Быт сибирских казаков в семиреченских поселениях; их экономическое положение, характер, взаимоотношения с туземцами и проч. условия, влиявшие на склад их быта и жизни.

Первоначальный уклад быта переселенцев на новых местах, помимо достоинств их личного состава, прежде всего зависит от природных условий колонизируемой страны, от степени предварительного знакомства с этими условиями, а точно так же, и от той помощи, которая, естественно, ожидается от колонизирующего страну правительства.

В Семиреченской области, как это видно из предпосланного настоящему труду географического очерка, при наличности существовавших условий, поселениями возможно было занимать только подгорные полосы и нагорные долины. Здесь, при жарком и сухом климате, сколько-нибудь выгодное земледелие возможно только при условиях искусственного орошения.

Весь контингент переселенцев слагался, как мы видели, из двух элементов - сибирских казаков и сибирских крестьян, выходцев из Европейской России, все преимущественно жителей равнин, черноземной полосы и умеренного климата, не имевших никакого представления об искусственном орошении и работы плугом на глинистых и лессовых полях новой родины. Поэтому русские поселенцы здесь оказались, в смысле знания условий местной культуры, ниже туземцев и попали к ним до некоторой степени в науку.

Туземцы киргизы, тогда еще, как чистокровные номады, занимавшиеся земледелием только по нужде и в пределах нужды, конечно, и сами точно не знали всех условий земледелия здесь, а потому, даже если б и желали, то не могли бы передать нужных знаний пришельцам. Правительство же в этом отношении не пришло на помощь поселенцам, не вызвало сюда людей, знакомых с культурою горных теплых стран и искусственным орошением, поэтому поселенцам, с жалким запасом сведений, полученных от работающих рядом туземцев, самим пришлось добывать горьким опытом нужные знания местной культуры.

Конечно, при подобных условиях, земледелие, единственный тогда промысел казаков, не мог получить здесь быстрого развития, не мог оказать заметную помощь населению, не оказал он эту помощь и правительству, вынужденному поэтому доставлять из Сибири муку, отчасти и овес, не только в Аягуз и Капал, но даже и в Заилийский край.

Генерал-губернатор Западной Сибири не нашелся помочь в этом случае и, как сам сознается в одном из своих представлений, он только отдавал "особенные распоряжения" и настойчиво требовал от подчиненной администрации принуждать казаков Капальской и Аягузской станиц усиленнее заниматься "хлебопашеством". Такая помощь, конечно, не имела значения и не продвинула дело вперед. Несравненно большее значение могло иметь обращение в 1855 году генерал-губернатора Западной Сибири к русскому консулу в Кульдже, Захарову, выслать в укрепление Верное огородные семена, пригодные для культуры в казачьем хозяйстве Заилийского края и саженцы фруктовых деревьев. На основании обещания консула исполнить просьбу, генерал Гасфордт предложил приставу при киргизах Большой Орды Перемышльскому - по получении семян и саженцев из Кульджи, устроить возле укрепления Верного небольшое опытное поле, поручив уход за растениями на нем способному к делу человеку под личным своим наблюдением. Что и как сделано в этом направлении - сведений не сохранилось, но, как увидим ниже, впоследствии это опытное поле послужило основанием к развитию в крае садоводства*).

*) См. ч. II, гл. 2-ю ст. "Садоводство".

При изложенных условиях первоначального приложения труда в стране – временная льгота от службы и помощь в продовольствии приобретали для поселенцев особое значение.

Двухлетняя льгота от службы давала возможность устроить жилища, спокойно и внимательно присмотреться к новым условиям жизни. Казенный паек на семью обеспечивал первые потребности жизни на первых порах, но, в то же время, будучи, так сказать, даровым и обязательным, исключал настойчивость и энергию в труде, поддерживая этим отрицательные стороны характера.

Как велико было развращающее влияние этого дарового пайка – доказывает следующий факт.

