«Сюда попадают те, кто отличился». Репортаж с кладбища «героев СВО» в Курской области
В Курске возле Мемориала памяти павших в годы Великой Отечественной войны после российского вторжения в Украину появилось мемориальное кладбище с могилами выдающихся военнослужащих из региона, которые погибли на фронте. Корреспондентка «Вот Так» посетила захоронение и поговорила с родственниками погибших о том, как они воспринимают вторжение ВСУ в свой регион.
«Никому не хочется во времена войны жить»
Захоронение «героев» новой войны расположено на задворках Мемориала памяти павших в годы Великой Отечественной. Новенькие надгробия, над которыми развеваются российские и имперские флаги, видны издалека. Вместо парадных портретов на них часто фронтовые снимки в полный рост — с автоматами и в разгрузках, в банданах и даже балаклавах. На правом углу монументов иногда изображены награды. То здесь, то там мелькают традиционные Z-ки и георгиевские ленты.
Рабочие готовят новые могилы. Они рассказывают, что всего здесь должно быть 60 человек — по 12 в пять рядов. «Сюда попадают те, кто отличился», — поясняют они. Скольжу взглядом по датам. Самые молодые родились в 2001 году. Первый погиб прямо в день вторжения — 24 февраля 2022.
Почти все посетители кладбища — родственники погибших. Они сметают мусор, меняют цветы, протирают надгробия или просто задумчиво смотрят на них.
— Это ваш муж? — спрашиваю у женщины в зеленом платье, которая смахивает тряпкой пыль с головы бюста. Золотые буквы на мраморе сообщают, что погибший был подполковником полиции.
— Да, — отвечает она односложно и интересуется, кто я. Выяснив, продолжает: — На границе погиб, при столкновении с диверсионной группой в Суджанском районе два года назад. Вылазки постоянно устраивали диверсанты, опоры ЛЭП подрывали.
— А как давно здесь появилось это кладбище?
— К сожалению, в связи с этой специальной военной операцией заселили то, что было просто травкой засеяно, — отвечает она. — Когда мужа хоронили, здесь ничего не было. Это же не только тут. На Северном кладбище какое количество похоронено, и на Южном кладбище. А по районам их сколько? Это малая часть только.
— Шумно. Хотя уже как бы привыкли. Я не знаю… Я надеюсь, — она тут же поправляется, — мы надеемся на наших военных, что дальше не пустят и выдавят то, что залезло на нашу территорию. Волнительно, когда эти сирены включают. Дети на дистанционке учатся, как долго это продлится, я не знаю. А это тоже не учеба, надо глаза в глаза.
— Что у вас думают об этом вторжении?
— Что думают… — шепчет женщина тихо и задумчиво, и уже громче продолжает: — Никому не хочется во времена войны жить. Хочется мира! Как этого достичь? Все равно близко граница… И уезжают отсюда, и детей перевозят.
— У нас тут относительно спокойно, не то что на границе, — подключается к разговору ее спутница-блондинка. Погибший приходится ей братом, она приехала навестить его из Петербурга. — Но все это недалеко. Куда прилетит, что прилетит… Когда они (ВСУ — Ред.) зашли шестого [августа], было совсем… Сейчас много сюда поперекинули ребят со всех сторон, приехали поддержать Курскую область и Курск. Бои идут, конечно, очень сильные.
Повисает тишина. Солнце скользит по надгробиям и флагам. Кричат галки.
— Очень много страдающих. Очень много горя у людей. Разрушены дома, все, что нажито было. Закончилось бы это, было бы легче, — размышляет вслух вдова подполковника.
«У вэ вэ есть красная кнопка. Если что — остановит всех»
Раздается сирена воздушной тревоги — пятая за сегодня. Никто не обращает на нее внимания — зато обращают на меня.
— А вы откуда? — интересуется невысокая женщина с челкой. Рядом с ней — светловолосая девочка-подросток. Обе — в черных футболках.
— Вы просто так здесь гуляете? — продолжает допрос она.
— Я фотограф, случайно сюда забрела. А вы?
— А мы — семья погибшего танкиста. Приехали помянуть сына.
Женщина представляется Надеждой (все имена героев изменены — Ред.). Она рассказывает, что 26-летний сын погиб под Херсоном в сентябре 2022 года. Офицер-контрактник, он воевал с первых дней войны. На мемориальном кладбище и раньше хоронили почетных горожан Курска и участников локальных войн, а теперь — еще и погибших «на СВО». Сами они не из Курска — «с района», но их сына все равно удостоили этой чести.
