Одержимый шоу движется дальше (Перерождение). The Obsessive Shou Moves On. Глава 20
Этот лук использовался для охоты до того, как они поженились. Возможно, он был слишком длинным. Хотя лук был в хорошем состоянии, прочность тетивы сильно ослабла.
Снаружи раздался гневный крик Чжан Сыюна: «Кто это был? Осмелился убить меня?!»
Он был мастером боевых искусств, который практиковался круглый год и прошел через множество сражений. Поэтому, как только он заметил движение, он уклонился от острой стрелы, которая безжалостно выстрелила ему в сердце.
Юнь Цинци почувствовала легкое сожаление.
Если бы Ли Ин стрелял быстрее, Чжан Сыюн был бы уже мертв в этот момент.
Просто, когда Юнь Цинци приехал сюда, он не думал, что Ли Ин действительно согласится позволить ему направить стрелу на своего дядю. Он, похоже, недооценил актерские способности Ли Ин.
Этот человек был дотошным и, должно быть, ожидал, что Чжан Сыюн уклонится, прежде чем осмелится выстрелить.
Юнь Цинци в душе высмеял его и убрал лук в карету.
Чжан Сыюн уже вытащил стрелу, и кровь бурно текла по его груди. Но стрела не вонзилась глубоко и не попала в смертельную точку, так что его жизнь была едва спасена. Он был осторожен и, зная, что сегодня ему предстоит выйти, заранее надел доспехи.
Солдаты старого маркиза Чжана быстро окружили карету у входа в переулок. С лязгом один за другим вынимались длинные мечи, выстраиваясь в строй.
Лицо Чжан Сыюна было мрачным, когда он закричал: «Кто такая Ваша светлость, и почему вы прячетесь в карете, чтобы намеренно причинять людям боль?!»
Он знал, что раз другая сторона осмелилась причинить ему боль перед особняком маркиза, у него, должно быть, была хорошая поддержка. Он мысленно вычеркнул несколько семей, которые имели противоречия с семьей Чжан, и тайно сжал меч в руке.
Поскольку это была преднамеренная провокация другой стороны, не вините его людей за безжалостность. Законы страны были ясны, и убийство в целях самообороны не было убийством.
Даже если он создавал проблемы императору, он имел на это право.
Он пристально посмотрел на карету и не заметил, что Цзинь Хуань и Иньси холодно смотрели на него. Господин Лю сегодня не приехал, а Его Величество прятался в карете. Этот парень был действительно смелым, обнажив меч у кареты Его Величества.
Ли Ин ждала указаний от Юнь Цинци: «Поскольку он не умер, хочет ли Владычица, чтобы я явилась?»
Юнь Цинци пожал головой и невинно сказал: «Я никому не причинил вреда».
Снаружи Чжан Сыюн нетерпеливо сказал: «Чья ты с*ка…»
Император был одет в черное, а его великолепные драконьи сапоги слегка выглядывали из-под подола его мантии. Каждый дюйм тела этого человека, казалось, был переполнен великолепием. Просто сидя там, он заставлял людей чувствовать холод.
Незаконченные слова застряли у Чжан Сыюна в горле, и он с трудом сглотнул.
Раздался непрерывный лязг, солдаты бросили мечи и в ужасе опустились на колени.
«Ваше, Ваше Величество, привет Вашему Величеству! Простите этого слугу за плохой прием».
Раньше он никогда не боялся Ли Ина. В конце концов, он был дядей Ли Ина. Если только он не совершил большую ошибку, Ли Ин не тронет его. Но сегодня Ли Ин появился здесь и выпустил в него стрелу...
Он сильно вспотел и даже не осмелился спросить, сделал ли он что-то не так.
В объятиях Ли Ин был прекрасный мужчина. Его лицо было похоже на фею, но когда он осторожно повернул голову, то впечатление от него было как от змеи, холодной и опасной.
Ли Ин вышел из кареты, все еще обнимая Юнь Цинци, и тот послушно встал рядом с ним, готовый наблюдать за тем, как будет разыгрываться следующая сцена.
Ли Ин не сказал ему встать, а Чжан Сыюн не посмел пошевелиться. Он только увидел, как драконьи сапоги подошли к мечу на земле, а бамбуковая белая рука подняла меч
У Чжан Сыюна по всему телу пробежали мурашки.
В этот момент в особняке произошло какое-то движение, и старый маркиз Чжан поспешил выйти вместе со старшим дядей Ли Ина и его троюродным дядей.
Один из этих двух людей был чиновником в военном министерстве, а другой был главным лейтенантом. Оба они были людьми у власти, которые могли напугать мирных жителей до смерти, и все, чем владела семья Чжан, было передано им Ли Ином за семь лет его правления.