Семьи переселенцев, как уже было сказано раньше, получали казенный провиант только в течение двух льготных лет. Крестьяне, приписанные в казаки, поселились в станицах Софийской и Надеждинской в 1858 и 59 годах, а поэтому с 1 января 1861 г. всем им и был прекращен отпуск казенного провианта. Кажется, двух совершенно свободных от податей и службы лет было бы достаточно, чтоб в богатой и плодородной стране запастись хлебом хотя в мере первой потребности, но не то вышло на деле. Получая казенный паек в настоящем крестьяне мало думали о будущем, а весною 1861 года, после последней получки казенного провианта, оказались совсем без хлеба, и в обеих станицах среди этих крестьян начался форменный голод. Местная администрация вынуждена была помогать голодающим: им оказана была заимообразная денежная помощь, и возобновлена до 1 октября 1861 года выдача казенного провианта, но уже заимообразно, в размере двух четвертей муки в месяц на каждую голодающую семью.

Переселенцы только в редких исключительных случаях прибывали весною, обыкновенное же время появления их на местах поселения совпадало чаще с началом июня и тянулось до глубокой осени. Казаки, как более организованные, приходили обыкновенно в конце мая и июня, крестьяне же значительно запаздывали, но во всяком случае, как те, так и другие упускали время посева в первый год переселения. Поэтому первый год употреблялся на обзаведение жилищами и рабочим инвентарем, а продовольствовались до будущего урожая исключительно казенным пайком. Паек же этот заключался только в муке, перепекаемой самими поселенцами в хлеб, то, следовательно, всю пищу главной их массы составляли хлеб и вода, и иногда, может быть, чай.

Так как администрация снабжала поселенцев только семенным хлебом, а об огородных семенах не возбуждался и вопрос, достать же их в стране с кочевым населением было нельзя, а на покупку убойного скота поселенцы не имели средств, то следовательно, и по снятии первых урожаев, пищей для большинства остался исключительно тот же хлеб, вследствие чего, на почве недоедания и истощения, а точно так же – недоброкачественности дополнительной пищи, местами развивался голодный тиф, вынуждавший у местной администрации помощь на улучшение питания населения.

Таковы были условия первых лет жизни поселенцев в новой стране.

Здесь нужно заметить, что в среде поселенцев наибольшую нужду терпели крестьяне, как вследствие своего худшего в массе состава, так и по причине меньшего знакомства с жизнью в совершенно новой для них стране; казаки же, как привыкшие за свою долгую службу к условиям жизни в степи, среди кочевников, более осведомленные, более сметливые и знавшие в совершенстве туземный язык, легче применялись здесь к быту, стойко встречали и легче переносили невзгоды.

Общее наблюдение за устройством поселенцев на новых местах лежало на войсковом наказном атамане и командире 4-й сибирской казачьей бригады, ближа��шее – на командире 10 полка и приставе при киргизах Большой Орды*), а непосредственное - на начальниках отрядов.

*) Он же потом и начальник Алатавского округа.

В данном случае наблюдение не есть только обязанность указать места для поселения и водворить там известный порядок, оно, помимо этого, должно заключаться еще в знании наблюдающими местных условий страны и в умении применить эти знания в пользу подчиненного населения.

Из очерка же административного устройства мы знаем, что все перечисленные лица были только офицеры, люди здесь новые, не знакомые, за исключением начальников отрядов, ни с бытом, ни с характером населения, и все вообще – не знавшие условий культуры и жизни в колонизируемой стране.

Эти наблюдающие лица могли только, как и генерал-губернатор Западной Сибири, делать распоряжения и принуждения, а преподать что-либо существенное, вдохнуть энергию и научить поселенцев приемам борьбы с природой – совсем не могли. Такой состав администрации, в связи с преобладающими отрицательными качествами в характере поселенцев, дал в результате крайне тугое развитие поселений в стране и, в частности, хозяйства казаков. В этом последнем случае, желая наладить дело, местная администрация являлась иногда и прямо с непригодными мерами.

