Из африканских партизан — в миллионеры

Георгий Дерлугьян о том, как мозамбикские партизаны-марксисты стали неолибералами и миллионерами

Материал 2014 года с покойной «Русской планеты»: расшифровка лекции Георгия Дерлугьяна «Кто убил Эдуардо Мондлане? Сквозь стереотипы капиталистической и социалистической идеологии к анализу власти, на примере партизан Мозамбика, 1960–2014 годы».

Почему партизаны в Африке выбрали марксизм-ленинизм

Изучение Мозамбика важно не только само по себе, но и как способ преодоления клише — клише эффективных капиталистических менеджеров, клише верных марксистов-ленинцев, клише обскурантистских отсталых элементов. При помощи клише очень удобно анализировать различные общественные феномены, и особенно часто этим грешат журналисты, потому что у них ограничен объем, и они не очень верят в то, что способны донести все нюансы до читателя. Часто пишут: «эта загадочная Африка», «эта загадочная Чечня» — я попытаюсь показать, что они не столь уж загадочны, и экзотика не так уж экзотична, если внимательно в нее вглядеться.

По образованию я историк-африканист, первоначально занимался становлением ранних городов-государств в Западной Африке. Начинал я научную деятельность в Советском Союзе конца семидесятых — начала восьмидесятых, когда престижно было заниматься тем, что максимально удалено от официальной советской идеологии. По темам диссертаций и дипломных работ, которые выбирались до 1989 года, довольно надежно можно предсказать, кем станет человек после 1989 года. Например, диссертацию под названием «Руководящая и направляющая роль коммунистической партии Португалии национально-освободительной борьбой народов колоний в Африке» написал Сергей Ястржембский (бывший пресс-секретарь президента России. — РП). У меня была с этим большая проблема, потому что авторитетный человек старше меня и по возрасту, и по званию написал работу о том, чего по моим данным не было. Коммунистическая партия Португалии считала, что народ колоний должен демократизировать Португальскую империю вместе с Португалией, не отделяясь от нее. Точно так же в 1989 году было непонятно, зачем должна Грузия или Украина отделяться от Советского Союза — как сказал один очень известный диссидент: мы все вместе оказались в этой тоталитарной яме, давайте выбираться из нее вместе.

Я попал в Мозамбик в качестве переводчика вместе с группой геологов в 1983 году, в надежде добраться до тех мест, где существовало в Средние века африканское государство Мономотапа. Я хотел посмотреть, что происходило с подобными государствами 400 или 500 лет назад, когда они вступали в торговый обмен с европейскими конкистадорами. Чтобы туда попасть, я в Мозамбике пришел к консулу на инструктаж, там меня сперва попросили написать завещание, а потом консул спросил, давно ли я с военной кафедры и умею ли пользоваться оружием, потому что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. В результате я получил автомат Дегтярева, на котором была выбита дата «1942». Я стал свидетелем какой-то очень странной африканской войны, как в кино — несешься по саванне, клубы красной пыли вокруг, баобабы, раздолбанная «Тойота-лэндкрузер», сзади стоит пулемет, а главное — совершенно непонятно, кто и против кого воюет.

По возвращении в Москву я встретился с однокурсниками, которые повоевали в Афганистане, Камбодже, Эфиопии, Южном Йемене, Анголе, они начали обмениваться мнениями, с кем же кто воевал, и начал складываться проект по изучению «нехороших» партизан, который очень быстро перерос в изучение межэтнических конфликтов на территории Советского Союза, потому что он на глазах превращался в Африку. Многие из процессов, которые мы наблюдали там, происходили теперь здесь, в том числе взорвались Карабах, Абхазия, Чечня. Все, что писалось в официальных СМИ, не было похоже на правду: «хорошо известные силы, которые хотят подорвать стабильность или дружбу народов», у которых якобы есть какой-то план. С другой стороны, были неофициальные объяснения, согласно которым во всем были виноваты проклятые партаппаратчики либо тайные древние кланы, о которых мы ничего не знаем. И это тоже не было похоже на правду и не согласовывалось с тем, что знали мы, служившие во всяких разведотделах.

Мы знали, что никогда ничего не бывает по плану, невозможно дергать за ниточки марионеток, потому что они выходят из подчинения, постоянно обрываются связи, люди предают друг друга и так далее. Изучая африканскую историю, следует очень внимательно работать с документами, смотреть, кем они написаны и для кого. Когда мы читаем, что пришли антикоммунистические партизаны и ворвались в прокоммунистическое село, то следует понимать, что не могут быть особенными антикоммунистами люди, которые настолько неграмотны, что не знают своего возраста — это один из примеров клише, с которыми мы постараемся разобраться в этой лекции.

