести облегчение страданиям, являющимся результатом угнетения. Эти задачи обычно оставляют либералам и прогрессистам. Радикал признаёт, что реформы могут принести пользу, но его не удовлетворит ничего, кроме абсолютной победы — революционного преобразования, на корню уничтожающего систему угнетения.

По моему определению, чистое вегетарианство — это не веганизм. Просто отказ от потребления продуктов животного происхождения, хотя это прекрасный выбор, — это еще не веганизм. Веган основывает свой выбор на радикальном понимании того, что есть на самом деле угнетение животных, и этот выбор политизирован и основан на высокой степени информированности.

Нередко провозглашающие себя веганами оправдывают свое бездумное потребление корпоративных продуктов, утверждая, что животные беспомощны в отличие от людей. Многие вегетарианцы неспособны увидеть важность освобождения людей или рассматривают его как дело второстепенной важности по сравнению с освобождением животных, ведь животные не могут постоять за себя. Такой образ мыслей разоблачает невежество вегетарианца не только в отношении угнетения людей, но и в отношении глубоко-укоренненной связи между капиталистической системой в общем и индустриями угнетения животных.

Многие люди, которые называют себя веганами и активистами за права животных, по моему опыту не имеют вовсе или имеют очень слабое представление о социальных науках, и часто то, что они знают о связях между человеческим обществом и природой отягощено смешением понятий. К примеру, нередко вы можете услышать, как веганы утверждают, что потребление в пищу мяса домашнего скота вызывает голод в мире. Ведь, в конце концов, более чем 80% урожая зерна в США скармливается скоту. Было бы логично заключить, что если люди в США откажутся употреблять в пищу мясо, то они накормят всех голодающих мира. Веганский гуру Джон Роббинс, кажется, придерживается такого убеждения.

Но это абсолютно неверно! Если Северная Америка перестанет в следующем году есть мясо, это вовсе не приведет к тому, что хоть один голодный человек будет накормлен высвободившимся зерном, выращенным на американской почве. Дело в том, что проблема голода, как и проблема перенаселения, является не совсем тем, чем кажется. Эти проблемы коренятся не в количестве ресурсов, но в распределении ресурсов. Элита нуждается в дефиците ресурсов по двум главнейшим причинам. Во-первых, при увеличении количества товаров на рынке, их рыночная стоимость значительно падает. Если зерно, которое сейчас скармливается скоту, вдруг освободилось бы и попало на продовольственный рынок, то цена зерна резко упала бы, сводя к минимуму прибыль. Таким образом, интересы элиты, инвестирующей в рынок зерна, совпадают с интересами элиты, имеющей долю в рынке животноводства. Вегетарианцы имеют склонность думать, что фермеры, выращивающие овощи и зерно — добро, а те, что занимаются животноводством — зло. На самом деле, овощи — это рыночный продукт, и те, кто имеет финансовые интересы в овощной индустрии, не захотят делать свой продукт доступным, если им придётся выращивать больше, чтобы получить даже меньшую прибыль.

Во-вторых, дело в том, что распределение пищевых продуктов на национальном и мировом уровнях — это политический инструмент. Государства и международные экономические организации тщательно манипулируют снабжением пищей и водой, чтобы контролировать целые поселения.

С одной стороны, пищевые продукты могут быть удержаны от голодных, чтобы сделать их слабыми и покорными. С другой стороны, элите необходимо иметь стратегический запас пищевых продуктов, чтобы можно было успокоить население, находящееся на грани бунта.

Зная об этом, нам логично было бы признать, что правительство США, которое контролируется в большей степени частными интересами, просубсидировало бы не-производство зерна, чтобы оградить индустрию от краха. Фермерам заплатили бы за то, чтобы они не выращивали зерна, или даже за то, чтобы они уничтожили свои посевы.

Недостаточно бойкотировать мясную индустрию и надеяться, что освободившиеся ресурсы будут направлены на то, чтобы накормить голодных. Мы должны учредить такую систему, которая бы действительно могла отвечать потребностям человека, что и предполагает социальная революция.