Лепсинская станица, расположенная в местности, еще и поныне (1906 г.) изобилующей лесами, отличалась особенной беззаботностью в домоустройстве. Администрация, желая помочь этому горю, устроила образцовый станок для выделки кирпича, отправила его в Лепсинскую станицу, обязала казаков строить себе дома непременно из сырцового кирпича, изготовляемого неукоснительно по образцу этого станка, и командировала даже туда особого офицера для наблюдения и ускорения постройки. Командир же 4-й бригады требовал от командира 10-го полка представления особых двухнедельных ведомостей о движении постройки казаками домов, как во всем 10-м полку, так и в Лепсинской станице в частности. В результате же – и в настоящее время в Лепсинской станице каменные дома редкость, причиной чему является то простое обстоятельство, что казаки и крестьяне, придя из богатейшей в мире лесами страны, совсем почти не имели понятия о постройках из кирпича, требовавших особых технических знаний, которые местные власти им и преподать не могли.

Помимо всех этих неблагоприятных условий еще и взаимоотношения поселенцев и туземцев ставили массу препятствий мирному развитию колоний.

Из очерка наступательного движения мы видели, что в юго-западную часть страны Средней Орды, названную потом Аягузским внешним округом, русские были призваны самими киргизами и являлись защитниками их против соплеменников Большой Орды. Семиречье русские заняли, хотя и не совсем по добровольному, но, во всяком случае, по соглашению с туземцами и, опять-таки, в качестве союзников против кокандских притязаний. Таким образом, на всей этой территории русские являлись желанными союзниками, если и не для всей массы киргиз, то для их аристократии – неоспоримо.

В Заилийском же крае, наиболее богатом и гуще заселенном, находившемся уже, в известной степени, в зависимости от кокандцев, русские являлись для всей, без исключения, массы киргиз только завоевателями. Из этого естественно вытекает, что отношения туземцев к русским должны были быть, и действительно были, далеко не одинаковы во всей стране. Если отношения эти нельзя назвать вполне мирными даже в Аягузском округе и Семиречье, где они протекали без резко проявленных вспышек и только, до некоторой степени, тормозили мирное развитие колоний, то этого нельзя сказать о Заилийском крае, где кочевое население, возбуждаемое кокандцами, питавшими в нем надежду при их помощи сбросить ненавистное иго, проявляло особенную вражду к завоевателям. Киргизы внезапно нападали на работавших в поле или горах казаков, убивали их, а если представлялась возможность – уводили в плен.

Еще в 1855 году командир отдельного Сибирского корпуса особенно предупреждал пристава Перемышльского: «чтобы люди, командируемые из укрепления Верного для подвоза к нему строительных материалов, а также за сеном, дровами или по другим хозяйственным надобностям, были бы сами по себе хорошо вооружены, имели бы при себе надежный конвой, вполне вооруженный исправным оружием, имея ружья и пистолеты заряженными и достаточное количество патронов».

Но, несмотря на все эти предосторожности и все меры к умиротворению Заилийского края, неприязненное отношение туземного населения, усиленно возбуждаемого кокандцами против русских, к 1860 году дошло до такого напряжения, что казаки могли работать в поле только вооруженными партиями, а никак не семьями или, тем более, в одиночку, а затем еще и охранять свои посевы от враждующих кочевников.

Такие обстоятельства, конечно, крайне стесняли казаков, отнимали массу времени и лишали тех результатов труда, которые были бы возможны при ином положении вещей.

В этом же году, под влиянием кокандцев и не без помощи зарубежных киргиз, в районах Каскеленской и Алматинской станиц туземцы произвели одновременное нападение на работавших в поле казаков, захватили их местами врасплох, многих увели в плен и многих убили, а казенный хутор на р. Или – сожгли.

Этот последний случай заставил, наконец, переменить тактику и по отношению киргиз. В крае было введено военное положение, командир отдельного Сибирского корпуса предписал начальнику Алатавского округа распорядиться высылать не только из отрядов, но из всех станиц казачьи разъезды, которые обязать истреблять все встречающиеся вооруженные партии киргиз, устраивать им засады, преследовать их до границы, а отсюда угрожать внезапным нападением на зачуйских киргиз и кокандцев.

Вследствие этого, помимо усиленных нарядов на полевую службу, льготные, строевые, резервные и даже отставные казаки всего Алатавского округа, вместо работы на своих полях, отвлекались на содержание разъездов для охраны станиц.

