ПОЧЕМУ БЕССИЛЬНА ЭКСПЕРТИЗА ПРИ НАЛИЧИИ PAS У РЕБЕНКА

Огромную проблему представляет собой выявление синдрома отвержения родителя у ребенка в современных условиях. Случаи, когда ребенок демонстрирует в условиях тяжелого семейного конфликта полный отказ от общения с любящим родителем, проживающим отдельно, встречаются довольно часто. И, вероятно, их число будет постоянно возрастать. Вот классические примеры таких случаев:

Ситуация 1.

«На 8 марта заказал [отец ребенка] 2 букета цветов для дочки и мамы. К вечеру дочка ему позвонила: - Не люблю тебя и цветы твои не нужны, меня никто не учит так говорить, это я сама так думаю»

«В последний раз попыталась взять внучку по графику, договорилась с помощью смс, что мне дадут внучку. Пришла к условленному часу на 15 мин. раньше. Написала смс, что я у дверей, она ответила: "Через 15 мин, ровно в 17-00". Я жду. Слышу выходят (у них на 4 квартиры общий коридор). Подошла к дверям, они вышли втроём, внучка отрапортовала, что не любит, не пойдёт ко мне, я успела тока сказать, что всё равно люблю и буду скучать, бн [мать девочки] ударила меня по голове и толкнула в бок и они зашли к себе, а осталась в недоумении: что это было?)))»

."Она [мать девочки] в ходе суда подавала ходатайство опросить внучку, чтобы доказать, что внучка меня не любит и не хочет со мной общаться".

Ситуация 2.

"Опека, по заявлению БЖ [бывшей жены] подала на ограничение прав [имеется ввиду ограничение прав отца девочки]. Был опрос свидетелей: приставы, инспектора ОДН, знакомая БЖ, БТ [бывшая теща], руководитель опеки все указывают- ребенок не хочет идти к отцу. Причины никто выяснять не хочет. Попытки задавать вопросы по бездействию органов отклоняются судом, так как к иску не относятся.

Решение суда (о порядке общения отца с ребенком) не исполняется. На заявления идут отписки, БЖ по 5.35 [статья КоАП РФ] не привлекают. Футболят по инстанциям. Суды под разными предлогами в рассмотрении отказывают.

Пытался обжаловать, как не обоснованную, психиатрическую краевую экспертизу по вышестоящей. Получил отписку.

Знакомые, ссылаясь на опыт, советуют прекратить, а то определят куда ни будь.

Сам в этой ситуации, ребенок не идет. . Дальше хуже. Дочь от меня убегает. Дети в группе пытаются её подвести. К сожалению время встречи в д/садике ограничено, да и воспитателей понять можно, у них своя работа, не налаживание родительских отношений».

Почему экспертиза не определяет того, что ребенок в подобных ситуациях подвергается «программированию» со стороны родителя-индуктора, т.е. индуцируется (заражается) иррациональной ненавистью к родителю-жертве?

На то есть несколько причин, которые я рассмотрю в этой статье.

1) Экспертиза, как и суд не располагают эффективным механизмом для выявления синдрома PAS, в частности, для проведения опроса ребенка и родителей. Канадский адвокат Кери Линде, долгое время работавший вместе с доктором Ричардом Гарднером в судах по спорам о детях, в своем видеоинтервью от 26.06.2016 г. (http://masculist.ru/blogs/post-4245.html) говорит следующее о методе интервью доктора Гарднера:

«У него необычный метод интервью, которого никто в Канаде не делал. В Канаде, когда психолог готовит отчет для суда, он беседует отдельно с отцом, отдельно с матерью, посещает мать с детьми, отца с детьми, выслушивает обвинения и жалобы, если дети достаточно большие, то также разговаривает с ними. У Гарднера на каждой встрече все были вместе, т.е. когда он беседовал с матерью, отец присутствовал, дети нет. Когда мать утверждала что-то, то потом он давал отцу возможность ответить, и это хорошо работало. Это проявляло, высвечивало факты, родители могли ответить на обвинения. Если мать сказала, - «мой восьмилетний сын вернулся от отца и сказал, что тот пнул его», Гарднер спрашивал мать: «Вы верите в это?», спрашивал отца: «Вы пинали его?» Отец отрицал, Гарднер спрашивал мать: «Вы верите отцу?» И наоборот. Другими словами, помогал им понять реальность того, что происходило.

