Радикальное русское интервью

Интервьюер: Александр Номер, корреспондент ИА «Вольница» Интервьюируемый: Вадим Сидоров, «Русский Радикал»

— Здравствуйте, Вадим, спасибо, что согласились пройти интервью для Вольницы.

— Добрый вечер.

— Несколько месяцев назад я впервые прочитал вашу книгу, и с тех пор ещё несколько раз зачитывался. Скажите, что вас заставило её написать? Какой смысл вы вкладываете в название «Незавершённая Революция»?

— Было несколько причин.

1.

Как автора меня многие годы угнетало то, что мой Opus magnum «Закат России или русский негритюд», который в начале десятых годов писался частями в ЖЖ под названием «Русский цикл», оказался написан в стол.

Я писал его, вдохновляясь рядом немецких историософов, включая Шпенглера, и в итоге эта книга воспроизвела как сильные, так и слабые стороны этого жанра — фундаментальность, с одной стороны, и сложнодоступность для большинства читателей, с другой. Последняя обуславливается тем, что не у каждого даже интеллектуально оснащенного читателя хватит терпения и концентрации, чтобы понять парадоксалистский ход мысли автора на семиста страницах, которая начиналась с ультрареакционных посылок, а заканчивалась ультрареволюционными заключениями.

По этой причине и потому, что я ощущал необходимость доработки отдельных частей этой книги, я отказывался от ее публикации, несмотря на настоятельные просьбы пойти на это со стороны немногих, кто успел ее прочитать.

И вот, примерно год назад, я понял, что мне будет проще написать новую книгу — на порядок более сжатую, однозначную и доступную, чтобы донести до читателя хотя бы часть самых важных выводов моей работы и чтобы она не оказалась напрасной.

2.

Далее, более глобальная причина заключалась в том, что эта книга писалась под новый концептуально-политический проект, которым и стала Русская Радикальная Платформа, запущенная в веховом 2020 году.

«Незавершенная Революция» — это собственно и есть его главная идея.

Я показываю в ней, что, начиная с XVII века, Россия и русские неоднократно были беременны тем, что можно охарактеризовать как национальную, республиканскую революцию, но каждый раз эта беременность заканчивалась или абортом, или выкидышем, или мертворожденным ребенком.

Соответственно, историческая задача заключается в том, чтобы эту революцию завершить, что в силу физиологических или, если угодно, генетических особенностей русского и российского организма требует нетривиальных решений, что и описывается и обосновывается в этой книге.

3.

Наконец, необходимость шлифовки такого исторического дискурса в моем случае имела и личные причины.

В его разработку внесли, каждый по-своему, вклад люди, с которыми я был лично знаком и чьим учеником я был в свое время, которых на момент написания этой книги уже не было в живых.

Одним из таких людей был профессор Петр Хомяков, который в конце 90-х годов был советником по науке созданного мной и группой студентов-националистов Русского Солидаристского Движения.

После нейтрализации антиельцинской оппозиции приходом к власти Путина наши радикальные поиски осуществлялись в абсолютно разных нишах и привели его к мученической смерти в лагере в 2014 году за пару месяцев до освобождения.

И я ощущал, что вправе и, более того, обязан развить наработки и его, и других ушедших людей и обладаю для этого необходимыми качествами.

Конечно, в каком-то смысле я как интеллектуал не переставал этим заниматься многие годы. Однако это были публикации, с одной стороны, одиночки, с другой стороны, человека, воспринимаемого в первую очередь по его религиозной активности, которая большинству русских как минимум не близка.

Поэтому как человек, который в 90-е годы был в гуще русского националистического движения, а в нулевые ушел из него в абсолютно перпендикулярное ему религиозное пространство, через 20 лет я решил вернуться в концептуальную русскую политику с новым национальным проектом, фундаментом которого стала книга «Незавершенная революция».

— Каков ваш взгляд на события в Беларуси? Есть ли ещё шанс у белорусов на победу?

