Аркадий и Борис Стругацкие, "Пикник на обочине" и Дмитрий Быков
Каждый год я много лет перечитываю всего четыре книги — "Войну и мир", "Хромую судьбу", "Хищные вещи века" и "Пикник на обочине". Это не какой-то план, просто на каком-то этапе я сообразил, что это происходит и сильно меня изнутри подпитывает или... играет роль какого-то фундамента. Сильно зачитанные книжки эти давно в бумажных версиях вынесены у меня в отдельный угол на отдельной книжной полке, и рядом с ними я ставлю только то, что мне хотелось бы перечитывать чаще — почти все Стругацкие, Лем, Астафьев, Распутин, Липатов, Нил Стивенсон, Симмонс, Лев Гумилёв, с недавнего времени Харуки Мураками, Алексей Иванов, Франзен.
И вот в 2018 году я впервые "Пикник" не перечитал, а первый раз послушал. Я года три плотно подсажен на аудиокниги "Литреса", покупаю книг по 30-40 в год, слушаю штук по 20, большой я поклонник Григория Переля, Ивана Литвинова, Владимира Левашёва. И вот "Пикник" мне прочитал Дмитрий Быков. Отлично прочитал, надо сказать, хотя я и не люблю вот эти сытые причмокивания, да и голос Рэдрика я представлял себе совершенно иным, но это нормально, наверное, — прочитать книгу 20 раз, представить себе героя от ботинок до морщинок в уголках глаз, включая, конечно, голос, походку и характер, а потом не совпасть в представлении с другим человеком, который читал "Пикник" не меньше, а, может, и больше твоего.
И вот "Пикник", прочитанный Быковым. Ну, прочитан и прочитан. Однако после книги есть лекция Быкова про "Пикник", и тут-то я по дороге за бутылкой в вечерний супермаркет немного офонарел. Быков берёт за основу собственную теорию о том, что Стругацкие в "Пикнике" описывали проклятый Советский Союз, после чего подтягивает к этой теории всё, что только можно. При этом Быков почти сразу говорит о том, что один из Стругацких сам говорил ему, что никакая это не проекция на Союз, но "можно прочитать и так", но это Быкова не смущает — если надо налить дерьма на большевиков, то никакие там Стругацкие ему в этом не помешают. И вот 20 минут Быков буквально орёт в наушники о том, какой проклятый, всё же, был Союз, как мы жили в Зоне, Шаламов нам ещё писал об этом, и Стругацкие описали страшную советскую Зону, из которого НЕ БЫЛО ВЫХОДА ВООБЩЕ, и при этом подсознательно спроецировали на это дело чуть ли не Блока. Быков признаёт, что мы до сих пор все нынешние достижения таскаем из этой советской Зоны, пока ещё есть, что оттуда таскать, но всё равно вот это была проклятая Зона, и мы в ней жили. Быков там тоже жил, человеком стал, родители его стали людьми, но вот, всё равно, это было самое страшное время в истории человечества.
И вот я думаю, как же это надо ненавидеть СССР, чтобы вывернуть "Пикник" в то, как его прочитал, понял и объяснил благодарным слушателям свободный российский писатель, журналист и литературный критик Дмитрий Львович Быков. Это, конечно, его право, и, наверное, в "Пикнике" действительно можно увидеть какую-то кальку на советскую действительность, но вот мне на мой характер, воспитание и восприятие мира "Пикник" описывает как раз ту действительность, в которой живём мы сейчас. Капиталистическую в целом действительность, где деньги важнее людей, где личная нажива в теории и практике положена в основу государственного благосостояния, где созданы целые нелегальные отрасли, построенные фактически на человеческих жертвоприношениях, и где мы почти каждый день сталкиваемся с мясорубками, которым мы обязаны приносить человеческие жертвы, если хотим добиться результата. Алкоголь, преступность, грязь, социальное расслоение, доминирование сильных и унижение слабых — то, что мы видим каждый день, с чем мы живём и от чего мы прячемся за своими деньгами и нехитрыми развлечениями — всё это так отменно обрисовали Стругацкие 50 лет назад в стране, где всё было далеко не идеально, но идеалы которой строились от обратного. И так обидно, что люди, считающиеся интеллектуальным рупором нынешнего поколения, используют эти гениальные произведения специально для того, чтобы лишний раз потоптаться по трупу дохлого льва, создатели которого который так сильно хотели счастья для всех, даром, пусть кто-то, конечно, и ушёл при этом сильно обиженным.