У меня есть дело прямо сейчас, очень печальное. Там двенадцатилетний ребенок, после шести лет жизни через неделю у обоих родителей, вдруг начал обвинять отца перед матерью, и повторил это докторам и психиатрам, и психиатр верит ребенку. Я уверен, что у ребенка психическое заболевание, он не здоров, но никто это не рассматривает, доктора отказываются рассмотреть то, что называется «дифференциальным диагнозом». Вот этим Гарднер занимался».

2) Отсутствие эффективной и научно обоснованной методики опроса детей и родителей в случае «кампании очернения», т.е. фантастической лжи со стороны родителя-индуктора и ребенка в отношении родителя-жертвы при отчуждении ребенка. Это недостаток подчеркивает и руководитель лаборатории психологии детского и подросткового возраста научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского, доктор психологических наук Елена Дозорцева в интервью порталу pravmir.ru (http://www.pravmir.ru/dela-o-pedofilii-naskolko-stoit-verit-pokazaniyam-detej/):

«Важно, чтобы при допросе на ребенка не оказывалось внушающее воздействие, и от него получали бы именно те сведения, которые он может независимо дать без каких-то наводящих вопросов или подсказок со стороны взрослых: дети очень внушаемы, очень легко их подтолкнуть к тому, чтобы они сообщили не надежную информацию. Сейчас, насколько я знаю, Следственный комитет тоже предпринимает шаги для того, чтобы были приняты специальные процедуры и правила при проведении допросов детей.

Иногда в ситуациях конфликтного развода это удобный инструмент, которым могут воспользоваться матери несовершеннолетних детей. Например, бывали случаи, когда женщина, желая избежать материальных притязаний бывшего мужа, и наоборот, всячески выиграть в материальном смысле, начинает осуществлять такой план, чтобы «нейтрализовать» бывшего супруга. Здесь довольно легко ребенка, особенно маленького, научить тому, что он должен говорить. Поэтому нельзя сразу же с абсолютным доверием относиться к информации, которую сообщает ребенок, особенно в конфликтных ситуациях нужна достаточная доля критики и внимание к доказательствам. Именно поэтому очень важны правильные процедуры, правильно заданные вопросы, а также дополнительные методы проверки в процессе расследования дела, так, чтобы, в конце концов, дойти до истины.

… достоверны ли полученные сведения, экспертиза не рассматривает – это прерогатива суда.

– В нашу компетенцию не входит определять, лжет ребенок или не лжет. Мы не можем давать таких заключений, мы только говорим о том, может ли он давать показания. Конечно, семья может повлиять на ребенка».

Более того, по существу главный судебный психолог России, доктор психологических наук Елена Дозорцева говоритоб отсутствии необходимой квалификации и знаний у психологов, которых привлекают для экспертизы по подобным делам:

«Чем младше дети, тем больше при проведении экспертизы мы используем качественные методы исследования, к ним относятся и так называемые проективные методы исследования, в том числе – рисуночные. Мы анализируем процесс и результаты какой-то деятельности, творчества ребенка. Но интерпретировать эти результаты нужно очень аккуратно. Эксперт должен обладать высокой квалификацией и специальной подготовкой. К сожалению, сейчас за экспертные исследования нередко берутся психологи со слабой квалификацией, без специальной подготовки и знания правил проведения экспертизы».

«По закону суд имеет право назначить экспертом любого человека, обладающего соответствующей квалификацией. Но, скажем, есть специальность «судебная психиатрия», и пока психиатр не получил по ней подготовки, он не может быть судебным экспертом. У психологов, к сожалению, сейчас нет такой специальности, поэтому суд, следствие могут пригласить, кого угодно, лишь бы имелся диплом психолога. Сейчас очень многие вузы выпускают психологов, и не всегда их подготовка равноценна».

«Да, пока эта проблема в отношении психологов не решена. Пути ее решения, с моей точки зрения, могли бы лежать в области создания стандартов подготовки психологов-экспертов, лицензирования экспертной деятельности, сертифицирования и аттестации экспертов. Однако это требует большой работы, внутриведомственного и межведомственного взаимодействия, координации действий многих организаций».

Манипуляция мнением ребенка со стороны родителей крайне сложно выявляется при существующих методах судебной экспертизы по детско-родительским делам:

«Иногда, может быть, с лучшими намерениями, мамы так тренируют своих детей для допросов, для участия в экспертизе. У нас были случаи, когда мама требовала, чтобы девочка просто наизусть заучила то, что она должна говорить. Конечно, такие вещи недопустимы». Однако как их распознавать эксперт не говорит.