— Воспринимаю их как национально-демократическую революцию против режима Лукашенко, который имел шанс осуществить и возглавить трансфер этатистско-неосоветской БССР 2.0. в современное восточноевропейское государство белорусской политической нации, но ради сохранения неограниченной личной власти любой ценой противопоставил себя этой рождающейся нации и превратился из политика, лавирующего между Западом и Кремлем, в абсолютного заложника последнего, полное посмешище и политическое ничтожество.

Убежден, что в стратегической перспективе победа белорусов неизбежна, потому что они уже добились главного — становления как политической, гражданской нации.

Обратить вспять этот процесс теоретически можно, но только так, как это в свое время делали коммунисты с молодыми нациями, оказавшимися под властью Совдепа — тотальными репрессиями, массовыми депортациями титульной нации и массовым же заселением страны инородным населением. Сильно сомневаюсь, что этот сценарий по плечу нынешним блеклым подражателям Сталина, этим клептократам, не имеющим никакого мобилизационного проекта.

А это значит, что даже если белорусская национально-демократическая революция проиграет сейчас, и в Беларуси повторится сценарий Чехословакии конца 60-х или Польши начала 80-х, через какое-то время победа белорусской бархатной революции или «Солидарности» все равно неизбежна.

— Ваше отношение к «Другой России» и другим радикально-националистическим организациям?

— Прежде всего, я непримиримый противник всех политических сил, которые поддержали т. н. «Русскую весну» и продолжают выступать за т. н. «русскую ирреденту», понимаемую не как предоставление зарубежным русским и представителям других коренных народов России права на ее гражданство и репатриацию в нее, а как отторжение территорий международно признанных государств и их присоединение к России. На сторонников таких взглядов я смотрю как на политических врагов, как бы они себя ни называли, националистами, интернационалистами или как-то еще.

Но тех, кто при этом себя называет не просто русскими националистами, а еще и национал-революционерами, как делают нацболы, я считаю еще и врагами дела национальной революции, наносящими ему колоссальный идеологический ущерб.

Конечно, в первую очередь речь идет об идеях и их носителях, потому что, если говорить о людях, то многие из них способны к эволюции, и мы знаем немало бывших лимоновцев, которые прошли через нее и сегодня стоят на подлинной национально-революционной платформе, являясь нашими партнерами и союзниками.

Что же касается радикального национализма, то тут все зависит от того, как мы будем понимать радикализм и как — национализм.

Эта тема теоретически разобрана в «Незавершенной революции» и в других программных материалах Русской Радикальной Платформы. Но, если говорить практически, то речь может идти о трех явлениях.

Первые два — это государственный, имперский шовинизм или идеология этнической ненависти и чисток, которые могут как накладываться друг на друга, так и противостоять друг другу, являясь при этом равно порочными.

Третье — это борьба за права граждан и свободу страны в целом с уважением законных прав ее коренных народов и национальных меньшинств и при этом стремлением к защите законных интересов русского этноса и решению его этнических проблем. Если речь идет о таком русском национализме, радикальном по отношению к тирании, то его я поддерживаю, хотя и считаю, что корректнее этот национализм называть либо российским, либо региональным, а его русскую этническую составляющую определять как народничество.

— В посте от 24 августа в вашем канале вы написали, процитирую, «оставшийся за границей Навальный будет для борьбы в России гораздо полезнее, чем находящийся в ней и куда более уязвимый». Что, по-вашему, ждёт Навального на родине после возвращения? Неужели вы ожидаете повторной попытки убийства?

Прежде всего, должен сказать, что вопрос возвращения или невозвращения Навального я считаю делом исключительно его самого, его семьи и соратников или сторонников, к числу которых я себя не отношу.

Я считаю, что Навальный играет полезную роль, когда дестабилизирует существующую систему своими расследованиями и своей пропагандой против нее, но контрпродуктивную, когда уводит протестные настроения в ложное направление вроде голосования за системные партии.

При этом, хотя политического эффекта от такой тактики нет никакого, как видно, риски от этой деятельности лично для него в России растут, и не столько из-за ее объективной опасности для системы, сколько из-за того, что тираны давно слетели с катушек. Поэтому по совокупности всех этих факторов я считаю, что было бы полезнее, если бы Навальный продолжил заниматься своей дестабилизационной информационной деятельностью, физически находясь за пределами России и пытаясь использовать это нахождение для привлечения необходимых ресурсов и международной поддержки для российской оппозиции.