Но при всех мерах предосторожности общее положение было таково, что местные власти не считали население безопасным в неукрепленных станицах, а потому с 1860 года и приступили к укреплению всех станиц, начиная с Алматинской. Планы укрепления станиц получили Высочайшее утверждение, а самое укрепление заключалось в обнесении станиц бруствером со рвом и, кроме того, для Алматинской, как административного центра, расположенного притом по пути наступления, на который предпочтительно мог обрушиться удар соединенных местных и зарубежных враждебных сил, проектировалась постройка трех блокгаузов, дававших возможность фланговой обороны огнем фасов станичного укрепления.

Укрепление станиц Заилийского края было начато с конца сентября 1860 года полковником Циммерманом, временно посланным из Омска для командования экспедиционным отрядом в при-Чуйсский край, и производилась под наблюдением поручика гренадерского саперного батальона Гаккеля, и работы выполнялись по наряду самим казачьим населением. Затем, в каждую станицу было назначено по особому офицеру, на обязанность которых, кроме наблюдения за благоустройством и обучения военному делу казаков из крестьян, было возложено и руководство обороною станиц.

Существовавший взгляд на имущество побежденного, как на собственность победителя – тоже, вероятно, имел большое влияние в установлении известных взаимоотношений.

Совершенно огрубевшие от постоянной жизни в степи нравы казаков поддерживались в своем низменном направлении еще и поощрениями самой высшей власти Сибири. Генерал Гасфордт в своем письме начальнику Алатавского округа Колпаковскому прямо говорит: «Не стеснять слишком наших удальцов, если после победы и при наказании изменников они чем-нибудь поживутся. Справедливая пожива поощрит казаков старых и юных». Подобные поощрения, в своих последствиях, не нуждаются в комментариях, особенно при условии многолетнего и постоянного усмирения кочевого населения страны, где для усмиряющих не было выгоды и надобности, а для их начальствующих - возможности, отличить изменников от верноподданных.

Если ко всем этим неблагоприятно сложившимся обстоятельствам, окружавшим сибирского поселенца с первых шагов его жизни в новой стране, добавить повторительные принудительные переселения из одних станиц в другие уже в самой колонизируемой стране, безусловно вредное влияние которых указано в очерке переселения, то всего этого было бы, кажется, достаточно, чтобы понять то чрезвычайно невыгодное положение, в которое были поставлены поселенцы. Но это еще далеко не все.

Помимо приведенных, чисто местных, обстоятельств, существовали еще и другие, вытекающие не из окружавшей обстановки, а из сущности тех прав и обязанностей сибирских казаков, которые определялись специальными законами о них.

Здесь ни на минуту не следует упускать из вида, что поселенцы, как казаки, только отдаленно напоминали собою граждан. Это были, в сущности, воины, но не в общепринятом смысле этого слова, а в особом, специфическом, созданном исключительными условиями русской государственной жизни.

Обыкновенно, как везде и всюду принято, воин подчиняется суровым военным порядкам и правилам только с момента призыва его под знамена, а до призыва и с окончанием выполнения повинности – он более или менее полноправный свободный гражданин. Казак же с 18 летнего возраста и до самой смерти подчинялся ограничивающим индивидуальные проявления военным законам, несмотря на то, - жил ли он в качестве гражданина в своем дому или нес службу в полках, отрядах или рабочих командах. В том и другом случае он рассматривался, как исключительно военный материал и как таковой – никогда не выходил из-под воздействия военного начальства, уже по одному своему призванию, представлявшему во все времена противоположный полюс гражданственности. Если же к этому еще добавить, что право выхода из своего сословия, и то весьма ограниченное, казаки впервые получили только в 1869г., то очевидно, что весь уклад, как первоначального, так и дальнейшего быта сибирских казаков в семиреченских поселениях становился еще в прямую и непосредственную зависимость от условий и требований службы, представлявшихся «положениями» о них. Эти «положения» и дополнительные к ним узаконения, систематически построенные с целью возможно полнее использовать казака, как рабочую силу и как воина, накладывали на его характер известный отпечаток, стремясь развить его только в одном определенном направлении и привить слепое подчинение управляющей им воле, а потому и принижали его, как человека и как гражданина.