Таким образом, становятся понятными слова доктора Ричарда Гарднера о том, что родители-индукторы PAS с удовольствием используют такую неквалифицированную экспертизу для манипуляции мнением психолога с помощью ребенка и укрепления своей позиции в суде:

«Индукторы PAS хорошо знают, что они могут использовать большинство терапевтов для манипуляции ими с целью расширения детской PAS-симптоматики, и что терапевты легко обманываются. Таких терапевтов часто приглашают в зал суда, чтобы поддержать мнение матери и ее адвоката о не существовании PAS и призвать суд «действительно слушать» детей».

3) Адвокат из Ленинградской области Евгений Тарасов в «Новой адвокатской газете» №17/2015 (202) в статье «МОЖНО ЛИ ДОВЕРИТЬ РЕБЕНКА ОТЦУ?» абсолютно справедливо критикует беспомощность современной отечественной экспертизы по подобным гражданским делам, связанным с манипуляцией детьми, синдромом отвержения родителя (PAS) и «программированием»:

«Сложность как раз представляют случаи, когда ребенок хочет жить с мамой, но факты указывают на негативное воздействие матери, развитие синдрома отвержения родителя (Parental Alienation Syndrome, PAS) по отношению к отцу.

Российский закон не имеет эффективного инструмента для защиты ребенка и пострадавшего родителя в такой ситуации; максимум – это назначение комплексной семейной психолого-психиатрической экспертизы, полезность которой не может не вызывать спора»

«Большинство высококонфликтных разводов, перетекающих в споры о детях, приводят родителей в специализированные экспертные учреждения. Для родителей, как и для других участников процесса, включая суд, семейная экспертиза представляется выходом в самых сложных и противоречивых делах.

Однако качество экспертиз и профессионализм экспертов подчас вызывают много вопросов (учитывая немалую стоимость исследования). И если суды привыкли к такой ситуации, то родителей это открытие разочаровывает и даже злит.

Сюда следует отнести сомнения в достоверности экспертизы и беспристрастности экспертов, удивление применяемым методам и длительности исследования, а также размытость и спорность выводов.

Так, в отличие от европейских стран, среднестатистическая семейная психолого-педагогическая экспертиза длится несколько часов и представляет собой тестирование-беседу для родителей и рисование-беседу для ребенка.

В то время как, например, в Италии, психологический мониторинг длится не менее полугода и представляет собой ряд встреч, что позволяет в динамике наблюдать за развитием семейной ситуации.

Очевидно, что судебная экспертиза по спорам о детях должна быть другой и в нашей стране, прежде всего, в интересах каждого ребенка, чьи родители не смогли договориться между собой о месте его проживания.

Однако и сейчас применить нормы ГПК РФ об экспертизе не всегда представляется возможным. Так, в ситуации доказывания синдрома отвержения родителя может быть проблематичным само проведение экспертизы – сторона не будет являться на экспертизу и не приведет ребенка. Применить последствия уклонения от участия в экспертизе суд не сможет, так как не ясно, какой факт признавать установленным. К слову, суды даже мысли не допускают о возможности применения ч. 3 ст. 79 ГПК РФ.

Несмотря на указанные недостатки, суды редко отвергают выводы экспертов, принимают во внимание представленные рецензии. И если экспертиза по делу проведена, то суд не преминет положить ее в основу решения.

Учитывая, что ребенок будет соответствующим образом подготовлен перед экспертизой, а сама экспертиза в большинстве случаев, увы, носит формальный характер, отцу особо не стоит рассчитывать на положительный результат. Из последнего предложения следует вывод, что настаивать на проведении экспертизы необходимо только в особо сложных случаях, так как применение «тяжелой артиллерии» без особой необходимости может причинить вред самому себе».

Евгений Тарасов прямо указывает на необходимость принципиальных и тотальных изменений во всех звеньях цепи социальных институтов, участвующих в подобных судебных спорах при тяжелых семейных конфликтах с участием детей:

«Рискую быть непонятым, но реальное изменение сложившейся ситуации возможно, по моему мнению, только с введением специализированных судов (или судей) по семейным спорам, форматированием системы семейной экспертизы, реформированием службы судебных приставов и органов опеки и попечительства».