Это только одна из многих связей между эксплуатацией людей и животных, но она хорошо демонстрирует нашу потребность в тотальной революции.

Революция во взаимоотношениях между людьми и животными узконаправленна и на самом деле заложена в самой природе современного общества. Одна из причин того, что именно животные прежде всего подвергаются жестокой эксплуатации — в том, что жестокость прибыльна. Вегетарианцы, кажется, хорошо это понимают. Но мясная индустрия (также как и молочная индустрия, вивисекция и проч.) — это не изолированный объект. Мясная индустрия не будет уничтожена, пока не будет уничтожен рыночный капитализм, поскольку последний сообщает импульс и предприимчивость первой. А для капиталистов соблазн легкой прибыли от эксплуатации животных непреодолим.

Мотив прибыльности — не единственный социальный фактор, который поощряет эксплуатацию животных. Ведь экономика — только одна из форм социальных взаимоотношений. Есть также политические, культурные и межличностные взаимоотношения, каждое из которых, очевидно, влияет на поддержаниетого мнения, что животные существуют для того, чтобы человек их использовал.

Библия, как и западные религии в целом, полна отсылок к приписанному людям «божественному праву» использовать братьев наших меньших для наших собственных нужд. На данный исторический момент абсурдно думать, что человеку необходимо эксплуатировать животных. Мы можем извлечь небольшую пользу из их страданий. Но Бог предположительно сказал, что мы можем их использовать, и мы продолжаем это делать, несмотря на тот факт, что мы изжили всякую реальную потребность в использовании животных, которая когда-то возможно у нас была.

Вивисекторы заявляют, что мы можем узнать многое от животных, и они используют это утверждение, чтобы оправдать издевательство над чувствующими созданиями и их зверское убийство. Радикалы, как и веганы, должны осознать, что единственное, чему мы можем научиться от животных — как жить в разумных и здоровых взаимоотношениях с окружающей средой. Мы должны наблюдать за животными в их естественной среде, и подражать их отношениям с окружающей средой там, где это возможно. Такое понимание гармонии между человеком и природой когда-нибудь спасет больше жизней и придаст им больше ценности, чем когда-либо смогут поиски лекарства от рака с помощью «науки» издевательства над животными. В конце концов, причины большинства раковых заболеваний кроются в неподобающем отношении человека к природе. Ни один радикал не станет ждать решения этой проблемы с помощью дальнейшего разрушения природы и продолжения жестоких экспериментов на животных.

Взаимосвязь между спесишизмом и расизмом — между обращением с животными и людьми иного цвета кожи — также была детально (и образно) продемонстрирована. В своей книге «Ужасное сравнение: человеческое и животное рабство» Марджори Спигел (Marjorie Spiegel) проницательно изображает удивительное соответствие между обращением людей с животными и обращением белых с людьми «низших рас», утверждая, что оно построено на базовых отношениях — отношениях между угнетателем и угнетенным. Как обнаруживает Спигел, обращение белых с цветными исторически было сходно с обращением людей с животными. Решить, что один вид угнетения правомочен, а другой — нет, значит сознательно ограничить своё понимание мира; это значит заключить себя в рамки добровольного невежества, что не всегда означает удобство. «Одна проблема за раз», — говорит философ-монист, как будто эти взаимосвязанные движущие силы могут быть простерилизованы и отвлечены от их связи.

Мужское доминирование в форме патриархата и спесишизм, как результат антропоцентризма, были разоблачены с поэтической яркостью в книге Кэрол Адамс «Сексуальная политика мяса». Феминизм и веганизм имеют много общего, и каждое из этих движений может многому научить другое и многому научиться. Проведя конкретные сопоставления между патриархальным мировоззрением и обращением людей с животными, Адамс призывает признать глубокую связь между веганским и феминистским образами жизни.