Такая обстановка, действуя веками на казачью массу, создала из нее особый тип, известный только в русской истории, главные отличительные черты которого набросаны уже в предыдущих статьях. Поэтому сибирского поселенца в нынешней Семиреченской области не следует рассматривать, как нечто свежее и новое, - на него нужно смотреть, как на продукт тех «положений», которые создали этот своеобразный тип на его родине.

Припомнив здесь, как невыгодный для колонизации страны способ и состав переселенцев, а точно так же, то тяжелое и жалкое положение предков семиреченцев в Сибири в XVIII и в начале XIX столетий, засвидетельствованное приведенными в одной из предыдущих статей*) отзывами лиц, едва ли склонных сгущать краски, перейдем к рассмотрению законодательных актов, имевших то или другое значение в бытовом отношении в колонизируемой стране.

*) В ст. «Поселение сибирских казаков в Семиречье и Заилийском крае».

Из таких актов первенствующее значение, бесспорно, имели вышеприведенные «положения», т.е. законы, определявшие обязанности, права и преимущества казаков как отдельного сословия.

*Положение 1808 года.*

В период действия «положения 1808 г.», как мы уже видели раньше, в пределах нынешней Семиреченской области было положено основание только одному Аягузскому поселению, до 1847 г. даже почти и не называвшемуся станицей, то, поэтому, не выходя из пределов настоящей статьи, данное «положение» и может рассматриваться здесь – только как одна из основных причин, давшая, в связи с другими предыдущими, известные последствия, точнее – как фактор, оказавший определенное влияние на склад народного характера, мировоззрения и быта, т.е. принявший заметное участие в создании того типа, о котором мы уже сказали несколько слов.

*Положение 1846 года.*

Последующие два «положения», 1846 и 61 года, заставшие сибирских казаков уже в качестве колонистов на территории нынешнего Семиреченского войска, трактуют, главным образом, о порядках службы и управления. Распределяя эти порядки с возможной точностью, оба «положения» тем самым, как бы косвенно, но, в действительности, весьма определенно, регламентируют быт.

Опустив здесь все военно-административное устройство, совершенно обособлявшее казаков от других сословий, и о котором возможно полно все сказано в особой статье, начнем с того, что «положение» 1846 года, подразделяя службу на полевую и внутреннюю, на постоянную и срочную, и всего на две очереди, ставит труд казака прямо в зависимость от сроков службы. А так как сроки эти были крайне неопределенны, то поэтому казак, пробывши год на льготе, не мог более или менее точно знать – пробудет ли он дома и весь следующий год, почему и не мог планомерно располагать свой труд. Если же припомнить, что труд продуктивен только при планомерности, постоянстве и настойчивости, то, очевидно, что именно служба и отнимала все эти основы труда, так как нередко отрывала казака в минуты наибольшего напряжения деятельности, лишая его этим результатов труда, подрывая любовь к нему и разрушая его веру в реальную пользу труда.

Затем далее – с 19 до 50 летнего возраста казак всегда должен был быть готов к выходу на службу по первому требованию, должен был являться, помимо службы, еще на разные смотры и к выполнению земских повинностей – что, в свою очередь, совершенно лишало его права свободного передвижения или, иначе говоря, – до крайности суживало круг его мирной индивидуальной деятельности, лишая возможности серьезно заняться такими отраслями промышленности, которые как, например, торговля, возможны только при условии свободного передвижения.

Насколько были стеснены сибирские казаки в этом отношении, видно из того, что «положение» 1846 года разрешало увольнять служилых казаков в отпуск только в особых случаях, и то на срок не более месяца; даже женщины право отлучек из места жительства получили только в 1850 г., причем это право было ограничено одним годом и согласием старших членов семей, а право отлучек за пределы войсковой территории отставным казакам, и то, только в «случаях уважительных», было предоставлено уже в 1852 году и на срок до одного года.