Что касается России, я не знаю, что его в ней ждет — любые варианты возможны, когда речь идет о неадекватных людях, они, впрочем, возможны и за ее пределами, как показали примеры Литвиненко или Скрипаля. Просто я считаю, что от Навального было бы больше пользы как от потенциальной Тихановской, чем как от потенциальной Колесниковой. Впрочем, повторю, что это его дело и его решение.

— В книге вы нередко проявляете антиэтатистские взгляды, особенно в последних главах. Читали ли вы Ротбарда или других либертарианских писателей? Что думаете о либертарианстве?

С либертарианством по сути я был знаком еще со студенческих лет, то есть с 90-х годов прошлого столетия, когда эти взгляды были практически неизвестны в России.

Дело в том, что мне посчастливилось учиться в свое время в единственном юридическом ВУЗе, который был оплотом непозитивистского, то есть, неэтатистского правопонимания — Академическом Правовом Университете при Институте государства и права РАН, когда в нем работали и преподавали академик Нерсесянц и его ученик, профессор Четвернин. Последний, насколько я знаю, потом стал преподавать в ВШЭ.

Так вот, именно два этих человека на русском языке разрабатывали и популяризировали т. н. либертарно-правовую школу, то есть, по сути правовое либертарианство. При этом, если Нерсесянцу был присущ социальный уклон, выразившийся в разработанной им доктрине цивилизма, то Четвернин тяготел к классическому либертарианству, в частности, популяризируя идеи австрийской школы.

К либертарианству в целом я отношусь позитивно и определенно считаю его распространение в современной России, в особенности среди молодежи, плодотворным.

По сути, либертарианство и то, что мы называем радикализмом в изначальном английском понимании этого термина, имеют один фундамент, равно противостоя абсолютистской тирании и отличаясь от либерализма, который надеется на ее эволюцию, а не разрушение.

Однако помимо сходств есть и ряд отличий, которым у меня был посвящен специальный подкаст. Тем, кого интересует эта тема, советую его прослушать.

— Читая вашу книгу, я не до конца понял, где берут начало историческая Украина и Беларусь. Сейчас многие националисты считают, что их вообще изобрели в СССР. Имеет ли основания такой взгляд?

— Их определенно изобрели не в СССР — коммунисты лишь стремились поставить под свой контроль процессы нациегенеза, начавшиеся до них, кульминацией которых стали Февральская революция и Гражданская война, активными участниками которых стали самые разные национально-демократические силы практически всех народов бывшей империи, включая украинцев и белорусов.

Коммунистам, красным в отличие от белых хватило ума осознать объективный характер этих процессов, что тактически в немалой степени помогло им выиграть Гражданскую войну, а стратегически оседлать тренд национально-освободительных и колониальных движений во всем мире, превратив их в инструмент своей мировой революции. Эта тема, мне кажется, обстоятельно раскрыта в тех главах моей книги, что посвящены характеру большевизма и советизма, и я бы советовал внимательно их перечитать, чтобы в ней разобраться.

Что же касается украинского и белорусского национализмов, в современном виде они возникают примерно в то же время, что и все остальные модерные, политические национализмы народов Российской (и не только) империи — на рубеже XIX и XX веков. Что не означает, что они возникают на пустом месте — у каждого из них были своя «почва и кровь», а также своя легендарная и ранне-модерная история, от которых они отстраивались.

Этой теме также уделено немало внимания в моей книге, так как я считаю ее ключевой и для понимания собственно русской, то есть, великорусской национальной истории, по Сергею Сергееву, «истории русской нации или ее отсутствия».

— Как вы относитесь к русскому традиционализму?

— Надо определиться с тем, что понимается под традиционализмом вообще и русским традиционализмом в частности. В общепринятом понимании традиционализм рассматривается как приверженность существующей, очевидной традиции. Русский традиционализм в таком смысле, он же русский консерватизм это уваровская триада «самодержавие, православие, народность», причем, каждая ее составляющая понимается и принимается в казенном виде.