Одна из параллелей, которые проводятся между межличностными отношениями людей и отношениями человека и животных, — это обращение взрослых с детьми и молодёжью с одной стороны, а с другой стороны с пожилыми людьми. Во всех случаях угнетенный рассматривается как человек, который не обладает полной дееспособностью. Например, дети и старики похожи тем, что их считают немощными и некомпетентными (несмотря на их действительный потенциал ответственности). Эйджизм коренится в понятии отом, что люди среднего возраста обладают определенным свойством нести ответственность, которого нет у людей пожилых и юных. Как и животные, они подавляются эйджизмом, т.к. с ними обращаются как с объектами, лишенными индивидуального характера и ценности. Их эксплуатируют, когда только предоставляется такая возможность, или потакают им, если считают их милыми, но практически никогда не относятся к ним с уважением, предоставляемым взрослым людям. Дети, пожилые люди и животные — живые, думающие, чувствующие существа — так или иначе подавляются стремлением людей среднего возраста к власти и доминированию. В отличие от патриархата, эйджизм не требует формального соблюдения иерархии: он утверждает свое господство, убеждая своих жертв, что они действительно менее состоятельны, чем их взрослые угнетатели. Животные также могут быть легко признаны несостоятельными. Главный шаг в этом направлении — отнять у них свободу, чтобы они не могли развивать свой индивидуальный характер.

Без сомнения, государство на стороне тех, кто эксплуатирует животных. С немногочисленными исключениями, закон имеет четкую антиживотную направленность. Это видно по тому, в каком большом объёме субсидируются государством мясные и молочные индустрии, вивисекция и использование животных в военных целях, а также оппозицией государства тем, кто сопротивляется индустриям эксплуатации животных. Политикан никогда не поймет, почему государство должно защищать животных, если каждая сфера социальной жизни способствует их использованию. Представление интересов избирате_льниц всегда будет оборачивается, несмотря на всю абсурдность, действиями, направленными против интересов животного царства, обширного «электората», который пока не получил права голоса.

Анархист/ка спросит: «А что если бы каждому животному было бы гарантировано избирательное право и оно бы смогло отстаивать свою потребность в защите с помощью голосования, стало бы наше общество лучше?»

Действительно, хотим ли мы, чтобы между животными и людьми стояло государство, или нам лучше ликвидировать потребность в подобном барьере? Многие согласятся, что решение людей перестать использовать животных без принуждения их к этому — оптимальный выбор. В конце концов, если сухой закон вызвал такой рост преступности и насилия, представьте, какую вражду в обществе вызовет запрет на продукты животного происхождения! Точно также как и Война против Наркотиков не приблизится ни на волос к решению проблем, связанных с наркотической зависимостью и обслуживающим её нелегальным бизнесом, так и никакая легальная Мясная Война не добьётся укрощения эксплуатации животных; она только спровоцирует еще большие проблемы. Корни этих проблем в созданном обществом и постоянно усиливаемом желании производить и потреблять то, в чем мы действительно не нуждаемся. Все в нашем современном обществе говорит о том, что нам «необходимы» наркотики и мясо. Что нам на самом деле необходимо — так это уничтожить это общество!

Веган/ка долж/на выйти за пределы монистического понимания угнетения животных и осознать его корни в человеческих социальных отношениях. Более того, он/а долж/на сделать сопротивление угнетению человека частью своего сопротивления.

НАСИЛИЕ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

Наше общество — немногие смогут с этим поспорить — в значительной степени основано на насилии. В каждой сфере нашей жизни, кажется, присутствует насилие, это ощущение экспоненциально усиливается образами СМИ, контролируемыми корпорациями.

Насилие, как часть нашей культуры и самого нашего бытия, несомненно имеет глубокое воздействие на нас, и мы с трудом можем осознать его реальные пределы. Те, кто находятся на принимающей стороне насилия, страдают от того, что им навязывается чужая воля. Нам не надо объяснять, что это для нас значит. Когда мы не имеем возможности реализовать свободно свои потребности, одной из типичных реакций может быть попытка утвердить свою незначительную власть, в свою очередь, навязывая свою волю кому-то еще. Однажды почувствовав влияние угнетения, мы несем его в себе, часто только затем, чтобы самим стать угнетателями. К несчастью, это правда, что жертвы часто становятся преступниками именно потому, что сами подвергались насилию. Когда издевательства принимают форму физического насилия, то они часто претворяют в жизнь еще большее насилие.