В семиреченских поселениях сибирских казаков, по примеру их родины, были только одни полковые или станичные школы; с их ничтожной программой и еще меньшими ресурсами, сельскохозяйственных школ или технических учебных заведений «положение» совсем не предусматривало, поэтому казак даже и при желании не мог ничему научиться.

В силу сложившихся обстоятельств казаку оставался один промысел – земледелие.

Положение 1846 года, наделив каждого сибирского казака 30 десятинами земли, однако, времени для обработки этой земли ему не да����о, на том, вероятно, основании, что служилый казак с 19-ти лет получал всю одежду, коня и вооружение войсковое, т.е. от войсковой казны. Но действительно ли все это было точно войсковое, а не добытое самим казаком?

Чтобы решить этот вопрос – припомним, при каких условиях создалось «положение» 1846 года.

В конце 30-х и начале 40-х годов разорение частного хозяйства казаков, как следствие порядка их службы, дошло до апогея. Комитет Гурко 2-го состоял преимущественно из лиц, недостаточно знакомых с истинным положением дел на месте. Разорение было объяснено не всем предшествовавшим строем жизни, не недостатками «положения 1808 года», а малой трудоспособностью казачьего населения, почему эта «трудоспособность» и была взята «положением», составленным комитетом, под усиленный контроль местной администрации, вылившийся в форме обязательного труда на войсковых хозяйственных предприятиях, долженствовавших, по мнению комитета, дать изрядный доход, достаточный для солидной помощи обедневшему населению.

По перечню войсковых доходов «положения 1846 г.», источниками многих статей дохода войсковой казны были войсковые хозяйственные предприятия: почта, рыбалки, мукомольные мельницы, лесопильные заводы и т.д., рабочими на которых являлись сами казаки – их почти даровым трудом существовали эти предприятия, а доходность с них обращалась на содержание казаков, т.е. казаки, главным образом, содержали сами себя, но только через посредство своей администрации, которая лишь учитывала их труд, распределяя результат его «по принадлежности». Поэтому нельзя сказать, что в период действия «положения 1846 г.» сибирский служилый казак содержался сполна на казенный или войсковой счет. Средства, добываемые тяжелым народным трудом, проходя через фильтр войсковой казны, расходовались полностью не на нужды самого казака, а по усмотрению войскового управления, употреблялись и на непроизводительные для него лично расходы, как, например, содержание администрации предприятий и т.д.

Очевидно, что обращение свободных людей в рабочую силу без реального вознаграждения за труд, при условии устранения прямого участия в прибылях от предприятий, в учете их, не могло не отражаться вредно на народном характере казаков, для которых активное участие в войсковых предприятиях из кооперативного превращалось в крепостной труд со всеми его невыгодными последствиями. Если же к этому добавить предприятия, не приносившие доход, то это обстоятельство еще усилит высказанное положение.

Хотя сибирские казаки семиреченских поселений, за отдаленностью расстояния от главных войсковых центров, где были преимущественно расположены войсковые хозяйственные предприятия, и не могли принимать личного участия в большинстве из них, но они служили ямщиками, а урядники - станционными смотрителями на войсковых почтовых трактах от Верного до Семипалатинска и от Аягуза до Урджара*), т.е. так или иначе, но все-таки вносили свою лепту на свое личное содержание.

*) Об этой службе подробно в ст. «Пути сообщения».

Земские повинности пор положению 1846 г. заключались в исполнении следующих обязанностей: 1) содержание в исправности дорог, мостов, гатей и перевозов на войсковой территории; 2) все местные обязанности при проходе воинских команд, ремонтов и казенных транспортов через казачьи земли, их временное квартирование, дача им подвод и, вообще, доставление средств к удобному их следованию и, наконец, 3) – препровождение арестантов.

При оценке стоимости казачьему населению всех этих повинностей нельзя забывать, что в колонизируемой стране путей сообщения, в сущности, совсем не было – их нужно было пролагать, а затем, так как во все почти первые двадцать лет занятия нынешней Семиреченской области шло беспрерывное наступательное движение вперед, и производились бесконечные экспедиции для усмирения волновавшегося туземного населения, для чего, в свою очередь, требовалось для войск много военных припасов и продовольствия, доставлявшихся транспортами из Сибири, то очевидно – выполнение земских повинностей ложилось тяжелым бременем на казачье население, отнимая у него массу времени и труда, которые могли бы быть приложены к частному хозяйству казаков.