Он взошел на престол в возрасте тринадцати лет. В то время премьер-министр Юнь часто находился рядом с ним в качестве вспомогательного советника, но хотя он был выбран покойным императором, он всегда был чужаком в глазах Ли Ина, не говоря уже о том, что была вдовствующая императрица, готовая спровоцировать раздор.
Ли Ин был воспитан вдовствующей императрицей с самого детства. У него были с ней глубокие отношения, и он всегда очень ее уважал.
Когда они только поженились, Ли Ин рассказала ему все, включая тот факт, что вдовствующая императрица просила его занять официальные должности, но как бы он ни уважал вдовствующую императрицу, он все равно был императором и находился в дилемме между принципами и семейной привязанностью.
На самом деле, вдовствующая императрица Чжан плакала не только перед Ли Ин, но и перед Юнь Цинци. Она плакала, что покойный император ее не любил. Она плакала, что она наконец-то вытерпела, пока принц не стал императором, но Ли Ин был далек. Был ли Ли Ин тем же самым, что и покойный император, и, взойдя на престол, не хотел признавать ее как мать?
Юнь Цинци подумал о своей матери и помог вдовствующей императрице убедить Ли Ина.
Изначально он не хотел, чтобы мать Ли Ин пострадала из-за таких пустяков, но в итоге семья Чжан окрепла, а семья Юнь ослабла, и встал вопрос о воспитании тигра.
Однако чудовищная сила его материнской семьи не была плохой вещью для Ли Ина. С помощью его дядей по материнской линии статус Ли Ина становился все более и более стабильным.
Увидев этих троих выходящих людей, Юнь Цинци подумал, что эта сцена, вероятно, окончена.
Как только эти люди запели бы в унисон, они бы превратили кражу фарфора в незначительную проблему.
Он взял у Иньси ручную печь и равнодушно наблюдал, как все трое опускаются на колени: «Приветствую Ваше Величество, мы не знаем, какое преступление совершила эта собака, но надеемся, что Ваше Величество развеет недоразумение!»
Поскольку они спросили, Ли Ин уточнил: «Фарфор господина императрицы, он у вас?»
Как только прозвучали эти слова, люди вздохнули с облегчением, а Чжан Сыюн даже изогнул уголки рта.
Старый маркиз обхватил его за талию и был поднят двумя сыновьями. Его взгляд упал на лицо Юнь Цинци, выражение которого было полно нескрываемого презрения.
Он улыбнулся и сказал: «Оказывается, Ваше Величество приехали сюда именно за этим. Этот старый министр считал, что Сиён совершил какое-то непростительное преступление».
Старый маркиз посмотрел на Юнь Цинци и сказал: «Я действительно не знал, что эта вещь принадлежит Господину Императрице. Если Господин Императрица оскорблена, пожалуйста, простите небрежность этого министра».
Их было много, и Юнь Цинци, естественно, не стал настаивать. Он также улыбнулся и сказал: «Старый маркиз очень прав. В следующий раз, когда я приглашу людей посмотреть, я напишу свое имя большими буквами, чтобы те, у кого нет глаз, не оскорбили меня как простолюдина».
Очевидно, это предназначалось Ли Ину.
Лицо старого маркиза вытянулось, и он сказал: «Ваше Величество, государыня императрица, пожалуйста, говорите осторожно, моя семья Чжан никогда никого не обижала!»
Глаза Юнь Цинци слегка приоткрылись. Его пальцы сжали рукав Ли Ин, он спрятался за Ли Ин и прошептал: «Я никогда этого не говорил... Старый Маркиз такой свирепый».
Старый маркиз пробормотал: «Ты…»
«Достаточно», — сказал Ли Ин. Старый маркиз молчал, но когда он увидел, что тот слегка наклонил голову, его тон снова стал легче: «Что хочет сделать Лорд Императрица?»
Конечно, я хочу, чтобы семья твоего дяди умерла.
Юнь Цинци сказала: «Поскольку мы все родственники и произошло недоразумение, просто верните мне фарфор».
Чжан Сыюн почувствовал удушье. Юнь Цинци, очевидно, сделал это намеренно. В него попала стрела; если бы ему пришлось вернуть фарфор, разве он не получил бы ранение напрасно?
Как только Старый Маркиз собрался издать хоть звук, Чжан Сыюн сухо сказал: «Ваше Величество, боюсь, что фарфор не может быть возвращен Государыне Императрице».
Юнь Цинци поднял брови, но Ли Ин был очень спокоен: «О?»
«Вчера в особняке был кот, который устроил беспорядок и случайно сломал его».
Юнь Цинцы с внезапной силой ущипнул Ли Ина за руку.
Ли Ин не двинулся с места и переспросил у старого маркиза Чжана: «Это правда?»