Помня это, мы можем ясно увидеть, почему жестокое обращение с животными, прямо, как в случае жестокого обращения с животными-компаньонами, или косвенно, как, например, в процессе поедания продуктов животного происхождения, находится в связи с насилием в обществе. Люди, с которыми плохо обращались, склонны так же обращаться с другими, а животные — самые доступные и беззащитные жертвы. Это разоблачает еще одну причину, почему те, кто заботится о благополучии животных, должны бороться против социальной несправедливости.

Более того, причинно-следственная динамика работает в обоих направлениях. Было доказано, что те, кто проявляет жесткость по отношению к животным опять-таки прямо или косвенно более склонны проявлять насилие по отношению к людям. К примеру, веган/ки обычно реже, чем невеганы, проявляют беспричинную агрессию. Тот, кто издевается над своими домашними животными, вряд ли на этом остановятся — следующими жертвами будут их дети и супруги.

Нелепо полагать, что общество, угнетающее животных, сможет стать обществом, которое не угнетает людей. Таким образом, признание недопустимости угнетения животных становится необходимым условием радикального преобразования общества.

ОТЧУЖДЕНИЕ В ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ

В корне угнетения, утверждает радикал/ка, лежит отчуждение. Человеческие существа — социальные создания. Мы способны чувствовать сострадание. Мы способны понять, что существует социальное благополучие, общественное благо. Поскольку мы испытываем эмпатию по отношению к другим, те, кто натравливает нас друг на друга, должны заставить нас испытать отчуждение от результатов наших действий. Сложно убедить человека причинить страдания другому. Более того, сложно убедить человека причинить вред животному без причины, или прямым образом участвовать в разрушении естественной окружающей среды.

Когда одно человеческое общество начинает военные действия против другого, обязательно, чтобы лидер/ки каждого из них убедили массы в том, что их противни/цы низкие и бесчеловечны. Далее, лидер/ки должны скрыть от людей истинные результаты войны: массовое насилие, разрушение и кровавая бойня. Нам говорят, что война — это то, что происходит не здесь, а те, кто погибает в ней, этого заслуживают.

Движущие силы угнетения в общественных отношениях всегда основываются на оппозиции «Мы-Они» с четким разграничением угнетателей и угнетенных. Для угнетателей «Мы» — это высшее и привилегированное. Состоятельные люди «понимают», что их богатства нажиты «честным» и «праведным» путем. К примеру, обе, и угнетатель/ница и угнетенн/ая приходят к убеждению, что бедные находятся в таком положении из-за своей пассивности и некомпетентности. Тот факт, что экономические привилегии автоматически форсируют неравенство, остается незамеченным. Недостаточно просто приложить усилия для того, чтобы обеспечить свое достойное существование, когда некоторым позволено брать больше, чем равную долю. Но богатые отчуждаются от этого трюизма. Им приходится, иначе они не смогли бы оправдать несправедливость, которой они способствуют.

Так неизбежно происходит при всяком виде угнетения.

Веган/ка понимает, что эксплуатация людей и использование животных облегчается при помощи отчуждения. Люди не смогли бы жить так, как они живут — ценой страданий животных в частности — если бы они осознали действительный эффект своего потребительского существования. Именно поэтому поздний капитализм полностью устранил потребите/льницу от процесса производства. Пытки продолжаются везде, за плотно закрытыми дверями. Если бы людям было позволено сочувствовать жертвам видового угнетения, они не смогли бы так легко относиться к жизни, как делают это сейчас. Чтобы поддержать оппозицию «Мы-Они» между людьми и животными (как будто мы сами не являемся животными!), мы не можем позволить себе прислушаться к базовым аргументам, которые свидетельствуют в пользу того, чтобы выйти за пределы этого ложного чувства дуализма.