С первых дней войны, как только парня отправили на фронт, семья стала помогать военным вместе с волонтерским объединением — «варили супы и готовили котлеты», собирали деньги на закупку техники и занимались гуманитаркой. Теперь поддерживают и приезжающих с приграничных территорий, которых «очень много». «И не беженцев, а переселенцев. Они же из нашего региона», — поправляет Надежда.
— Сильно ли изменилась жизнь с вторжением ВСУ?
— Она не стала хуже, она стала… сплоченнее, — отвечает Надежда, немного задумавшись. — Стали понимать [что происходит] те, кто раньше не понимали. Мы-то знали, потому что у нас ребенок — военный. А [первые] семь месяцев, пока воевали наши ребята, никто и не знал, что у нас СВО идет — только семьи военных. Потом многих мобилизовали, и они стали осознавать, в какой реальности жили мы. А потом у нас стало — ракеты, сирены… Москвичи же вообще не знают, что у нас происходит. Думают, это фейки. Хотя некоторые и помогают.
К нам подходит дородный мужчина в черной футболке — отец погибшего, Егор. Когда ему представляют меня, он басит хриплым голосом:
— Тревогу послушаете, как технику везут… — задумавшись, он поправляется: — Она не заезжает в город, она по объездной…
— И что у вас думают о происходящем?
— Честно говоря, мы были уверены, что там (на границе — Ред.) у нас стоят три линии обороны, но по факту оказались — ни одной, — отвечает Надежда. — Как говорят, окопы там есть, но не более. Если бы было три линии обороны, то никто бы никуда бы так быстро не зашел. Просто недосмотр нашего начальства. Все говорят: местные жители предупреждали, простили, говорили, но мэр отвечал — все под контролем.
— Мы много местных жителей встречали, которые приехали сюда, — продолжает хрипеть муж Надежды. — Они говорят: пошли в администрацию — там закрыто, все уехали. Жители выезжали за село в чем есть, в нижней одежде. Думали: сейчас закончится — вернемся обратно домой, смотрят — танки заходят. А потом доверяй своему правительству и всему остальному!
— Все возмущены этой ситуацией, все!
— Люди еще надеются вернуться в свои дома… Но посмотрим, что от домов останется, когда они (ВСУ — Ред.) выйдут. Там техники зашло, мама не горюй!
Недобрым словом супруги вспоминают и прошлого губернатора — Романа Старовойта, которого в мае 2024 года назначили министром транспорта России. По их словам, все жители в регионе обижены, что он «сбежал».
— Мы думали, он с нами будет, — вспоминает Надежда. — Он везде по полям ездил, с ребятами, нашими бойцами, держал связь, смотрел — мы же видели по телевидению.
— А раз — и слинял! — возмущается Егор.
— Думаете, новый не «слиняет»? — интересуюсь я о «единороссе» Алексее Смирнове, который стал губернатором после сентябрьских выборов.
— А ему деваться больше некуда, ему теперь с нами идти до конца. Сразу быстро должность ему другую не предложат, — смеется женщина.
— Придется ему покипеть с нами, в одном котле пусть варится, — басовито хохочет Егор.
Семья собирается уходить, и Надежда извиняется, что накинулась на меня с расспросами.
— У нас тут многие приходят просто сфотографировать — и уходят. Много фейков делают, даже украинских. Их же [кладбища военнослужащих] показывают — и они в обратку. Вот мы интересуемся, — поясняет она.
Егор добавляет, что один такой оператор после его вопроса «убежал».
Опознать чужаков нетрудно: многие родственники погибших уже успели друг с другом познакомиться. «Даже убираемся, если видим, у кого-то цветы засохли — проходим, соберем. Они у нас, мы у них», — поясняет Надежда.
— У вэ вэ (Владимира Владимировича Путина — Ред.) есть красная кнопка. Если что — остановит всех, — на прощание говорит Егор.
— Надеюсь, обойдется без этого, — отзываюсь я.
— А нам терять-то нечего, они просто не догадываются. Победим всех. Они просто думают, что если зашли на чужую землю, жаром их не ошпарит. Пятки будут сверкать, будет гореть земля наша, — обещает мужчина.