В важном вопросе народного продовольствия в случае неурожая, нападения саранчи и т.п. «положение» совершенно не дает никаких указаний и единственным параграфом по этому вопросу предписывает следующее: «командиру отдельного Сибирского корпуса предоставляется, по соображении местных способов, представить на утверждение предположения об обеспечении продовольствия войска на случай неурожаев». А что командир отдельного Сибирского корпуса из «соображения местных способов» не мог извлечь ничего полезного для населения и предполагал открыть новое «хозяйственное предприятие» - будет изложено в особом очерке исторического развития обеспечения народного продовольствия. Между тем этот пробел в «положении» и индифферентное отношение к такому важному вопросу сибирской войсковой администрации дали себя серьезно почувствовать в 1863 и 64 годах, когда хлебо-запасные магазины, учрежденные по «положению 1861 года», были еще только в зародыше, а саранча в Заилийских станицах истребила огромную площадь посевов. Из войсковой казны пришлось тогда на покупку семенного и пищевого хлеба выдать пострадавшим в ссуду 38 тысяч рублей с обязательством возврата деньгами или хлебом же через местные провиантские магазины.

Затем далее, в главе о правах и преимуществах войска «положение 1846 г.» говорит, что: 1) казаки освобождаются от податей, поставки рекрут и постоянного военного постоя, но не временного, указанного в перечне земских повинностей; 2) казаки «могут в свободное от службы время производить торговлю и промышленность внутри и вне войсковых пределов»; 3) войско пользуется всеми произведениями на поверхности определенной ему земли: лесами, водами и т.п., но, в случае открытия благородных металлов в недрах войсковой земли, - они обращаются в государственную казну за соразмерное вознаграждение, и 4) как исключительное право – предоставляется пользоваться рыболовством в пределах своего водворения. Это последнее право снабжено в «положении» еще и пояснением, что «одним только сибирским казакам дается право на рыболовлю во всех находящихся в киргизской степи озерах и реках, не препятствуя, однако, пользоваться этими водами и местным киргизам».

В заключение очерка этого памятного периода, остается предложить краткую летопись законодательных актов, имевших более или менее важное бытовое значение.

До конца 1850 года было в обычае казаков имена отцов или прозвища, данные товарищами, обращать в свои фамилии, что, конечно, затрудняло регистрацию казаков; это обстоятельство и вызвало именной указ 8 октября 1850 г. "о неизменении родовых прозваний чинами иррегулярных войск", которым и установлена обязательная наследственность фамилий у казаков.

13 июля 1851 года были утверждены правила "нового устройства земских повинностей", которыми определено, что земли казачьих войск "не подвергаются никакому, на общие по Империи или на государственные земские повинности, сбору", и что земские повинности в казачьих войсках отбываются не по этим общеимперским правилам, а по особым "положениям".

25 декабря 1852 г. отставные казаки Сибирского войска, наравне со всеми прочими лицами других сословий, получили право на устройство и содержание постоялых дворов во всей киргизской степи - и, как в части ее, в нынешней Семиреченской области, с отводом содержателям их земли для домов и огородов бесплатно; для пашен же и сенокосов - собственники постоялых дворов могли получать землю только в аренду у соседних владельцев.

Наконец, 18 марта 1857 года казакам Сибирского войска было дано первое облегчение в службе, о котором, как и о последующих изменениях, предшествовавших введению положения 1861 года, сказано в своем месте предыдущей статьи.

https://sites.google.com/site/semirechje/knigi/istoria-semirecenskogo-kazacego-vojska-ledenev-1909/cast-pervaa-glava-5-a-administrativnoe-ustrojstvo-sluzba-i-byt-sibirskih-kazakov-v-semirece-do-1868-goda?tmpl=%2Fsystem%2Fapp%2Ftemplates%2Fprint%2F&showPrintDialog=1