Нам говорят, что люди владеют речью и абстрактным мышлением. Животные этого не могут. Человеческие особи — это люди, все остальные виды — в лучшем случае звери. Животные оказались ниже людей не по природе, но вследствие активной дегуманизации, процесса, с помощью которого люди сознательно отобрали у животных их ценность. В конце концов, неспособность говорить или мыслить рационально не подвергает младенцев или людей с серьезными умственными отклонениями насилию, от которого страдают миллионы нечеловеческих особей ежедневно.

Давайте признаем это — оппозиция между человеком и животным скорее произвольна, чем научна. Точно также, как и оппозиция между «белыми» и «чёрными» или «красными» и «желтыми», между детьми и взрослыми, между мужчинами и женщинами, между гетеросексуал/ками и гомо-лесбосексуал/ками, местными и чужаками. Границы проводятся бездумно и в неверном направлении, и мы программируемся социальными институтами на то, чтобы верить, что мы стоим по эту сторону границы, и исходя из этого мы должны действовать. В повседневной жизни мы отчуждаемся от результатов большинства наших основных действий. Когда мы покупаем продукты в магазине, мы можем прочитать состав на этикетке и сказать, были ли убиты и замучены животные во время процесса производства. Но что мы можем узнать о людях, которые изготовили этот продукт? Может быть женщинам платили меньше, чем мужчинам? А может быть черные были подчинены белым? А может был подавлен профсоюз рабочих или их попытка коллективизации? А может было и избиение рабочих на линии пикета, требующего средств к существованию достойную зарплату?

Когда я, как мужчина, разговариваю с женщиной или с кем-то младше меня, не доминирую ли я, не подавляю ли собеседника, поскольку так я был сформирован патриархальным обществом? А как белый человек не считаю ли я (может даже подсознательно) себя выше черных? На самом деле, не смотрю ли я на людей иного цвета кожи как на кого-то по существу отличающегося от меня. Это те вопросы, которые мы часто не решаемся задать себе. Но мы должны. Чтобы преодолеть отчуждение мы должны быть бдительны и критичны не только по отношению к окружающему миру, но и к нашим собственным идеям, взглядам и действиям. Если мы хотим уничтожить угнетателя в нашей голове, мы должны постоянно подвергать сомнению чистоту наших убеждений и предположений. Мы должны спросить себя как индивидуумов, не влияют ли наши действия не только на нашу личную жизнь, но и на окружающую нас среду?

Как ключевой компонент сохранения системы угнетения всякое отчуждение должно быть уничтожено. Пока мы сможем игнорировать страдания на бойнях и в вивисекторских лабораториях, мы сможем игнорировать и условия жизни населения третьего мира, городского гетто, жестокость в семье, авторитаризм в школьном классе, и так далее. Если мы позволяем себе оправдывать какой-то один вид угнетения, это дает возможность оправдывать и все остальные.

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ

Понять самих себя и наше отношение к миру — это всего лишь первый шаг к революции. Мы должны применить наше знание к созданию и реализации практической программы действий. Когда я говорю о действии, я не имею в виду еженедельные или ежемесячные события, когда мы, работая в организованной группе, утверждаем наши убеждения в форме демонстрации, или когда мы осуществляем запланированный рейд против средств угнетения. Действие этим не ограничивается. Его можно обнаружить в нашей повседневной жизни, в рутинной (и не очень) деятельности. Когда мы говорим о своих убеждениях в беседах, на работе, за столом, мы действуем. На самом деле, осознаем мы это или нет, все что мы делаем — это действие или серия действий. Осознание этого позволяет нам превратить нашу обыденную жизнь из подавленной и отчужденной в освободительную и революционную.

Роль революционера проста: превратить свою жизнь в миниатюрную модель альтернативного, революционного общества в вашем видении. Вы — микроскопическая модель мира, и даже самые простые ваши действия влияют на социальный контекст, частью которого вы являетесь. Сделайте это влияние позитивным и радикальным по своей сути.