Дальше уже могут быть вариации — одни считают, что эта традиция длится до сих пор, немного повредившись при большевиках, но в итоге сумев их переварить и преодолеть изнутри. Это так называемые сменовеховцы, тоже с разными оттенками — более комплиментарно оценивающими советский период, как Проханов, или выступающими за возврат на позиции до 1917 года, но все же при этом считая, что историческая Россия продолжила существовать и позже, и существует и сейчас.

Есть другая версия такого «русского традиционализма» - т. н. непримиримые белые, которые привержены традиции, существовавшей строго до февраля 1917 года и считают, что пришедшие ей на смену советская и постсоветская реальность не являются ни русской, ни традицией.

Так или иначе, при всем различии между конкурирующими фракциями «русского традиционализма» в таком понимании, понятно, что мои взгляды являются полной противоположностью им. Другое дело, если мы будем говорить о традиционализме не в таком общепринятом понимании, а в том понимании, как он разработан школой т. н. «интегральных традиционалистов», представленной прежде всего Рене Геноном и Юлиусом Эволой.

Это тоже весьма непростая история, но тут по крайней мере есть, о чем говорить.

И начинать этот разговор надо с того, что в понимании «интегральных традиционалистов» «традиция» в неком очевидном обывателю понимании не просто может не совпадать с подлинной или «примордиальной традицией», но в наши дни и уже достаточно долго как правило является ее искажением, фальсификацией, а то и просто отрицанием. В частности, если говорить о Европе, то Рене Генон считал точкой отсчета ее духовного вырождения начало той эпохи, которая, напротив, для тех, кто сегодня называет себя европейскими консерваторами, а то и традиционалистами, является золотым веком — эпоху абсолютных монархий и централизованных государств.

С этой точки зрения взгляд традиционалиста в геноновско-эволаистском понимании на казенную «русскую традицию», очевидно, не может быть принципиально иным, чем отношение к ублюдочной французской монархии, которую монархисты противопоставляют республике как свет тьме, а национал-большевики включают в свой пантеон как отработанную ступень ракеты, подобно русским сменовеховцам.

Однако проблема заключается в том, что, хотя благодаря «южинцам» русская публика узнала об «интегральном традиционализме» — и некоторая ее часть была им даже очарована, полноценной его русской версии со взглядом на русскую историю через его призму так и не возникло.

Это безусловно так, несмотря на претензии и попытки Дугина и его единомышленников представлять «интегральный традиционализм» на русской почве путем его адаптации к ней. Потому что, имея предпосылки к ее созданию и ставя необходимые для этого вопросы, в частности, о противостоянии носителей подлинной традиции антитрадиционному государственному порядку и укладу, начиная с никоновских реформ, они в итоге «слили» все политические выводы, которые из этого следовало сделать, принеся разработку такой цельной доктрины русского интегрального традиционализма в жертву шулерской геополитике и самоценному российскому государству.

И тут, мне кажется, любому человеку, осмыслившему в свое время Генона и Эволу, должно быть очевидно, как бы они отнеслись к подобному «традиционализму», представляемому Дугиным и прочими государствопоклонниками.

В таком контексте силовые линии для русской политической версии интегрального традиционализма задаются как раз в моей книге «Незавершенная революция» и некоторых подкастах «Русский Радикал», в которых развивались ее идеи, в частности, в 14-м подкасте, посвященном империи, и частично в уже упомянутом 4-м подкасте о либертарианстве, где рассматривается взгляд на него через призму подобного традиционализма, в частности, позднеэволаистских идей.

В них за основу берется эволаистское противопоставление гибеллинов и гвельфов, а романовско-никонианская группировка рассматривается как такая русская гвельфская партия, создавшая модернисткую в худшем смысле этого слова империю или т. н. «историческую Россию», враждебную самим основам подлинной традиции. Причем, этот вывод по сути совпадает с интуициями самих стихийных русских традиционалистов вроде славянофилов и особенно евразийцев, с той разницей, что никто из них не решился пойти по этому пути до конца, оставаясь заложником актуальной «русской традиции».

