«Сейчас я чувствую себя ребенком, который учится ходить». Беларусский режиссер и активист Андрей Гнёт рассказал «Вот Так» о заключении и освобождении из сербской тюрьмы
Сербия разрешила эвакуировать из страны в ЕС беларусского режиссера и активиста Андрея Гнета. В октябре 2023 года его задержали по линии Интерпола, потому что власти Беларуси обвинили Гнёта в уклонении от уплаты налогов. Сам режиссер считает свое преследование политическим, он утверждал, что в Беларуси его ждут пытки и смерть. Все это время он находился в тюрьме и под домашним арестом. За минувший год его дважды пытались экстрадирвать в Беларусь, однако оба раза решение отменяли. Свое вызволение из Сербии режиссер называет настоящей международной спецоперацией. В интервью «Вот Так» Андрей Гнет рассказал, как проходило освобождение, что он сделал в первую очередь, оказавшись на воле, и почему полицейские в аэропорту поили его ракией.
Как ты ощущаешь себя спустя год заключения в Сербии? Что ты сделал первым делом после того, как очутился в безопасности?
У меня странные ощущения. Я до сих пор не могу привыкнуть, что на свободе, потому что весь год мои чувства и эмоции были насильно выключены — исключительно для выживания. Их нельзя был проявлять, потому что иначе бы начались эмоциональные качели, депрессия. Поэтому приходилось держать себя в железных условиях.
Сейчас я с удивлением обнаруживаю, что в 15:00 не надо возвращаться в квартиру. У меня было время для прогулок с 14 до 15 часов, к которому я привык, как собака Павлова. Раньше я поглядывал на часы: 14:52, 14:53 — осталось 7 минут, нужно возвращаться. Сейчас, когда я вижу это время, меня до сих пор триггерит, потому что привычки остались, они быстро не проходят. Но в целом я ломаю эти привычки.
После тюрьмы, когда я вернулся под домашний арест, была привычка ставить бутылку с водой около кровати, потому что там так принято. И я продолжал ставить ее, потому что так работает человеческая психика.
Сейчас для меня большим открытием стало, что полотенца могут быть белыми и свежими, а кровать — большой и удобной. Я сижу в комнате и здесь светит солнце. Я могу его наблюдать. Я год не видел солнца, потому что в тюремную камеру оно не светило никогда, и в квартиру под домашним арестом — тоже. В итоге солнце я видел только во время прогулок. То есть, ни рассветов, ни закатов.
Все это для меня — маленькие человеческие радости. Сейчас я нахожусь в состоянии ребенка, который учится ходить. И я с ужасом думаю, а что же переживают белорусские политзаключенные, которые годами находились в абсолютно нечеловеческих концлагерях, в чудовищных условиях. Как им тяжело вернуться к реальной жизни. Потому что у каждого своя боль, свое страдание.
Можешь ли ты уже сейчас рассказать о том, как проходил твой выезд из Сербии? Как ты узнал о том, что все — ты едешь в аэропорт и улетаешь на свободу?
Мой выезд из Сербии я называю спецоперацией. Она была проделана при участии огромного количества людей, организаций, дипломатов, публичных и непубличных контактов. Например, Олаф Шольц, который действовал не публично. Даже до такого дошло. И каждый контакт, письмо, каждая резолюция повлияли на то, что вы итоги мы достигли критической массы.
Изначально меня никто не слышал. Сербское правосудие и государственная система были просто глухи по отношению ко мне. Меня дважды собирались экстрадировать, даже было подписано судебное решение о моей высылке. Дважды. Но дважды меня отбивали.
По сербским законам мой экстрадиционный арест не мог продолжаться больше года. Но в целом на процедуру экстрадиции никаких ограничений нет. У моих сербских адвокатов есть кейсы по экстрадиции, которые длятся 10-12 лет. И вообще, помимо этого, было много способов, чтобы заставить меня остаться в Сербии. Более того, мне даже светила миграционная тюрьма — еще более страшное место.
Мне очень не хотелось всего этого, и обратился к [руководителю Народного антикризисного управления Беларуси] Павлу Латушко, чтобы они связались с польской стороной, а те, в свою очередь с сербским парламентом. И команда Павла Павловича сработала очень оперативно.
В моем освобождении была вовлечена очень большая команда. Было сделано просто невероятное количество самых разных шагов, писем, резолюций, официальных, неофициальных встреч.