Я задался вопросом о том, почему эти люди воюют. В результате была написана моя диссертация о мобилизации крестьянства в партизанских войнах на юге Африки, которую, к моему большому удивлению, внезапно запретили в ЦК партии. Причина была в том, что я пытался объяснить, почему поколением раньше, в 1960-е, партизаны в Африке выбрали марксизм-ленинизм. С точки зрения ЦК компартии СССР такой вопрос вообще нельзя было ставить — что значит почему? Наше учение всепобеждающее, как только свет наших идей дошел до этих сел, люди сразу осознали, что нужно бороться против империализма, фашизма, колониализма. Впоследствии я занялся той же темой уже на основе американских источников, и меня поразило то, что там тоже никто не видел в этом никакой проблемы. Партизаны в Африке становятся коммунистами, а коммунисты — это секта, которая манипулирует сознанием, промывает мозги, поэтому что тут объяснять. Мой вопрос был наивным, но порой полезно задавать наивные вопросы: как на языке суахили будет социализм или коммунизм? Что понимали крестьяне, которые шли воевать, из тех речей, которые перед ними произносили лидеры этого движения в шестидесятые, за что они шли воевать?

Официальная версия выглядела следующим образом. Что из себя представлял возглавлявший партизанское движение Фронт освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО)? В 1961 году множество колоний в Африке получили независимость, европейские державы уходили оттуда одна за одной. Однако там оставалась Португалия — маленькая, отсталая, фашистская, католическая, — где правил все тот же диктатор Салазар, пришедший к власти в 1926 году. Под конец жизни он стал весьма эксцентричным — например, в 1969 году, когда американские астронавты высадились на Луну, специально для Салазара его окружение напечатало единственный экземпляр газеты, в котором не было ничего об этом событии, поскольку Салазар как добрый католик отказывался верить в то, что люди летают по небу.

Эдуардо Мондлане

1961 год, Северо-западный университет Чикаго, социологический факультет. Африканский интеллигент Эдуардо Мондлане, которому на тот момент около 40 лет, защищает диссертацию. Он получает два предложения перейти на работу, обычная карьерная ситуация — он едва ли не первый человек с Ph.D. из тропической Африки, ему предлагают должность доцента, а также неплохую работу в ООН. Он сомневается, не знает, куда идти, и в этот момент португальская колониальная администрация в самом Мозамбике предлагает ему неплохую должность: им нужен ручной негр, чтобы показать — мы остаемся тут навсегда. Идея в том, что англичане и французы уходят из Африки, они там пробыли недолго, лет сто, а вот мы, португальцы, пробыли тут уже четыреста лет и уходить не собираемся. Нас любят, мы многого добились, но поскольку на Португалию давили разные большие страны, то они и старались продемонстрировать свои успехи.

Эдуардо Мондлане

На тот момент там уже действовал Университет имени Эдуардо Мондлане, небольшой, но вполне на уровне. В него съехались очень толковые левые ученые, романтики, из Англии, Норвегии. Я их спрашивал — а чего вы сюда приехали, тут такие маленькие зарплаты, они отвечали: ты не представляешь себе, как скучно в Норвегии. Как советский человек я еще не представлял себе, как там скучно. В университете было много интересной публики, но сам Мондлане, к сожалению, до этого не дожил. 3 февраля 1969 года он пришел в свой офис и получил долгожданную бандероль с книгами — в Швейцарии ему нашли трехтомное издание Плеханова. Мондлане начал торопливо разбирать бандероль, и посылка взорвалась у него в руках. Полиция быстро выяснила, что в бомбе была батарейка, проданная двумя месяцами раньше в колониальном Мозамбике, и совершенно очевидно, что эта адская машина была изготовлена там же, скорее всего португальской тайной полицией, аналогом гестапо. Но когда посылка пришла, ее кто-то должен был выкрасть с почты, переправить ее к врагу, а потом принести обратно, то есть в самом сердце движения были предатели. С официальной точки зрения появление таких предателей в объяснении не нуждалось: они просто продались врагу, они «обскурантисты», «феодальные элементы», «трайбалисты». Против них была развернута мощная кампания, и вскоре они просто исчезли. До сих пор в Мозамбике не принято спрашивать, что же с ними случилось, но я вам расскажу, кем они, по моему мнению, были, каковы были их мотивы и что с ними произошло.