Революция стала частью нашего образа жизни, управляемая нашим видением и питаемая состраданием. Каждая мысль, которую мы думаем, каждое слово, которое мы произносим, каждое действие, которое мы делаем, должно быть частью радикальной практики. Мы должны освободить наши желания, постоянно критикуя то, что было нам навязано, в постоянном поиске и стремлении к тому, чего мы действительно хотим. Тогда, когда мы познаем свои истинные желания, мы должны начать действовать в их интересах.

Определив, как работает наше общество, и решив, чего в сущности мы хотим, мы должны начать демонтировать настоящее и конструировать будущее — и мы должны одновременно работать над этими двумя задачами. В то время как мы будем сравнивать с землей развалины угнетения, мы должны также создавать, целенаправленно и спонтанно в одно и то же время, новые формы социальных отношений и отношений с окружающей средой, которым будут способствовать новые социальные институты.

Например, если говорить об экономике, там, где сегодня существует частная собственность, завтра должна возникнуть общественная собственность. Там, где в настоящее время иррациональные рыночные силы диктуют производство, потребление и распределение ресурсов, в будущем должна быть создана рациональная система владения и распределения материальных благ и услуг, основанная на равенстве, разнообразии, солидарности, автономии и тех ценностях, которые определяют наше видение.

Веган/ка видит идеальный мир, как мир свободный от эксплуатации животных. Кроме того, её_го идеал включает в себя поистине мирные и здоровые отношения между человеческим обществом и окружающей средой. Движение глубинной экологии показало нам, что неживая природа имеет ценность, которая не может быть измерена в экономических единицах измерения, точно также как веган/ки продемонстрировали ценность животных, которую не смогут подсчитать экономисты, её можно измерить лишь состраданием.

Сострадание, которое испытывают к пролетариату социалист/ки, к женщинам и ЛГБТ — феминист/ки, к людям иного цвета кожи и изолированным этническим группам — интеркоммуналист/ки, к молодежи и старикам — антиэйджист/ки, к тем, кто стоит под дулом оружия государства — либертарии, это то же самое сострадание, которое испытывают веган/ки и радикальные экологи/ни к миру природы. Каждому из нас необходимо стать всеми этими «типами» радикало/к — и интегрировать эти идеологии в одну целостную теорию, видение, стратегию и практику — мы больше не можем позволить себе игнорировать этот трюизм. Только видение и образ жизни, основанные на подлинном сострадании, могут уничтожить конструкты угнетения современного общества и начать с чистого листа создавать желаемые отношения и действительность. Это, как мне кажется, сущность анархии.

Тот, кто не ведет борьбу против угнетения на всех фронтах, не подходит к моему определению анархист/ки. Кажется, что этого слишком много, чтобы требовать от человека, но я никогда не перестану требовать этого от каждого человеческого существа.

Послесловие к третьему изданию

Когда второе издание этого буклета вышло в печать около года тому назад, я присоединил к нему краткое послесловие, разъясняя мой взгляд на некоторые идеи, высказанные в исходном тексте. Вместо того чтобы вносить серьезную правку в содержание эссе, которое как мне кажется, по-прежнему остается цельным трактатом, я предпочел здесь отдельно высказать некоторые из моих последних выводов по теме.

Об освобождении

Одна из проблем, связанных с моим пониманием термина «освобождение» и его пониманием другими людьми, — описать, что есть на самом деле освобождение животных от эксплуатации и угнетения от рук человека. Я считаю, что освобождение — в большей степени человеческий концепт, основанный на субъективном процессе роста самосознания и приобретения силы. Освобождение личностно, освободить — не означает просто уничтожить материальные оковы. Когда заключенн/ая выходит из тюрьмы, он/а необязательно освобождается от угнетения авторитаристского общества. Он/а свобод/на лишь от материального заключения. Освобождение (возможно недостижимый идеал для любого земного существа) — это нечто, лежащее за пределами возможностей животного.