Словом, подготовленный читатель, который будет анализировать «Незавершенную революцию» под этим углом, поймет, что там есть пища для соответствующих размышлений.

— Ваша неизданная книга называлась «Закат России и русский негритюд». Что это означает — русский негритюд?

— Если в двух словах, эта книга представляла собой попытку панорамного анализа, начиная с рассмотрения характера и истории двух русских высоких культур (допетровской, греко-русской и послепетровской, германо-русской) и одной цивилизации — советской, в шпенглеровском понимании, и далее, состояния русского народа, оставшегося у разбитого корыта в результате их гибели как нежизнеспособных организмов, псевдоморфозов по Шпенглеру.

То есть, в общем-то, идея была такая, что осколки ни одной из этих культур и цивилизаций не могут быть тем, на что русские сегодня могут опереться, а сами они являются народом, который в последние несколько веков формировался и использовался колониальным по отношению к нему государством в интересах сперва этих высоких культур, а потом цивилизаций, которые в итоге обанкротились.

Тема с негритюдом появилась для того, чтобы доходчивее донести до русского читателя ту мысль, что современные русские в своей массе являются потомками не плантаторской аристократии, создавшей дореволюционную высокую, германо-русскую культуру, но их рабов, то есть, по сути белых негров, последних из которых освободили почти одновременно с неграми американскими. В этой связи мне забавно наблюдать за тем, как эту тему на волне модной ныне BLM пытаются перехватить и развить люди, не понимающие ее историософских оснований, которые годами развивали прямо противоположные мысли и стали известны именно благодаря им. А именно о современных русских как наследниках дореволюционной аристократической культуры и государства, на которые они должны опереться.

Однако относительно термина «негритюд» в контексте моих идей «русского негритюда» нужно сделать одну крайне важную оговорку. Зачастую этот термин в оригинальном черном контексте понимается как идея того, что черные рабы или потомки рабов должны просто избавиться от белых колонизаторов. Я же делал отсылку к опыту афро-американских национал-революционеров вроде Малкольма Икса, которые говорили о том, что прежде всего афро-американец должен эмансипироваться от своего «ниггерства» как колониального конструкта и навязанного ему представления о почти всех сферах его жизни и аспектах мировоззрения, обретя и выстроив с нуля свое подлинное «я».

И в таком понимании речь идет в первую очередь не об изгнании белого господина, а о преодолении навязанного им ниггерства. Правда, нужно признать, что это тот случай, когда строго этимологически выбранное автором понятие — «негритюд» не соответствует тому пониманию, которое вложил в него автор, но тут уже имело места определенная провокация, призванная сделать идею более доходчивой.

— Гражданское оружие. Благо или зло?

— Как гласит русская поговорка, нет худа без добра, но верно и другое, добру может сопутствовать зло, и это как раз случай оружия.

Но то же можно сказать, например, и о вождении автомобиля, учитывая огромное количество людей, которое регулярно гибнет в автокатастрофах. Поэтому я считаю, что это право, которое у гражданина должно быть, а вот как именно оно будет использоваться — это уже отдельный и непростой вопрос. Потому что я сомневаюсь, что в не чрезвычайных условиях в наших широтах оно может без вреда для общества реализовываться так, как в США, где ты можешь придти в магазин и свободно купить оружие, вплоть до автоматического, просто предъявив ID.

Если проводить аналогии с вождением автомобиля, то, чтобы получить право на него, нужно сдать экзамен по правилам дорожного движения и вождению, а также получить справку о психическом здоровье и т. д. В принципе, то же самое в России существует применительно к средствам самозащиты или охотничьему оружию и я сам в свое время так получал разрешение на «Сайгу» и «Осу».

На мой взгляд, тот же механизм можно распространить на получение права на личное огнестрельное оружие, как минимум, ненарезное, хотя для хранения дома и его защиты я бы разрешил и автоматическое огнестрельное оружие, но в особых случаях — например, для собственников домов в безлюдной местности и т.п.

— Насколько я понимаю, вы сторонник федерализации России. А что насчёт муниципализации? Поддерживаете местное самоуправление?