Национальное сопротивление Мозамбика

В 1987 году страна была в полном развале, голодали миллионы людей, и среди всего этого ФРЕЛИМО, члены которой вопреки Москве считали себя коммунистами, провели программу рыночных реформ — очень успешную шоковую терапию. Полки магазинов наполняются, а когда я там был в первый раз, не по карточкам можно было приобрести только книги президента страны и красный перец. Враги народа, в которых зачислялись мелкие воришки, безработные и так далее, отправлялись в лагеря перевоспитания, на китайский манер. Из лагерей люди бежали при помощи белых коммандос из ЮАР — они ночью атаковали лагеря и помогали людям бежать. Если хочешь жить, иди сражайся против коммунистов. Так появилось движение, которое называется Национальное сопротивление Мозамбика (РЕНАМО). Люди шли воевать, сражались очень жестоко — рубили врагов на куски, сжигали живьем и совершали настолько ужасные вещи, что я даже не подозревал, что эта организация когда-либо сможет пойти на мирные переговоры.

Мозамбик в конце 1980-х годов преодолел экономическую разруху, и через несколько месяцев удалось под эгидой ООН и католической церкви договориться с представителями РЕНАМО, которые согласились пойти на выборы. Никто в это не верил, но они вышли из лесов, приняли участи в выборах, проиграли, а ФРЕЛИМО продолжала восстанавливать экономику. Представители РЕНАМО посидели мирно некоторое время, приняли участие в других выборах, снова проиграли и ушли обратно воевать, после чего руководство ФРЕЛИМО — это происходит прямо сейчас — обрадовалось и решило с ними расправиться. ЮАР уже демократизировалась, вас не поддерживает, а ФРЕЛИМО, бывшие коммунисты, становится любимейшей организацией международных донорских агентств, любимыми учениками МВФ и Всемирного банка, потому что по всем правилам проводит шоковую терапию, неолиберальную политику и по ходу дела уничтожает своих противников РЕНАМО, которые сейчас пытаются вернуться в парламент, но их по-прежнему давят.

К моему изумлению, когда я недавно проверил, кто сейчас находится в руководстве Мозамбика, то обнаружил, что там все те же самые люди, что были в шестидесятые годы. Нынешний президент Арманду Гебуза в свое время придумал эти лагеря перевоспитания и руководил ими, это такой мозамбикский Феликс Дзержинский. Сегодня он главный олигарх в стране, миллиардер и бывший шеф тайной полиции. ФРЕЛИМО — это в первую очередь очень эффективная организация, которой удается сохранять власть в своих руках более полувека, причем возглавляют ее те же самые люди, которые были лучшими учениками Китая и Советского Союза, а теперь — МВФ и Всемирного банка. Кстати, примерно через полтора года должен вступить в эксплуатацию завод по сжижению газа, и, согласно прогнозам, Мозамбик станет четвертым по важности экспортером газа в мире.

Как африканским крестьянам объясняли, что такое социализм

Вернемся к Эдуардо Мондлане. Согласно официальной версии, которую озвучивают представители Мозамбика, он получил хорошее образование в Америке, разделял либеральные ценности, приехал в Африку, развернул борьбу и, как многие герои этой борьбы, не дожил до победы, но дело его живет, он создал эффективное, динамично развивающееся государство. Мозамбикские бюрократы очень хорошо усваивают идеологические модели, в шестидесятые-семидесятые им легко было общаться с советскими советниками, сейчас с американскими. РЕНАМО как не могла раньше сформулировать внятной программы, так ее члены и остались бандитами, они не смогли превратиться в политическую силу в девяностых и в начале нулевых, и мировой капитал отказал им в своем доверии. И вот в чем заключается важный вопрос: почему им нельзя доверить, а бывшим коммунистам можно?

Рышард Капущинский, великий польский репортер, писал, что все журналисты любили Эдуардо Мондлане: он очень хорошо говорил, прекрасно давал интервью и вообще был славный парень. Мондлане принимал представителей прогрессивной общественности либо советских военных, посещавших лагеря ФРЕЛИМО, в пятнистой партизанской форме, но когда было нужно, он мог одеться в строгий костюм и выглядеть совершенно по-европейски. Американцам он представлялся очень умеренным деятелем, в общем, прекрасно вписывался в образ прогрессивного партизана. При этом у партизан неплохо шли дела: лагеря были обеспечены, боевые действия велись успешно.