«Красное уведомление» от диктатора. Как автократии используют Интерпол и как человеку защитить себя
Адвокаты предложили офису Светланы Тихановской использовать возможность встречи с администрацией президента Сербии Вучича на конференции ООН в Нью-Йорке. Была проделана очень большая работа с сербским парламентом.
Затем появилась информация, что немецкая сторона будет обеспечивать мой выезд из Сербии. Но все это происходило в секретном режиме. Настолько, что даже в Германии удивились этой информации. Очень четко сработали немецкое и польское посольство в Сербии.
В итоге немецкий посол и его заместитель в аэропорту передали меня сербским полицейским и сотрудникам спецслужб, которые помогли мне пройти дальше. Де-факто они прошли за меня паспортный контроль и обеспечили мою полную безопасность в аэропорту.
Они обошлись со мной абсолютно по-человечески, очень вежливо, внимательно. Ко мне приставили полицейского. Я был очень удивлен и сначала не понял, зачем. Он объяснил: «Я здесь для того, что вас охранять, потому что у нас в стране много агентов КГБ, ФСБ и просто сумасшедших людей. Вы — человек известный: в Сербии про вас много говорят и пишут, поэтому вам здесь могут нанести ущерб».
Он сказал, что будет со мной оставшиеся 1,5 часа до взлета, а потом предложил пойти с ним в полицейский участок. Я согласился, потому что было сложно отказать полицейскому. Я как-то привык за этот год им не отказывать.
И мы пошли в участок, а это оказалась ровно та самая комната, в которой меня держали год назад, когда арестовали. Когда я зашел, у меня было дежавю. Вон то кресло, на котором я просидел восемь часов.
Полицейские засмеялись. Они все знали, кто я, называли по имени. И вот я в компании четырех полицейских провел 1,5 часа до взлета. Мы замечательно беседовали на политические темы. Я им рассказывал про Лукашенко, они мне рассказывали про Милошевича. Угостили меня ракией — это сербский виски, первый алкоголь для меня за год. Угостили кофе, даже спросили, какой я предпочитаю.
Я просто был потрясен, потому что год назад со мной обращались практически как с животным. А сейчас — как с нормальным человеком. Просто как со своим другом.
Затем тот полицейский провел меня к гейту и сказал девочкам: «Мы пойдем в самолет». Они пытались возразить: мол, сначала в самолет заходит бизнес-класс — но он ответил: «Нет, сначала заходит этот парень». И завел меня одного в самолет. Мы обнялись, и он сказал: «Надеюсь, у вас все будет хорошо, и мы когда-нибудь увидимся в Сербии».
Я зашел в пустой самолет, сел и просто не поверил своим глазам. До сих пор не могу прийти в себя, что это произошло. Все немножко, как в кино.
Есть ли что-то такое, чего тебе очень хотелось в Сербии, и уже получилось это сделать после освобождения?
Мне удалось выпить чашку вкусного кофе и сказать: «О, господи, это вкусный кофе». Удалось увидеть солнце — я этого очень хотел. Вот какие-то такие маленькие радости.
Мне очень хочется вернуться к своим близким и любимым людям, но пока сделать это невозможно. Мне очень хочется увидеть и расцеловать своих кошку и собаку, которых я когда-то спас и которые стали членами моей семьи. Пока тоже не удалось этого сделать. Да много чего пока не удалось сделать, потому что я на свободе буквально 1,5 дня. Но у меня обязательно это получится — я точно знаю. Потому что если мне удалось победить огромное зло, то все остальное — это житейские мелочи.
Но моя история еще не закончилась: я должен понять, как мне жить дальше. Моя жизнь разлетелась на осколки. У меня украли год. У меня фактически украли деньги, загнали в сумасшедшие долги. За этот год было потрачено около 50 тысяч евро, и это не мои деньги, это долги. Мне нужно заплатить сербским адвокатам, которые согласились подождать. Часть из них работала pro bono, а часть — на коммерческой основе с самого первого дня. И сейчас это все висит на мне дамокловым мечом.
Я должен сейчас просто восстановить и вернуть свою жизнь. Фактически вернуться на год назад. Иногда я размышляю, что когда состарюсь и буду умирать, то наверняка подумаю, вот бы мне этот годик вернуть и прожить его еще раз. Но я бессилен что-то изменить. Я должен двигаться дальше и восстанавливать свою жизнь, чем и буду заниматься.