Можно возразить, что животные, подвергнувшиеся насилию и жестокому обращению (которые очевидно страдают от психологических травм), должны, также как и угнетенные люди, пройти процесс психологической или индивидуальной реабилитации. Но даже личностное восстановление, которое теоретически возможно для многих видов животных, это не истинное освобождение. Потому как освобождение, как я его понимаю, требует роста социального сознания, к которому животные (и некоторые люди) просто не имеют способности, его структура более сложна, чем структура реабилитации.

Это все может показаться предметом чистой семантики. Но я настаиваю на том, что это более чем просто семантика. Слишком долго освобождение людей воспринималось исключительно как социальный/структурный процесс: изменяя социальные условия, мы освобождаемся. Я уверен, что нам следует применять более диалектичный подход. Мы должны освободиться в качестве коллективов или индивидуумов, прежде чем мы сможем перестроить общество таким образом, чтобы оно способствовало освобождению. В то же время, прежде чем мы сможем прийти к личному освобождению (т.е. стать сильными и просвещенными), мы должны перестроить общество и его институты. Это кажется порочным кругом. Но если мы посмотрим на это с диалектической точки зрения, как, например, на постепенный и двусторонний процесс прилива и отлива, теория освобождения уже не кажется столь далекой от реальности.

Люди, называющие себя освободитель/ницами животных, обычно искренние и идейные активист/ки, склонны упускать из виду две вещи. Во-первых, человек может освободить только самого себя. Самое большее, что мы можем надеяться сделать для других — избавить их от тех ограничений, которые мешают их самоосвобождению. Во-вторых, только те, кто понимает сложную структуру угнетения, могут бороться против него в процессе освобождения. На протяжении бесчисленных веков лучшие попытки человечества добиться свободы превратились в отчаянную борьбу против авторитаристских ограничений угнетающего общества.

Для животных нам не остается ничего кроме как уничтожить саму клетку. Как бы то ни было, в отличие от животных, мы можем понять, почему существует клетка (не факт — прим.). Мы знаем, что клеток будет еще больше, и пока мы не уничтожим социальную машину, которая производит клетки (как для людей, так и для животных). В случае с животными самое близкое к освобождению, что мы можем им дать — мгновенную и относительную свободу.

Еще раз о веганизме

Я бы также хотел уточнить мои определения некоторых терминов, прежде всего термина «веганизм». Изначальное моё определение точно, как я думаю, но становится довольно размытым в контексте остального эссе, не будучи достаточно разграниченным с понятием «вегетарианство».

Позвольте, я буду предельно ясен: веганизм — это сознательное воздержание от действий, которые прямо или косвенно связаны со страданиями чувствующих созданий, людей или животных, по этическим причинам. Люди приходят к веганизму двумя основными путями: забота о правах, благополучии и свободе животных, и забота о природной окружающей среде (которой нанесен серьезный вред животноводством).

Воздержание от употребления продуктов животного происхождения в отдельности — это вегетарианство. Отказ от употребления мяса, который часто называют вегетарианством, на самом деле точнее будет назвать лакто-ово-вегетарианство, потому что практикующие его продолжают употреблять молочные продукты и яйца. Эти люди обычно выбирают такой образ жизни ради здоровья. Поэтому у них нет явной причины отказываться от пользования натуральной кожей, продуктами, тестированными на животных и так далее.

Важно заметить, что веганизм — не абсолютное положение. Прежде всего, существуют различные понятия о том, кого считать чувствующим существом.

Некоторые считают, что все виды животных, от млекопитающих до насекомых, должны быть включены в эту категорию. Также есть и те, кто считает, что растения и животные равным образом подходят под это определение, и поэтому питаются только плодами и орехами (этих людей обычно называют фрукторианцами, но это опасная практика и у растений нет нервной системы — прим.). Тогда как другие настаивают на том, что многие животные, которые не демонстрируют проявления индивидуального волеизъявления, определенного характера, сложной нервной системы или какого либо подобия эмоций, такие как насекомые и ракообразные, не являются чувствующими по определению (но это тоже животные, и то, что люди не могут понять, что они чувствуют, не даёт нам право эксплуатировать насекомых — прим.). Я здесь не буду вступать в дебаты, будет достаточно сказать, что, несмотря на особенности личного взгляда каждого из нас, мы должны понимать, что разделяем одни и те же основные принципы и все пытаемся жить в соответствии с ними так, как нам кажется лучше это делать.

