Родной Край.

Станица, Войско, Казачество! Вся жизнь казака связана с этими родными словами. Это, ведь, мы! А что мы за люди, если не будем любить свой народ и свою Родину! Думается, что каждый из нас, как бы по наследству, получил привязанность к этим родным словам, да и не только привязанность, а нечто гораздо глубже и сильнее чувствуешь, когда мысленно переносишься в Родимый Край, где ковыль растет, где лес шумит и степная ширь наполнена ароматом цветов.

Нужно признаться, что когда мы жили дома в родных станицах, мы это чувство любви к Родимому Краю ощущали будто бы не так уж остро. Нам все казалось спокойным, нормальным, а вокруг тебя было все такое родное... И потому, может быть, любовь к Родимому Краю не проявлялась так резко. Многие умирали, не проявив к окружающему особого внимания, и только теперь, когда мы оторвались от этого родного, любовь в нас проснулась и усилилась во много раз.
Да и как не любить тебя, родная станица! Там ты родился, там протекла твоя юность, детство, там ты работал, а иногда и веселился, забывая все жизненные тяготы. Так протекала жизнь... Потом служба, война, слезы, кровь...

Теперь все это кажется давно прошедшим сном... Скитаясь по разным странам света в погоне за куском хлеба, невольно вспоминаешь:

„А на сердце так грустно, тоскливо,
Мы окутаны долею злой....
Но волнуются мысли бурливо —
За Волю и Край дорогой.“

Да, несмотря на все невзгоды жизни, волнуются мысли бурливо — за Волю и Край дорогой. Жива казачья душа. Крепка она, как скала, и стойко выдерживает все удары судьбы.

Чем же об’яснить это постоянство казачьей души?

А тем, что слишком могучи были те источники в прошлом, которые питали ее. Когда же на Казачество надвигались с севера темные тучи, стихийно порывалась она и пламенем возмущения горела в груди Атамана Булавина, Разина и Пугачева. Тогда падали цепи рабства и лилась кровь тиранов...

Казачья вековая сущность, — свобода и равенство, — выражается в Кругах и Радах и выборных Атаманах. Эта сущность передавалась с молоком матери ребенку, оставалась до гроба и, как самое ценное, передавалось изпоколения в поколение. Этим обменяет­ся то, что казаки после революции не растерялись и быстро восстановили свой государственный порядок.

Здесь, на чужбине, душа казака томится. Она стремится туда, к Родимому Краю. Ищет подвига, который бы приблизил час освобождения Родины...

Мы верим, что враг, захвативший наши Края, будет сокрушен и изгнан, а наша Родина будет процветать и казаки с полным правом смогут запеть свою песню:

„Мы счастье казачьей Свободы
Добыли среди ураганов —
Имеют казачьи народы
Круги, Войсковых Атаманов“.

Эти мысли о прошлом не оставляют нас ни здесь, в эмиграции, ни там — в Родимых Краях, где народ казачий стонет под игом коммунизма. Казак мысленно вернется в Оренбургские станицы, к широким степям...

И снова тоска, снова горе, ибо — только одни воспоминания и нет возможности в действительности увидеть их. Вспоминаешь аромат родной степи, "ковыль, цветы и, как золотое море, пшеницу, овес, ячмень...

Степь родная, как ты хороша! Грусть и тоска — теперешние наши спутники, ибо все нам родное, как сон, как сказка, ушло и не знаешь, когда вернется.
Помню, по обширному пастбищу, около станицы, проходят табуны скота, а вдали мчатся табуны коней к водопою, подгоняемые верховыми. И от этого скота и лошадей, как живое море, волнуется степь. Тут же, на выгоне, казйчки, распустив свои длинные косы, с ребятами, поджидая коров и овец, звонкими голосами поют песни, веселя своих отцов и матерей.

Садится солнце. Кузнечики поднимают свой треск, в траве перекликается деркач с перепелкой и все это сливается в один хор, который утихает только поздно ночью, а чуть свет снова просыпается этот мир... Про­буждается степь...

Темной лентой пролег по степи Войсковой лес. Величаво стоят березы, распустили свои нежные листья и, смешавшись с соседкой осиной, разросшись в сплош­ную площадь в несколько тысяч десятин, расширяясь и суживаясь, уходят в даль, оставляя между собой гро­мадные ковыльные поляны для пахоты и сенокоса.

На песчанниках, занимая также большое простран­ство, пролег красный лес, где преобладает порода со­сны и лиственницы разной величины, доходя в выши­ну до сорока аршин.Прохлада, смоляной здоровый воздух, здесь пра­вильные лесосеки разбиты на делянки, лес строевой, предназначенный для продажи населению. Слышен вда­ли мерный стук топора, а дятел сбоку дерева, добы­вая себе пищу, стучит втакт топору.Смотришь, про­бежала мимо дикая коза с двумя козлятами, а заяц, перепугавшись последних, скачет чуть не на тебя. А тетерева? Дрожь пробегает по телу при воспоминании об этой птице. Кто из вас, станичники, охотник, тот знает это чувство, когда сидишь в балагашке на поло­се, на перелетах под деревом или у воды (куда они летают пить) с чучелами, — какое вы испытываете наслаждение и азарт! Видишь, сели несколько штук, сердце забилось так, что даже мушка прыгает...

Но ведь есть охотники до ягод и грибов, которые здесь растут в изобилии: вишня, клубника, черемуха, калина и др. Хмель собирай, сколько хочешь, а грузди растут целыми мостами под опавшей листвой.

Дальше все гуще и непроницаемей лес и, хотя не видишь, знаешь, что где то близко есть и царь наших лесов серый волк или пушистая лисица, опустошающая тетеревиные и пр. гнезда.

Выезжаете на поляну-кордон. Здесь лесник-казак, а вблизи домики и землянки, в них живут бедные ка­заки и башкиры. Они гонят деготь, смолу и делают деревяный уголь... Все это ярко, до мелочей, до пос­ледней попробности вспоминается теиерь.

Ну, а реки и озера? Хотя они у нас и небольшие, но зато близки и дороги нам. Хватало нам и того, что давали они нам. В них можно было найти и щуку, и окуня, и карася, чебака, линя и др. Крупную то куша­ли наши братья уральцы, а мы налегали больше на баранину...

Все это наше, казачье. Свои Родимые Края мы можем сравнить с полной до краев чашей. Это они вспоили и вскормили могучих физически и духовно бо­гатырей, стяжавших славу Казачеству.

А теперь? Тяжело подумать!Пришельцы с севера грабят наш Край, истязают наших братьев, а нам здесь в удел достались лишь воспоминанья...

Но, нет! Пробьет тот час, когда мы увидим свою Родину опять, и больше, чем раньше, и сознательнее будем ее любить...

И.Константинов