Но кто находился в этих лагерях? В Мозамбике на местах руководили председатели — бывшие племенные вожди, с которыми, по словам Мондлане, партизаны вынуждены были вступить в классовый союз, потому что население было очень отсталым, привыкшим к племенному строю. Однако вскоре выяснилось, что эти вожди разворовывали значительную часть поступавшей извне помощи, и Мондлане не стал пытаться договориться с ними — он начал их смещать, а сам посылал в Советский Союз в партийную школу молодые кадры, готовил из них бюрократов и замещал ими вождей. В ответ вожди начали предъявлять ему претензии: о чем он вообще говорит, если у него жена белая? Какой еще Центральный комитет, это не по-африкански, должен быть совет старейшин — в общем, они выступали с точки зрения идентичности.

Давайте посмотрим, что собой представляет племя. Племя — это то, что было до нации, это небюрократическая организация, основанная на личной власти вождя, который контролирует как минимум всех важных людей в своей округе, до нескольких сотен человек, но обычно гораздо меньше. Так вот, в Северном Мозамбике мы такого не находим. Проблемой колониальной португальской администрации было то, что она не знала, на кого ей опереться. Небольшое количество португальцев правит миллионным населением, то есть управлять они могут только при помощи посредников, которых в Северном Мозамбике не было, потому что социальной единицей там была большая семья во главе с женщиной. Обычно это бабушка, контролирующая зятей — мужчин, которые женятся на ее дочерях и приходят к ней жить, становясь работником на ее территории. Все, что они производят, идет в общий амбар, из которого эта женщина всех кормит, она готовит на десять-двадцать человек.

Но эта женщина не вождь и над ней нет вождей. Тогда португальцы решили: посчитаем их по тысяче человек и на каждую тысячу поставим вождя, а вождей этих они брали, например, из своей прислуги, то есть они были совершенно нелегитимными. Многие из этих вождей ходили на заработки на сизалевые плантации (сизаль — растение, из волокна которого делали веревки, мешки), но в пятидесятые годы появляется капроновое волокно, и цены на сизалевое волокно падают. Работников с плантаций увольняют, они возвращаются в свои села — заработки кончились, делать нечего, и в этот момент появляется ФРЕЛИМО. Бывшие работники переходят на сторону партизан и заявляют, что они представляют традиционное общество, хотя на самом деле появились за десять-пятнадцать лет до партизан. Более того, они считают себя представителями феодального общества и говорят, что семь жен — это традиция, хотя это совершенно не так, и именно поэтому их в селе ненавидят. Они рассказывают ФРЕЛИМО сказки, а нужно понимать, что Мондлане столько времени провел в США, что совершенно оторвался от корней —ему по возвращении кажется, что в Мозамбике повсюду существуют племена, он это транслирует журналистам и иностранным советникам. Об этом вообще любят рассуждать и на примерах Чечни, и Казахстана — что там существуют какие-то кланы, самовоспроизводящееся традиционное общество, подорвать которое не в состоянии никакая модернизация.

Далее Мондлане начинает объяснять крестьянам про социализм. На каком языке он, южанин, говорил с северянами, которые не могли понимать его родного языка? Судя по всему, по-португальски, причем португальского крестьяне тоже не знали, им с него кто-то переводил на суахили. Социализм предполагалось строить при помощи колхозов, крестьянам объясняли: мы будем делать большой общий огород, на котором все будут работать. Ну так у этой бабушки, главы семьи, и так всегда все работали на большом общем огороде. Мы избавимся от эксплуататоров, это те, кто у вас все забирает, империалисты — это понятие передается обобщением слова «козел», империализм на суахили буквально значит «козлиность», ну то есть их призывают «мочить козлов» и возделывать общую делянку. Их мотивация понятна — представители аграрного общества всегда существуют на грани голода и не имеют права рисковать, в отличие от представителей современных обществ.