Во-вторых, мы можем попасть на спорные моменты. Множество вещей, которые стали необходимостью современной жизни, как, например транспортные средства, фотопленка и др. содержат ингредиенты животного происхождения. Корм для домашних животных — еще один спорный вопрос. (Но уже сейчас некоторым вышеуказанным существуют альтернативы, про домашних животных читайте в моём блоге "Раздомашнивание животных" — прим.).

Нужно подчеркнуть, что мы можем ожидать лишь того, что будем стараться изо всех сил, чтобы приблизиться к нашему идеалу. Даже если в этом году мы всего лишь перестанем есть мясо, что недостаточно для того, чтобы полностью перейти к образу жизни, основанному на сострадании, мы уже значительно уменьшим наш собственный вклад в эксплуатацию животных [на самом деле, с моральной точки зрения мясо ничем не отличается от других продуктов эксплуатации, поэтому никакого "значительного уменьшения" быть просто не может. Акцентрирование автора на «мясной проблеме» здесь и далее содержит в себе старое-доброе заблуждение того, что нам стоит отказаться от мяса в пользу более «гуманных» яиц, молока и тд, что ничем не обосновано — Прим. редакции].

Если же мы сразу возложим на себя неисполнимые обязательства, за этим последует истощение и разочарование, тогда как отчуждение — типичный результат проявлений крайности в требованиях к другим.

Заблуждения лайфстайлизма

Более всего мне отвратительны эти нудные радикалы, в основном старой закваски, которые заявляют, что изменение образа жизни должно, по меньшей мере, отойти на второй план по сравнению с «реальной» работой над социальными переменами, которая ограничивается реструктуризацией общественных институтов. Однако важна их критика по отношению к тем, кто считает напротив, что личностные перемены, произошедшие в широком масштабе, станут революцией. Мы должны избегать этой крайности. К несчастью, современные анархист/ки и веган/ки, кажется, часто склоняются к "лайфстайлистскому" подходу. Как я описал в первом разделе этого приложения, здесь работает жизненная диалектика. И, как я упомянул в тексте эссе, простой акт перемены образа жизни, даже соединенный с миллионами других, не может изменить мир, социальные структуры которого были созданы элитой, чтобы служить её собственным интересам.

А некоторые радикалы доходят до заявлений о том, что их образ жизни изменится «после революции». Это заявление просто глупо. Те, кто были воспитаны для того, чтобы быть безчувственными потребителями, послушными гражданами, мужьями, женами и так далее, должны радикально изменить свою повседневную деятельность, иначе мы будем неспособны жить в будущем, свободном, освобожденном обществе. На самом деле, мы даже не сможем стремиться радикально изменить мир вокруг нас, пока мы не перестанем ценить кажущиеся, внешние эффекты и элементы настоящего. Мы не построим социалистическую экономику, которая препятствует производству мяса/молока/яиц из-за его высокой социальной и экологической цены, пока мы не захотим отказаться от всех продуктов эксплуатации животных. Неизбежным обязательством здоровой экономики будет уничтожение индустрий, основанных на эксплуатации животных, и это очевидно уже сейчас, задолго до того времени, когда у нас будет сила и реальная возможность, чтобы построить такую экономику. Но почему мы должны бороться за создание новой системы, в результате чего мы не сможем есть молоко/яйца/мясо, если мы сейчас не хотим от него отказаться?

В-последних, важно отметить, что изменить образ жизни, к примеру, стать веганкой, на самом деле еще не значит стать активисткой. Быть активисткой значит гораздо больше, чем просто занять позицию, особенно тихую.

Перевод с английского: Автономное действие

Редакция: Vegantron