Независимо от того, были ли они семьей или нет, старый маркиз быстро отреагировал и сказал: «Этот фарфор действительно был поставлен в его комнате, и старый министр не знает».
Взгляд Ли Ина, смотревшего на Чжан Сыюна, стал глубоким и многозначительным, и он снова подтвердил: «Он действительно сломан?»
«Да». Чжан Сыюн не колебался, сказав с уважением: «Этот вопрос действительно находится в компетенции этого слуги, и этот слуга позже все исправит, аааааа...»
С криком ужаса старый маркиз Чжан внезапно увидел, как император взмахнул мечом, и одна из рук его младшего сына упала на землю перед ним.
Никто не ожидал, что Ли Ин внезапно что-то сделает, и даже Юнь Цинци напряглась.
Прежде чем Ли Ин двинулся, одна из его рук прижала голову Юнь Цинци к его плечу. Осторожно вращая его, он развернул его и приказал: «Помогите Господину Императрице сесть в карету».
Цзинь Хуань и Иньси побледнели и поспешили помочь Юнь Цинци.
Позади него старый маркиз Чжан снова опустился на колени: «Ваше Величество, Ваше Величество, этот слуга снова посмотрит! Поторопитесь, идите и посмотрите, не сломано ли оно!»
Чжан Сыюн продолжал кататься от боли.
Кровь быстро потекла по всей земле.
Старый маркиз Чжан в сильной панике протянул руку, чтобы помочь сыну, пытаясь остановить кровь, хлещущую из раны, забыв о боли в спине: «Ваше Величество, Ваше Величество, пощадите его, он просто говорил, не подумав, в нем не было злого умысла, Ваше Величество».
«Я дам тебе еще один шанс. Если он действительно сломан, то я его заберу...»
«…похоронен вместе с фарфором, принадлежавшим государыне-императрице».
Главный лейтенант Чжан быстро бросился назад с ящиком, бросился перед Ли Ином и высоко поднял руки: «Вот, нет, он не сломан. Ваше Величество, посмотрите, он хороший, он здесь».
Ли Ин посмотрел на Цзинь Хуаня, который быстро шагнул вперед, взял коробку и передал ее Юнь Цинци в карете. Через некоторое время он вернулся и подтвердил: «Это фарфор Лорда Императрицы, и с ним все в порядке».
Старый маркиз Чжан был в восторге и сказал: «Ваше Величество, Ваше Величество, после того, как вещи будут возвращены государыне-императрице, пожалуйста, ради вдовствующей императрицы простите его за резкость».
Ли Ин задумчиво и с холодным выражением лица сказал: «Это пустая болтовня или ложь Императору?»
Меч был брошен перед старым маркизом Чжаном, и Ли Ин медленно произнес: «Старый маркиз должен знать законы нашей страны. Ты лично разберешься с этим негодяем-чиновником и вором».
Если кто-то покрывал чиновника, обманувшего монарха, это было равносильно измене.
За организацию заговора с целью измены всю семью надлежало схватить и обезглавить.
Юнь Цинци молча сидел в карете. Он услышал стук конских копыт и обернулся.
Снаружи кареты Чжан Сыюн отчаянно молил о пощаде: «Папа, папа, я был неправ, отец, не убивай меня, отец…»
Карета проехала по тихому переулку и вскоре оказалась на оживленной улице. Вокруг раздавался шум оживленной торговли, но в карете было тихо.
Ли Ин сел рядом с Юнь Цинци, глядя на него некоторое время. Его взгляд упал на руку Юнь Цинци, которая спокойно лежала на его коленях.
Широкие рукава слегка приподнялись, и ладонь Ли Ин легла на руку Юнь Цинци.
Юнь Цинци опустил глаза и резко убрал руку.
После недолгого молчания Ли Ин спросил: «Почему ты расстроен?»
Юнь Цинци посмотрел на него, и на мгновение ему показалось, что он больше не знает Ли Ина.
Как он мог сделать это ради себя?
Юнь Цинци слегка поджал губы, поднял брови и сказал: «Ваше Величество, вы действительно жестоки».
Пальцы Ли Ина слегка дрожали, и ему потребовалось некоторое время, чтобы сказать: «Ты обвиняешь меня».
«Как я смею?» — воскликнула Юнь Цинци. «Ваше Величество рассердились на меня, а я даже не поблагодарила вас, как я смею вас винить?»
Ли Ин помолчал, перевел дух и сказал: «Если ты не винишь меня, почему ты так отстранен?»
Юнь Цинци долго смотрел на него, а затем внезапно смягчил голос: «Ваше Величество».
В его тоне слышались вопрос и нерешительность: «У тебя действительно есть сердце?»