Таким образом, мы наблюдаем взаимодействие бюрократов-коммунистов, понимающих язык планирования и управления, с вождями, поставленными колонистами — их образование церковно-миссионерское, некоторое время они поработали на плантациях и что-то накопили, у них по семь жен, которыми они командуют и которые за них работают. Они ничего не знают о планировании, зато знают всех людей в округе — их власть носит личный характер, в отличие от механистической власти бюрократии, это ручное управление. Но такие люди совершенно беспомощны, когда нужно иметь дело с представителями бюрократии других стран, то есть они не могут получить помощь извне и обречены быть местными кадрами, причем их бы это вполне устроило, если бы Мондлане примирился с их воровством — тогда мы получили бы обычную африканскую страну типа Нигерии.

Из коммунистов в капиталисты

Любое эффективное государство возникает в результате мобилизации и противостояния внешней военной угрозе. Мозамбикские партизаны воевали, чтобы получить иностранное признание, включить элиты в чегеваровский дискурс и избежать стигмы иммигрантов-политиканов — они хотели заниматься настоящим делом. И они вели войну всерьез, потому что смогли стать настоящими бюрократами. В одной газете я обнаружил список отвечавших за танцевальный бал-маскарад, проводившийся Обществом организованных негров в 1938 году. Был такой клуб, там танцевали европейские танцы, посещавшие его часто были одеты гораздо лучше, чем многие португальцы — в перчатках, шляпках, в общем, цивилизованная африканская элита. Фамилии людей из этого списка меня поразили: он на две трети совпадает с будущим политбюро ФРЕЛИМО — это их родители.

Дети этих родителей в 1957 году были вынуждены бежать от тайной полиции, фабриковавшей против них дела, в Париж. Они бы и так стали африканской элитой, как и их родители, если бы не сорвавшаяся с катушек португальская тайная полиция, которую, кстати, потом пришлось приструнить португальской армии — но это было уже в шестидесятые годы, а к тому времени уже образовалась партизанская армия из бывших прислужников этой колониальной системы. Чтобы встроиться в мировое движение, руководители партизан совершенно искренне становятся коммунистами. Марксизм в шестидесятые годы везде на подъеме, поэтому они все начитались Сартра, Че Гевары, были заядлыми киноманами — это общая левая культура того времени.

Мондлане не выжил, но сама организация, состоявшая из молодых людей, продолжает существовать, хотя в восьмидесятых годах идеологический мир вокруг них начинает рушиться. Что делать дальше? И тогда они стали просто богатыми, сохранив организованность и боевой порядок. Вы хотите переговоров с РЕНАМО? Хорошо, под международным контролем мы проводим переговоры, выборы под наблюдением ООН, побеждаем, они уходят в оппозицию, сидят там восемь лет, потом уходят в горы. Отлично, теперь-то мы их и пристукнем. Вы говорите нам, что нужно развивать рыночную экономику? Ок, мы все стали миллионерами. Но опять же, если посмотреть на состав миллионеров Мозамбика, то это все то же политбюро ФРЕЛИМО, это все те же самые партизаны.

Теперь, надеюсь, вы понимаете, как мы сумели прорваться через клише и стереотипы. В чем была сила прогрессивной молодежи шестидесятых годов? В организации, в которую они верили, как и в коммунистические идеи, иначе они не были бы столь эффективны. Именно потому, что они в нее верили, они готовы были ради нее жертвовать жизнями — с коррупцией они боролись всерьез, рискуя быть взорванными предателями, как Мондлане, а племенные вожди-коррупционеры были ликвидированы, просто забиты палками своими собственными соплеменниками.

Эта организация прекрасно умела манипулировать идеологическим жаргоном, и когда он поменялся в восьмидесятые годы, они с легкостью перестроились: вам нужно либерализма? — пожалуйста: трансакционные издержки велики. При этом ФРЕЛИМО считает, что правит страной ради ее собственного блага, в чем есть доля правды — Мозамбик на сегодняшний день положительно отличается по преступности, по социальному распределению, по многим параметрам от других стран третьего мира. Какие еще есть эффективные страны в Африке? Уганда. Где учился президент Уганды Йовери Мусевени? В лагерях ФРЕЛИМО. Еще, конечно, Эфиопия, Руанда — в общем, те, кто повоевал.

В этом выступлении я с африканской стороны отчасти пытался разоблачить стереотип, согласно которому в 1989 году произошел полный крах коммунизма. Не следует забывать, что помимо Китая и Вьетнама сегодня существуют Мозамбик и Уганда. Остается спросить, почему то же самое не произошло в Советском Союзе, почему КПСС не смогла так же эффективно перейти к капитализму и превратить номенклатуру в миллионеров, почему переход был таким травматичным и почему произошел распад государства.