— Конечно.

Но не в качестве альтернативы регионализму, как делают некоторые. То есть, я считаю, что должны быть и регионализм, и коммунализм, а не или то, или это.

— Какой вы видите роль ислама в прекрасной России будущего? Религии в целом? А для реванша старообрядчества ещё есть шанс?

— Так как я даю это интервью в качестве человека, представляющего Русскую Радикальную Платформу, а не религиозного деятеля, я бы предпочел в этом случае говорить не о собственно конфессиональных перспективах, а о политической модели. И тут я могу вполне определенно сказать, что мы отвергаем моногегемонизм, будь то одной религиозной организации в пределах всей России, как это есть сейчас, или воинствующего секуляризма, как это было во времена СССР, и к чему предлагают вернуться некоторые с некоторыми поправками.

Мы считаем, что будущая Россия или Прекрасная Федеративная Россия Будущего, как мы это говорим, внося важное дополнение в расхожий сегодня термин, должна быть плюралистическим пространством, где будет место как для самых разных религиозных, так и для светских секторов. Вполне возможно, что они будут иметь не только вертикальное, то есть, общероссийское, но и горизонтальное измерение, то есть, некие региональные привязки и паттерны, например, как это есть в США с его Библейским поясом и либеральными штатами.

Как организовать их сосуществование в едином федеральном пространстве, чтобы гарантировать права тех, кто в тех или иных регионах оказался на положении меньшинства, и все ли регионы захотят принять и исполнять такие правила игры — это уже вопрос заключения и соблюдения некого общественного договора, которые возможно будут не одномоментным и беспроблемным, а извилистым процессом.

— Какие планы на будущее? На вашем сайте уже есть Платформа Самоопределения Народов России (СОНР) башкирского политика и политзаключённого Айрата Дильмухаметова. Планируете ли вы продолжать взаимодействовать с российской региональной политикой и дальше?

— У радикальной политики в России есть два измерения, подобные двум крыльям, без которых не может летать птица.

Первое — практическое, это сопротивление режиму, его расшатывание с целью последующего сноса. На сегодняшний день этим занимается не какая-то одна организация, не даже их коалиция, а неструктурированное гражданское сопротивление как своеобразная сеть с узлами разной величины и прочности.

Успехи у них, если судить по практическому результату, мягко говоря скромные, виноваты в этом в целом мы все, как это исправлять — серьезный вопрос.

Ответ на него может дать как сама эта первая, практическая составляющая деятельности, так и не менее важная — теоретическая.

Вторая в свою очередь распадается на два раздела — осмысление протестных и революционных технологий, которым пытаются заниматься многие оппозиционеры, вне зависимости от их взглядов, и мы тут вряд ли выделяемся чем-то примечательным. А вот разработкой такой платформы, на которой могла бы произойти консолидация радикального крыла оппозиции, мало кто занимается.

Меж тем, если такой платформы не будет, во главе протеста в тот момент, когда он сумеет выйти на другой практический уровень, либо окажутся соглашатели или штукатурщики системы, которые или в очередной раз его сольют, или просто помогут хозяевам системы осуществить смену декораций. Либо, если ситуация выйдет из под их контроля, она может перерасти в хаос и войну всех против всех, которые приведут к поражению революции, как это было в Сирии и ряде других мест.

Поэтому очень важно, чтобы именно представители радикального крыла протестного движения заранее понимали, на какой платформе они могут сойтись. А в силу характера России это радикальное крыло будет как минимум тесно связано с различными региональными и национальными движениями, а как максимум будет представлено в первую очередь ими. И учитывая эту специфику, вдвойне важно, чтобы они не пошли «кто в лес, кто по дрова», а могли синхронизировать свою деятельность на общей политической и даже исторической платформе. Ее разработка и распространение среди потенциальных участников этого процесса и является сейчас приоритетной для меня.

• @radicalrus — телеграм-канал Русского Радикала
• revolution-sidorov.com — сайт «Незавершённая Революция»
• @volnitsadigital — телеграм-канал ИА «Вольница»

(с) Информационное агентство "Вольница"